Настроение сейчас - "...а он, мятежный, ищет бури..."

Как сказал один хороший критик об одном не очень хорошем персонаже: "Настоящая сволочь во всей своей пьяно-мерзавной красе!". И сердце чуть дрогнуло от такого лестного замечания, жаль, не в адрес моего героя. Но дело совершенно не в этом, как бы мне того не хотелось.
До чего же мы мелочны и чувствительны. Мы восторгаемся злыми, страстными, надменными героями, подражаем им, даже не пытаясь заглянуть внутрь их душ. Каждый из нас подобает аристократу, не думая ни о правилах приличного тона, ни о чести, ни о благородных порывах. Мы бросаемся грудью на окровавленную амбразуру мелких страстишек, не сохраняя себя для идей и стремлений. Мы высокомерно судим друг друга, не прислушиваясь к собственным словам. Мы упираемся во что-то одно, даже не пробуя совершенствовать себя. Наверное, все это не зря, но только тогда, когда это к чему-то приводит, а не составляет всю жизнь.
Я вдруг понимаю, что не вижу в этом смысла. К чему, черт возьми, переживать и чувствовать, если все мы такие холодные, гордые и сильные?! Когда у каждого из нас в душе "пустота, боль и страдание"?! Память великих творцов, которые терзались почти всю жизнь, но не смели сказать, а лишь поддерживали нас, слабохарактерных и вялых, где она? Да, у меня мазохистическая зависимость от внутреннего терзания, но это движет меня вперед, а не заставляет сидеть и медленно шевелить мыслями. Так почему кому-то проще искать таких же, как он, слабовольных мучеников, и вместе с ними наслаждаться "невыносимой болью"? Вот и ответ - так проще. В мире нет пустоты. Мы выдумали ее и собираем сонными губами, для которых нет ничего слаще "трогательной муки".
Если только это стоит жизни, то я откажусь жить. Потому что душа разрывающаяся и душа страдающая - совершенно разные вещи. Рваться, метаться, искать бури и шторма - для меня много лучше пустого ожидания. Потому что это жизнь, а не существование.
Простите за этот порыв, но уже наболело. Иногда невыносимо сдерживать такое, но человеческая обидчивость не позволит мне это сказать кому-то одному. И мне бы хотелось думать, что не только моей душе претит пустая жалость к себе и отрицание яркого мира.