Это цитата сообщения Верея_Славия Оригинальное сообщение

Искусство как магия, магия как искусство. Часть 2. Езда в незнаемое

Начало

Ездой в незнаемое назвал поэзию Маяковский. Он же описал «внутренний гул», возникающий перед тем, как приходит стихотворение. Внутреннее побуждение, конечно, у каждого разное, и развиться оно может много позже, чем начинаются первые опыты в искусстве. Я начала его с какого-то момента ощущать в виде определенного внутреннего толчка, удара… мгновенное знание: из этого что-то получится. А то – не более чем обрывок строки или образ… или занятная ассоциация. Таких тысячи. Но зажигание срабатывает выборочно.

Начинается дело обычно с более простого: желание «написать стихи». И чаще всего (думаю, не ошибусь) с подражательности и соревновательности. Тем более что первичный навык доступен практически всем, кто стихи читал… особенно кому в детстве читали.

Вникая чуть детальнее, я бы выделила три основные мотива для занятий искусством, которые могут присутствовать и одновременно:

– Подражательность: другие пишут (поют, пляшут) и я тоже хочу попробовать и научиться. Другие – это могут быть известные авторы, а может быть сосед по парте. Сосед даже больше побуждает: пишет он не очень складно, а его кто-то уже похваливает… подумаешь, я тоже так могу. Я даже лучше могу. И если у тебя стало получаться уже достаточно «складно», и желающих похвалить становится больше, то подражательная идея заводит дальше: а не стану ли я, ёлки-палки, поэтом?
Сейчас это не настолько привлекательная заманка, потому как общественный рейтинг поэзии упал уже ниже плинтуса, сборники стихов современных авторов книжные магазины и на прилавок не кладут, чтобы место не занимали. Место на прилавке – еще какие деньги, сборники стихов их не отбивают. А вот когда я в школе училась, «поэт» звучало очень гордо и громко, что-то вроде культовой фигуры.
Можете ли вы понять чувства В.Высоцкого, которого вся страна переписывала с магнитофона на магнитофон, его фильмы и тем более спектакли на Таганке пользовались бешеным спросом… а он всерьез комплексовал на тему, «можно ли его считать поэтом»? И когда ему книгу стихов издадут? Наверное, не можете, увял веночек «капризной дамы поэзии».
И тут, с одной стороны, оно и как бы хорошо – меньше желающих зариться на немодные лавровые венки; а с другой – ну раз ты уже такая потрепанная и поношенная дама поэзия, то кушай что дают и радуйся нашей бешеной активности по осеменению тебя новыми формами и прочим беспределом, качественным и количественным. Где нет большого Олимпа, там можно понастроить множество маленьких, заскакивать на них на детской лошадке и радоваться.
А и пускай. За профанацией мотива внешнего, и отсутствием серьезной общественной оценки, тем интереснее будет рассмотреть остальные мотивы.

– Вдохновение. Человек одержим самой формой самовыражения. Ему хочется говорить, петь, плясать стихами. Писать, печатать, читать друзьям, публиковать в газете. Но главное – творить, сочинять. Не то чтобы это было гарантией результата… Может получиться нечто мало привлекательное, и заработаешь репутацию графомана. Но это очень важный момент – вдохновение, творческий импульс. Без него никуда. Бывает, что уже и признание есть… а вдохновение куда-то делось. Начнешь какую-то ерунду без настроения из себя выдавливать – самому противно станет. Не думаю, что надо подавлять в себе потребность в искусстве, если она есть. Можно найти себе читателей из числа родных и друзей, или просто для себя что-то написать, в качестве развлечения. (Я, например, время от времени что-то для себя рифмую и через минуту не помню, «что это было».) Не стоит только надеяться на то, что эта активность «сама собой» перерастет в нечто гениальное и общепризнанное. Всегда есть моменты инициации, которые определяют судьбу, и есть целенаправленные усилия – и по развитию творчества, и по преодолению мощных кризисов. Раньше, кстати, поэт начинал писать юным, проявлял максимум таланта, будучи еще очень молодым, а потом чаще всего не доживал до старости. Почему? Однозначного ответа нет… Но может быть, и потому, что шел путем сильного мага, но без сознательного посвящения.

– Самовыражение и миссия. Потребность нечто донести до других. Вот это, на мой взгляд, в десятку. По-хорошему вот этот третий мотив, сочетаясь со вторым, всё в основном и решает. И они крепнут и закаляются в борьбе с первым – бессмысленным и суетным по большей части. Они переводят стрелки с идеи «хочу быть поэтом» на определенное: «я поэт». И мысль: «А как мне этого достичь?» – переходит в «А что мне с этим делать?»
Если за душой у «афтара» нет приличной миссии, то она подменяется чем попало…

И вот здесь самое время вспомнить об интересующем нас магическом аспекте. Миссия искусства не может определяться произвольно. Она может быть рождена в союзе с мировыми силами. Извините, что так громко, но это «самая правда». Я не стала долго топтаться на месте, раз уж начала именно с этой темы и вынесла ее в заголовок своих очерков.
Пока даже очень одаренный и вдохновенный автор сосредоточен на идее «как мне стать знаменитым», или «как мне научиться хорошо писать», все усилия, знания и навыки будут уходить в песок. Концентрируясь на мысли о поэтическом своеобразии, авторы изобретают «особенные приемы», как-то невероятно перекручивают строки и слова и этим надеются «войти в историю», но это остается интересным небольшой тусовке. На саму по себе идею «хочу летать» так же не наработаешь крыльев, как за идею «хочу типа красивый автомобиль» не получишь зарплату. Мир посылает тебе зерна вдохновения, имея в виду какие-то свои весьма непростые цели.
Так же неважно обстояло дело с «общественно значимой» поэзией, как и с остальным «искусством соцреализма» в советское время. Социальный заказ приводил к довольно плачевным результатам в большинстве случаев – кроме тех, когда автор искренне вдохновлялся своей темой, и она становилась его личным знаменем и болью.

Вот для примера несколько стихов советского периода.

1.

Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчел
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал...

Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель...

Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал...

Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так ее любил,—
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви...

Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,—
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!

2.
Очарована,околдована,
С ветром в поле когда-то повенчана...
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная ты моя женщина!

Не веселая,не печальная,
Словно с темного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда ты моя сумасшедшая.

Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя - добрую, милую.
3.
… (отрывок из поэмы)

Катя, Катя, праздничное платье,
Новая косынка до бровей!
Лучший экскаваторщик в бригаде –
Он достоин нежности твоей!

Контраст последнего текста с двумя первыми вызван не только различием дарований. Их автор – известный поэт-песенник, который написал, например, по сей день всенародно распеваемое и почти фольклорное:

Огней так много золотых
На улицах Саратова,
Парней так много холостых,
А я люблю женатого.

Вот эту драму любви девушки к женатику он мог переживать довольно близко. А зависимость силы любви от экскаватора в другом произведении приплел для соцреализму.

Но дело тут не только в личном сопереживании предмету. Есть еще одна сторона, которая должна быть активно задействованной, чтобы «зажигание» сработало на славу. Суть ее такова. Автор хочет передать некоторый посыл: мысль, чувство, состояние, видение. У него есть сильнейшая потребность и желание это передать – средствами выбранного им искусства.

Это желание (цель, миссия, или просто неизреченное чувство, страстно стремящееся перейти в художественную форму) находит «покупателя», а точнее, конечно же, союзника в некотором измерении, где есть средства для создания той или иной магической формы (то есть вида искусства и определенных его жанров – вспомните, в Древней Греции у эпической поэзии, лирики и сатиры были разные Музы!). И вслед за этим душевная оболочка автора приходит в соприкосновение с волшебными возможностями Вселенной. Кое-что тут будет зависеть и от владения поэтической и всякой другой техникой, но об этом чуть позже, потому что не это главное. Главное – импульс разворачивается в некий текст. Но не так вот сразу – процесс создания этого текста имеет некоторые осложнения, о которых я бы хотела написать позже. Каждая деталь выбора слова, поиска рифмы и созвучия, ритмического оформления и правки первых рабочих вариантов – всё это сложный процесс, в котором не один и даже не два, а незнамо сколько «соавторов». В приведенном выше бросовом и попросту анекдотичном четверостишии авторская неискренность белыми нитками вылезла наружу из грамотного ремесленного изделия – еще и потому, что музам так всяким и пегасам нафиг не нужна была соцреалистическая идея в столь грубой форме. Они, поверьте, всё знают о любви между мужчиной и женщиной! И кое-что – об экскаваторах. И туфту гнать не будут. Про «золотые огни на улицах Саратова» - это действительно красиво. Глубокая, полная, истинно фольклорная рифма… Вспомните парней на горе и девушек под горой в народной обрядовой песне. И здесь тот же священный огонь любви… вакханки бегают с факелами – и какая уж тут супружеская верность? Первая строка не просто технически рифмуется с «холостыми парнями» – она создает атмосферу священной вакханалии, заставляет поверить в безумие и безысходность, и одновременно в неземную красоту и подлинность любовной страсти. А завершение: «С любовью справлюсь я одна, а вместе нам не справиться!» Чувствуете напряженный ритм древнегреческой трагедии?

Помимо общих рассуждений и всякого рода литературных и фольклорных примеров, я расскажу и о своем опыте – не потому, что я такой патентованный Олимп и Гималаи – а просто о каком еще опыте я столько знаю – это во-первых, а во-вторых, это был на некоторой стадии открыто магический опыт, что и дает мне основание более или менее осведомленно и заинтересованно рассуждать о предмете.

А юные свои годы, то есть фиг знает когда, при крепком еще Брежневе, я начала писать стихи в основном в пределах первых двух мотивов, то есть ужас как хотела «стать поэтом». И несмотря на какие-то отдельные удачи в стихосложении, кончилось это дело попросту разочарованием и уничтожением «стихомассы». Тут не столь важны отдельные детали, сколько итог. Честолюбие и соревновательность очень неплохо «поддувают» на короткую дистанцию, заставляют кое-чему научиться и кое-чего достичь… и дальше тупик.

Уже после тридцатника, изрядно намаявшись по жизни с тем-другим, и в самый разгар «перестройки», случился такой занятный казус. Пытаясь противостоять дачной скуке, я предложила мужу сыграть в литературную игру, вроде буриме, но похитрее: выбрать наугад из книги две буквы, и написать стих, в котором все строки будут начинаться на одну из этих букв, а заканчиваться на другую.
С первой частью дела (выбором букв) муж отлично справился, со второй у него что-то не сложилось. А я написала… нет, тогда не для себя, а думая о муже, о его тогдашних поисках в сценическом искусстве:

Искусство – отрава и вечная боль,
Играя поглотит и смех, и печаль.
Иди же и сердце свое не неволь,
Истрать все богатства и смело отчаль.

Искусство – безумство, гремучая смесь,
И сверху, как накипь, житейская грязь.
Испуганно окна свои занавесь –
и строчки, как снимки, проявишь, боясь
испортить, коль скрипнет негаданно дверь –
избитые истины, дел круговерть –
их свет животворный всегда и теперь –
идей сокровенных мгновенная смерть.

Я не знала, что пишу это себе. Но текст зацепил. Меня зацепил, и кого-то еще… И в последующие дни и недели я снова принялась что-то такое писать в стихах, уже всерьез. Разница с первой попыткой была не только в возрасте и опыте. Во мне очередной раз вспыхнуло приобретенное несколькими годами ранее религиозное чувство. Это было ощущение неожиданных прямых соприкосновений с чем-то, что я называла Богом. В силу такого прямого соприкосновения, я не считала нужным еще что-то искать в книгах или строить какую-нибудь теорию. Я просто жила этим сильным и подымающим мое сознание чувством.
И главной «заводной пружиной» новой литературной попытки стала мысль: «Я хочу рассказать то, что я думаю и чувствую о Боге!» Я, собственно, еще почти ничего в этом на самом деле не понимала. И потом довольно-таки болезненно ударялась о свое неведение. Но рассказать хотела. Не писать «религиозные стихи», а рассказать о ведическом ощущении Бога в каждой капле Бытия, в каждом событии и явлении. Передать это главное чувство, озарявшее мощно и непосредственно.
И паровоз стронулся. Со станции на станцию, от одного путевого столба к другому. К делу подворачивались обстоятельства, от искры разгоралось пламя – в какой-то момент оно могло меня запросто спалить вместе с изрядным куском окружающей среды.
Сильный импульс – рассказать о Боге (о котором сама ничего не знала, ха! но мне казалось, что это знание свернуто в тонком и одновременно экстатическом ощущении целостности мира) – породил нехилые ответные волны на разных уровнях мироздания. И вполне естественно, что спустя несколько месяцев разгулявшееся волнение Вселенских просторов стало накрывать наивное сознание, подталкивая к познанию того самого, о чем изначально хотелось говорить и петь!

Жизнь постепенно стала наполняться густой мистикой…

=============
Обсуждение на форуме "Кольцо Славии"
http://slavya.ru/rings/viewtopic.php?t=2589