Уже в машине я получил удар в голову, который лишил меня сознания. Должно быть меня ударили рукоятью нагана. Сколько я был без сознания не помню. Зато я очень отчетливо помню то ощущение, которое испытал после возвращения в мир живых – ужасная головная боль и сухость во рту. Мне ужасно хотелось пить. Интересно то, что жизнь моя висела на волоске, все мое дело катилось псу под хвост, а все, о чем я думал в данную минуту, так это о чашечке горячего чая.
Отбросив ненужные мысли (что мне удалось с неимоверным усилием) я начал понемногу осматриваться. Оказалось, что я лежу на спине в какой-то темной каморке. При попытке пошевелить руками я ощутил сковывание – я был связан по рукам, и как оказалось позже, и ногам. Что мне это давало? Первое, я нужен им живым, иначе они убили меня прямо на месте явки.
Второе, я нужен им либо для какого-то дела, либо просто для дачи информации. Или для того и другого.
Третье, когда они получат задуманное, я буду мертв.
Все было проще простого. Я нужен им пока молчу. Хотя меня пока еще ни о чем и не спрашивали, я знал, что вопросы последуют. И я надеялся на свои силы, на то, что смогу продержаться как можно дольше.
Дальше подумать я не смог. Мой покой был нарушен ударом ударом сапога, который пришелся мне в бок. Я снова увидел ствол, смотрящий мне в лицо. Затем руки подхватили меня и потащили из каморки. Во время прогулки я увидел троих здоровенных мужчин в кожанках. Именно эти патриоты и защитники родины не брезговали мною. Я не пытался с ними заговорить просто потому, что знал – это только усугубит мое положение.
Посреди комнаты стоял пустой стул без спинки, на который меня и усадили. После этого три богатыря ушли, не забыв хорошо прикрыть за собой дверь. Мне не дали осмотреть новое помещение – вошел новый фигурант моего заточения. Я не знал был ли этот человек в машине, но среди тех двоих с наганами его не было точно. Мужчине было до пятидесяти лет, с заметной лысиной и небольшими усами. На носу находились очки, что очень меня насмешило. Человек был достаточно толстым и мордатым. Естественно, я не стал будить в нем зверя. Про себя я его прозвал «Мордоворот». Одет он был по простому: белая рубашка, черные брюки, сапоги.
«Мордоворот» подошел ко мне впритык и пристально впился взглядом в мое лицо. Я молчал и краем глаза посмотрел вокруг – чистый кабинет, зарешеченное окно, стол с какими-то папками, шкаф. На стене портрет Дзержинского. Уж не в его ли я ведомстве?