Основательно подуставши от актуальности вопросов взаимоотношения полов, я частенько мечтаю о временах, когда гораздо больше меня будут занимать проблемы тушения баклажанов, например. Визуализировать баклажаны получается прекрасно – ровно до тех пор, пока не вспомнится бабушка по маминой линии.

За бабушкой ухаживал мужчина, почти сорок лет регулярно писавший ей любовные письма. Ну не то чтобы очень часто, но на все праздники обязательно, а иногда и внеочередные. У него был чудовищный почерк, так что чтение писем стало привычным ритуалом и нашей традиционной семейной развлекухой. Бабушка вооружалась очками, притворно вздыхала, читала вслух, нелепо коверкая слова, вздыхала еще притворнее и отдавала на расшифровку нам с сестрой. Мы хихикали и импровизировали, передавая друг другу клетчатые листочки, - в общем, резвились как могли. И только теперь я начинаю понимать смысл этого искусно разыгрываемого бабушкой действа. Она не собиралась уступать ни пяди отвоеванного первенства. Даже нам - любимым, хоть и слепым в молодом эгоизме своем. Она всегда была играющей королевой.

Когда её корреспондент похоронил жену, то купил новое пальто и приехал свататься. Но не думаете же вы, что королевы отдаются так дешево? Бабушка обещала подумать. Только я из всего нашего многочисленного семейства знала, что они замыслили целое приключение – сначала пансионат в зимних подмосковных лесах, потом путешествие по его друзьям и родственникам, потом по её друзьям, устроившим им феерическую помолвку со стихами, романсами и смешными подарками. А потом они поженились, и бабушка уехала за добрую тысячу километров. Ей было тогда 72, её мужу почти 80.

Бабушка умерла 10 лет назад. Когда на маму нападает стих помучиться совестью и повспоминать, какой ужасной дочерью она была (что не соответствует действительности ничуть), она обычно восклицает, заламывая руки:

- Если бы!.. Если бы ей было хорошо с нами, она бы не уехала. Мы её выжили, ей пришлось тащиться туда, жить там – в чужом месте, совсем одной…
- Дура ты, мама, - говорю я ей тогда, поскольку не отличаюсь излишней дочерней почтительностью. – Все приличные бабушки в это время занимались исключительно внуками, правнуками и низкой квалификацией участкового врача, а у нашей кипели страсти почище, чем в непосредственной близости от Покровских ворот.

Нет, им не было вместе не то что безоблачно – им не было даже хоть немножко легко. Два человека с непростым характером и целой жизнью за плечами. Но она по-прежнему была играющей королевой. Она придумывала свадебное платье. Она ловила на себе завистливые взгляды и слушала шипение в спину – «надо же, привез!» Она была не просто любима, она была обожаема. Он называл её прекрасной женщиной с ореховыми глазами. Ему было интересно про неё всё. Он не любил оставлять её даже на минуту. Он устраивал ей нешуточные сцены ревности и мучился, когда хотя бы краем уха слышал о первом, давным-давно умершем и навсегда канонизированном в бабушкиной памяти муже.

Однажды она слегла с многодневным приступом радикулита, доставшимся в наследство от долгих лет подземного стажа, а ему кто-то рассказал про иппликатор Кузнецова – такие пластмассовые иголочки, которые нашиваются на шарф и совершают практически чудеса. Он бегал по аптекам, искал, нашел, принес, положил, прижал – все по инструкции. И сказал ей – вставай. И она сначала не верила и боялась, а потом попробовала - и встала…

Я слышала эту историю сорок раз. Удерживая предательски выступающие слезы, он мог рассказывать бесконечно – как она встала и как смотрела на него тогда. И это я тоже понимаю только теперь – почему и от него было не отвести глаз. Судя по всему, ничто так не делает мужчину мужчиной, как чудо, сотворенное для любимой, и женское восхищение. С баклажанами ему сублимировать гораздо сложнее.