Ответьте на простой вопрос: Что такое свадьба?

 Вы наверное скажете:
«Свадьба это когда два любящих друг друга человека …»

Вот только не нужно мне этой лапши на уши вешать. Только не мне. Ведь я то знаю, что свадьба это … Впрочем, обойдёмся без эпитетов, а я просто расскажу вам о двух свадьбах которые мне довелось наблюдать (а некоторым образом даже участвовать).

 Приготовления к свадьбе

Начиналось всё как обычно.

Если вы думаете, что я начну рассказывать о ЗАГСЕ, заказе автомобилей, покупке костюма, платья и цветов, то ошибаетесь. Начиналось всё как обычно, но не так.

 Как обычно, загудели, раскручиваясь, винты вертушек, прозвучала команда «По машинам», мы запрыгнули в наши «Ми-восьмые», открыли первую бутылку, начали наливать, чтобы успеть по первой до взлёта. Лейтенанта отправили к вещмешкам за сухпаем, откуда привычно услышали: «Ё-моё, да помогите же убрать это тело с дороги! Ведь ходить невозможно!»

Что за тело? Ну, тогда вернёмся немного назад.

 Сказать, что полковник Зинченко не любил вертолёты, нельзя. Нет, не то чтобы не любил. Просто, он их ненавидел лютой ненавистью. Вертушки отвечали ему взаимностью. В среднем, каждый третий его полёт заканчивался, как это принято называть, лётным происшествием. Как бы, неудачно заканчивался. Не на аэродроме.

И Зинченко очень по этому поводу переживал. Поэтому прежде чем в очередной раз полететь, он предпочитал напиться до бессознательного состояния, чтобы не видеть, не слышать, не чувствовать. Каждый раз, загружая имущество, мы обязательно слышали напоминание генерала: «Да, и не забудьте это тело загрузить». Тело укладывалось на пол и в процессе полёта мешало ходить за закуской и бутылками. После приземления он автоматически просыпался, спрашивал, долетели мы уже или это только дозаправка и если нужно было лететь дальше, дозаправлялся, падал и продолжал бессовестно мешать нашему досугу.

Но поделать было ничего нельзя. Лучшего подрывника у нас не было. А может быть и нигде не было лучшего. Приходилось с этим мириться, и ходить по вертушке, постоянно спотыкаясь об его руки и ноги.

 Ну, продолжу...

Пока лейтенант ходит за сухпаем, водка разливается по кружкам и стаканчикам. «Твою мать! Не успели!» Вертушка внезапно задирает хвост вверх, кружки, которые не успели схватить, падают на пол, мы материмся, пилоты смеются, а вертолёт начинает, как говорят наши вертолётчики, «взлёт, с одновременным набором высоты и скорости». Сколько раз мы их просили: «Ну что вы, сволочи, не можете взлетать как все нормальные люди? Поднялись плавненько над землёй, набрали высоту и неспеша набирайте себе скорость, чтобы водка не разливалась». На что они неизменно отвечали:

- Нихрена. Обойдётесь. А если стингеры? Так у нас хоть какой-то шанс будет.

- Какие, нахрен, «Стингеры»? Вы ведь давно уже не в Афгане. Со своего аэродрома взлетаем. Дома.

- Ну а вдруг?

Вобщем, логика этих, не умеющих ходить по земле была нам непонятна. Предполагаю, что они просто не хотели терять навыков, заодно получая возможность поржать над нами.

 Наконец, всё устаканилось, водка потекла туда, куда нужно, вертолёт полетел по маршруту.

Хорошо!

Выглянул в иллюминатор, увидел речку: «За Военно морской флот!»

Выглянул через 5 минут, увидел лес: «За природу!»

Увидел поезд: «За дорогу!»

Было бы «что», а «за что» всегда найдётся. Лети себе и отдыхай пока отдыхается. Так как позже отдохнуть не придётся.

Шмяк! Хрясь! Посуду с ящика смело. Те, кто стоял или сидел валятся в направлении кабины. Ощущение такое, как будто несущийся на полной скорости автобус вдруг резко остановился на светофоре. В теле появилась неожиданная лёгкость, вертушку затрясло и начало слегка колбасить.

«Команди-и-и-и-ир! (с лётчиками летать - по птичьи щебетать. Находясь на борту, мы переставали называть их по званиям, а так же как они, обращались к командиру экипажа просто «Командир») Вы что там, совсем о..ели?! Что вы там опять устроили? Падаем что-ли?». Открывается дверь кабины, из-за неё выглядывает пьянючая рожа командира: «Не ссы, пехота. Это просто обледенели лопасти и включилась противообледенительная система. Сейчас поколбасит немного, но всё будет путём». Дверь закрывается и мы продолжаем наливать. Хрен его знает, врёт наверное. Какая там противообле-де-ле-ни… Хрен выговоришь. На что-то ругательное смахивает. Да и есть ли такая у вертушки? И чего так трясёт? И нахрена так быстро снижаемся, мягко говоря? Ладно, пусть врёт. Все равно, мы в этом не разбираемся и помочь им ничем не сможем. Нужно тогда хоть водку успеть допить, пока не разбились. Не пропадать же добру.

Ну, «За противообляде… Вобщем, за ту хрень, которая у них включилась, если не врут!» А следующий, если успеем, за то, чтобы она к чертям выключилась наконец. Трясёт же не по-детски. Наливать невозможно.

 Через десять минут тряски опять открывается кабина, командир довольно улыбается и изрекает: «Ну что, пехота, с вас бутылка. Дотянули мы всё-таки до Дрымского аэропорта, держитесь крепче, будем пробовать садиться». И хочется сказать: «Хрен вам, а не бутылку за такой полёт», но знаем, они сделали что могли и только благодаря им мы чаще всего умудряемся долететь и сесть на этих раздолбанных, давно выработавших ресурс вертушках. Так что, бутылка или даже две им гарантированны. Пусть только посадят свою колымагу.

 Шмяк! Бздынь! Ё-о-о-о! Позвоночник привычно матюкнулся, и затих, понимая, что его все равно не слушают. Тряска и падение прекратились. Валяющееся на полу "тело" ожило, что является верным признаком посадки. Зинченко приподнимает голову: «Ну что, мы прилетели уже или сели на дозаправку?». «Кажется, куда-то прилетели. В Дрымск, вроде бы. По-крайней мере, похоже, сегодня дальше уже не полетим», - успокаивает его лейтенант. Пилоты выходят из кабины, открывают дверь вертушки и мы с наслаждением вываливаемся, на неё, родимую. На твёрдую землю.

 Продолжение следует ... (если будет на то ваше желание)