Глава первая: Мойша и Изя. Жизнь без жизни.

Маленький Изя лежал на кровати в темной мрачной комнате, в которой нехорошо пахло. Рядом на кровати сидел его дядя Мойша, и сочувственно глядел на племянника. Мойше было уже 65 лет и здоровье начинало временами подводить его. Слава еврейскому богу, Изе эти проблемы еще долго будут неведомы.
Изя был больной мальчик с детства. Еще с рождения доктор – старый почтенный ортодоксальный еврей Соломон Либерман – со знанием дела утверждал что малец не жилец. Дело в том, что его мать померла когда Изенька рождался в этот грешный мир. Его отец погиб в стычке с немцами. В итоге Изя родился сиротой. Мойша был очень чувствительный человек, и, видя что у него остался племянник без родителей, принял мальчика в свою трущобу. По сути, он один и воспитал Изю – научил его писать, считать, рассказывал ему разные истории, учил Торе. Мойша был очень набожным человеком, соблюдавшим все догматы иудейской веры, чему и учил племянника.
Сегодня Изе исполнился пятнадцатый годок. Мойше это было как ножом по сердцу, потому что старый доктор предсказал жить мальцу не более шестнадцати. Стало быть, Изе остался еще год. Так угодно богу, твердил себе Мойша по ночам, когда мальчик его не видел. Мойша плакал, рвал свою бороденку, со злости дергал свои пэйсы. Он любил племянника и не мог смириться с тем, что скоро его не станет.
Периодически к мальчику приходил доктор, но каждый раз диагноз был все неутешительнее. Малец медленно угасал, и никакой бог помочь тут был не в силах. Мойша стыдился этих богохульных мыслей, он всячески противился им, но поделать с собой ничего не мог.
- Дядя Мойша, - обратился мальчик к старому еврею, - а почему немцы над нами так издеваются?
Вопрос Изи вывел Мойшу из оцепенения и задумчивости, в которую тот впал.
- Понимаешь, Изя, твой вопрос так глубок, что на него так сразу и не ответишь, - ответил он. – Я ведь тебе рассказывал о предназначении нашего народа.
- Да, дядя Мойша, ты говорил, что евреи богом избранная нация.
- Верно, а все остальные – гои. Вот гои и маются, что бог нас больше любит. Они завидуют – вот и вымещают на нас свою злобу звериную.
Они жили в старом ветхом доме с одной старой семейной четой - Абрамом и Фани Риберманами. У них была семнадцатилетняя дочь Ревека, которая жила с ними. Но мудрый Мойша своим метким взором и чутким умом видел, что девушка часто не ночует с ними – и это при комендантском часе. Мойша подозревал, что девушка ходит на заработки. А кто бы мог подумать – на вид такое очаровательнейшее миловиднейшее существо! Ну, видать, так угодно было Яхве. Старая чета жила очень бедно – иногда хлеба даже не было, вот дочь и добывала деньги способом, каким умела.
Мойша проклинал этот мир и эту страну. Он вспоминал старые добрые времена, когда был зажиточный лавочник. Тогда его лавку знал весь Париж. От клиентов не было отбоя. Все гои хотят кушать, и добрый Мойша давал им еды. Они хотели выпить – нет проблем. В любой час дня или ночи добрый Мойша готов был вынести нуждающемуся гою выпивку за умеренную цену. А сейчас…. Парижане сидят по домам как забитые мыши под веником. Везде командуют немцы. Эти злобные существа, которые готовы уничтожить сами себя, если бы не нашлось врагов иных. Фашистской злобы хватило бы на самоуничтожение всего Рейха, и Мойша верил что доживет до такого дня.
Вчера его и остальных евреев, живущих в его районе, заставили тряпками мыть асфальт. Такого позора и унижения почтенный еврей еще не испытывал никогда. Его гордость была поколеблена до предела. Но он со смирением выполнил всю работу, порученную нацистами. Он безмолвно вынес все издевки и побои от немцев. Мойша всем своим нутром ощущал что доброй жизни настал конец. Нацистам нужен был козел отпущения – и таким козлом были объявлены иудеи.
- Дядя Мойша, - вновь не унимался Изя, - что же мы должны делать чтобы немца остановить? Они ведь вас вчера чуть не убили. Я в окошко видел. Как один солдат немецкий ткнул вас автоматом в попу.
- Мы должны терпеть. Настанет время когда евреи восстанут от гнета, когда гонимые станут гонителями.
- Я вас не совсем понял.
- Ничего, дитя, ничего… - голос Мойши задрожал от рыданий. Хвала богу, в комнате было темно, и малец не увидел слез несчастного дяди.
В том что Изя скоро умрет не было никаких сомнений. Не стоит доказывать и так очевидный факт, что еврейские врачи самые лучшие. И если еврей скажет вам что вы помрете тогда-то и тогда-то (а если повезет, то и назовет вам место вашей кончины) - можете непременно в это верить и никоим образом не сомневаться. Еврей никогда не позволит себе обмануть человека просто так. А вот если будет иметь от этого какую-то награду в денежном эквиваленте, тогда это в корне меняет дело.
Итак, старый Мойша последний месяц был сам не свой. Он не так переживал оккупацию, как болезнь племянника. Очень уж он полюбил этого смышленого паренька. Еще бы годик, другой, и из Изи мог бы получиться очень славный раввин... Но Яхве хочет призвать к себе мальца, перечить Ему Мойша не в силах.
Часы пробили девять часов вечера. На улицах начали медленно гаснуть фонари. Начинался комендантский час. В такой час гулять по улицам небезопасно, и тут уж все равно какова длина вашего носа. Немецкие патрули умеют выбивать сведения, а вместе с ними и ценности бедолаги, который окажется на их пути. Мойша смотрел в окошко, мутное от мух, времени и жира. Он был счастлив что находится дома.
Но вот тревожно стукнула входная дверь. По собственному опыту старый еврей знал, что этот звук в такое время ничего-таки хорошего принести не может. Вот стали слышны легкие шаги по лестнице, поднялись на второй этаж. Вновь стукнула дверь. Мойша вздохнул свободнее, поглаживая голову засыпающего Изи. Это Ревекка пришла с заработок, как он предполагал.
Когда же это закончится? - с вечной мукой подумал про себя Мойша. Чем же иудеи так неугодили Богу что он послал на их головы столько мучений! Начиная с рабства, со скитаний в сорок лет по пустыне с Моисеем, заканчивая гонениями и совершенно беспочвенными обвинениями. Значит, суждено народу Израиля терпеть. Но ничего, думал Мойша, очень скоро будет у нас своя страна, мы ее выстрадали потом, кровью, унижениями. Мы ее заработали собственным горбом!
Где-то залаяла собака. Мойша смекнул, что это патруль. Послышался голос мужчины. Вслед за ним строгий выговор немца, недавно приступившего к изучению французского языка.
- Мсье, я вам клянусь, у меня ничего нет!
- Аушвайс! Документ есть?
- Откуда у бездомного документ? - резонно спросил задержанный.
- Кто таков? Чего шляешься, шваль! Шпион?!
- Что вы?! - вскричал задержанный. Мойша представил себе, что бедолага упал на колени перед немцами и молитвенно сложил руки.
- Расстрелять бы тебя, отребье, - растянул слова патрульный.
- За что?!
- Дитрих, да что ты с ним разговариваешь?! - вскричал немец на родном языке. Мойша понимал немецкий в совершенстве, но об этом знал только Изя, да и то под большой смертельной тайной.
- Прошу, не бейте меня! - продолжал молить задержанный, но голос его пресекся и перешел в стон. Мойша понял, что его мальчика ударили.
- Тебе лишь бы распустить руки, Клаус, - усмехнулся очевидно Дитрих. - Его надо доставить для допросов. Среди этих жидов нет никакой гарантии что он не шпион.
- Шпион говоришь? А сейчас мы узнаем какой он шпион. Признавайся, тварь, доносчик? - заорал Клаус. - Сейчас одним шпионом станет меньше.
Вслед за этим пронеслась автоматная очередь, после чего раздались страшные ругательства Дитриха. Мойша понял, что они убили задержанного.
Вот так выполняются законы в гетто.
Мойша перевел дух, дождался ухода патруля, и лишь после этого забылся тревожным сном.
Да, жить в европейской Франции стало небезопасно. С тех пор как эту прекрасную мирную тихую страну оккупировали немцы, жить здесь стало не то что небезопасно, а смертельно опасно. Каждый гражданин рисковал собственной шкурой каждый день, при чем ты мог быть тысячу раз чистокровным французом. Для гитлеровцев было все едино - что еврей, что француз. Конечно, отношение немцев к иудеям было намного хуже, их уже переставали и за людей принимать.
Мойша проснулся от Изеного голоса. Мальчик что-то говорил во сне. Мойша тихонько встал с жесткого дивана двадцатилетней давности, который служил ему кроватью, и на цыпочках подошел к мальчику. Тот был весь в поту. Он метался на постели как пойманный заяц. Мойша потрогал лоб Изи. У мальца была температура. Утром надо обязательно позвать доктора.
- Нас всех убьют, - уверенно сказал мальчик, все еще находясь в состоянии глубокого сна. От этих слов у Мойши съежилось сердце. Он заварил крепкого чаю и напоил больного. К сожалению никаких лекарств в доме не было...
Утром Мойшу разбудил стук в дверь. Пока он сообразил что стучат именно к нему, стук стал все более настойчивым и превратился в громкий приказной стучище. У Мойши создалось впечатление что в дверь бьют ногами. Только бы выдержала ветхая старушка, надеялся Мойша на свою калитку-дверь.
- Открывайтунг, жид! - доносилось из-за двери. - Не то мы выбивайт!
Изя проснулся и удивленно и в тоже время испуганно уставился на Мойшу. Взгляд у Мойши сейчас очень походил на взгляд затравленного волка.
- Жид, открывайт! - кричали снаружи.
Когда не помнящий своего имени от испуга Мойша открыл дверь, в квартиру вломилось три фрица.
- Это так ты уважаешь солдат Вермахта, сволочь! - тут же возмутился один из немцев - невысокого роста, плотного телосложения, и который имел больше чем у своих друзей наградных знаков.
- Я уважаю вас, уважаю, - мямлил ошалевший Мойша. Его уже держали за руки двое товарищей толстяка.
- Врешь, жидовская твоя морда! - продолжал гнуть свое толстяк. Тут заплакал Изя. Он ужасно испугался немцев, считая их чуть ли не слугами самого диавола.
- Заткнись, жиденок! - грымнул один из товарищей толстяка. От крика мальчик только еще больше залился слезами. Действия мальчика вывели из себя толстяка. Он быстрыми шагами перекатился к Изе и легким движением ударил мальца кулаком в лицо. От силы удара Изя влетел в стену, оставив на белом фоне кровавое пятно. Изя упал на пол без чувств. Скованный в своих действиях Мойша только и успел вскрикнуть.
- Теперь ты, чертов иудей, - гневно обратился к Мойше толстяк. - Говори, где деньги!
- Вы что, люди добрые, - взмолился Мойша и залился слезами, - побойтесь бога, какие деньги.
- Хватит врать, ничтожество, - не унимался толстяк и нанес Мойше удар в пах. Еврей мужественно вынес этот подлый удар. Он не проронил ни слова, резонно понимающий, что сейчас его жизнь висит на волоске, и любое неверное движение приведет к гибели и его, и Изю (если мерзавцы не убили его).
- Повторяю, где деньги!
Мойше ничего не оставалось как начать молиться на идыше. Немцы не поняли из бормотания Мойши ни слова. Посчитав Мойшу сумасшедшим, его отпустили.
Один из немцев взял со стола толстую книгу в черном переплете. Очевидно, этот солдат любил читать. Он перелистал книгу, над чем-то посмеялся про себя, и с силой швырнул ее на пол. Это была Тора, написанная на идыше.
- Почему твой еврейский бог не испепелил меня до того, как я швырнул твою Библию? - с насмешкой спросил немец. Мойша боялся что-то говорить. Он знал, что бывают мгновения, когда каждый дальнейший шаг, каждое слово, тянет к ухудшению дел. Поэтому еврей решил замолчать.
- Твой бог бессилен, жид, - продолжал язвить немец. - Сейчас мы тебя пристрелим как собаку, и твой бог ничего не сделает, чтобы тебя защитить.
- Хватит разговаривать с этим существом, Зигфрид, - приказал толстяк. - Скоро эти твари будут помещены туда где им всем место.
Разговор между немцами происходил на немецком, чтобы Мойша не понял о чем ведется беседа.
- Я думал поговорить с мудрым жидом, - ответил Зигфрид. - А тебе, Крюгер, разве не интересно подискутировать на религиозную тему?
Но Крюгера не интересовала религиозная тема. Как понял Мойша, Зигфрид лишь пытался разозлить своего начальника.
- разговаривать можно только с немцем, - сказал, словно плюнул Крюгер. - А это даже не человек.
- Ха-ха-ха, что же это такое если не человек?, ха-ха, - рассмеялся Зигфрид.
Третий немец был туповат. Он был очень крепкого телосложения, повыше Зигфрида, но явно не склонный к беседам. Он просто стоял и переводил взгляд с Крюгера на Зигфрида, затем на Мойшу, и обратно. Он был словно какая-то машина. Машина для убийства. Этот немец отлично умел пытать людей. Это был его конек.
- Это опухоль, - сказал амбал. Друзья уставились на него как на кота, который заговорил.
- Похоже, эти жиды заставили думать даже Малыша, - рассмеялся Зигфрид. Он был вообще по жизни веселый парень. Амбал, которого назвали Малышом, погрузился в дальнейшее молчание.
Крюгер посмотрел на свои часы в золотой оправе, трижды чертыхнулся и взял Мойшу за грудки. Тот начал брыкаться, но двое товарищей толстяка придержали еврея.
- У меня нет времени разговаривать с пустым местом, - внятно проговорил Крюгер, обращаясь именно к Мойше. - У тебя есть два выхода - отдать мне свои деньги, либо пронаблюдать за смертью своего хорька.
Мойша понял, что разговор зашел о Изе. Но что он может им отдать, коль он беден как мышь в синагоге.
- Хорошо, - улыбнулся Крюгер. Он оставил еврея друзьям, а сам подошел к Изе. Тот был с разбитым лицом. У него очевидно был сломан нос и выбит не один зуб, при условии если еще челюсть была цела. Крюгер поднял Изю и начал его трясти. Тот медленно открыл свои глаза. Ни слово не говоря, Крюгер навел на мальчика кольт.
- Нет, прошу вас, нет! - закричал Мойша. - Только не его! Убейте лучше меня! Меня!




Глава вторая. Ревекка

Ревекка пришла домой довольно рано. Все ее существо было против той деятельности, которой она занималась, но безысходность и нищета заставили ее выйти на улицу. Конечно, она понимала что еврейке будут платить очень мало. Так и было. Случалось даже, что девушка возвращалась домой побитой, униженной и без денег. Она была проституткой. От одной этой мысли Ревекка хотела удавиться с горя и стыда. Что же заставило ее выйти на улицу? Родители. Старикам нечего кушать, они беднейшие люди. Ревекка долго смотрела на побирания родителей по улицам, она голодала вместе с ними.
Наконец, ее несчастное сердечко не выдержало и она ушла в ночь. Ее образ очень похож на образ Сонечки Мармеладовой у русского писателя Достоевского, который он создал в своем бессмертном произведении "Преступление и наказание". Ревекка была очень тихая девушка, стыдливая, невинная. Поэтому ей решиться на такое было крайне нелегко. У нее была подруга Сарочка, которая уже как два года занимается продажей своего тела. Вот она-то и надоумила нашу Ревекку как можно честно добыть деньги. Как было уже сказано, Ревекка очень долго обдумывала этот вопрос, никому не говоря и ни с кем не советясь. Она стыдилась даже самой признаться в том, что она думает над ТАКИМ ужасным грязным вопросом. Но с другой стороны у нее не было выхода. Старикам нужны деньги чтобы купить еды. Они были неработоспособны, а вот она вполне могла работать. Но дело было в том, что в гетто по сути работы-то и не было. Отношение к евреям было ужаснейшее. Их лавочки позакрывали, им запретили заниматься ростовщичеством, брать в залог товары под проценты. Настало ужасное время для французских евреев, а возможно и для всех иудеев в мире. Но что ей все иудеи, когда страдают ее близкие!
Вот девушка и не выдержала - ушла. Она покинула свой дом невинным чистым созданием, а вернулась грязным существом, отдавшейся последнему немецкому солдату за копейки. Не о том она мечтала в детстве. Совсем не о том. Она была очень образованной девицей. Она читала книги, много училась математике, письму, она прекрасно играла на фортепиано. Лучшей жены нельзя было и желать, так она была хороша во всем. У нее был мягкий, покладистый характер. И вообще Ревекка была очень чуткой девушкой. Она страдала за себя, за своих родных, и за все свое племя. Порой она проклинала что родилась еврейкой - был за ней и такой грешок, если уж это можно назвать грехом. В принципе, учитывая среду, в которой жила Ревекка, ее можно очень хорошо понять и посочувствовать.
После трудового вечера она пришла домой. Сегодня у нее было три клиента, да и те заплатили гроши. Всего у нее выходило 20 марок. На данный момент это составляло весь ее капитал.
Утром она купит хлеба старикам. Непременно она купит еды. Себе же она не купит ровным счетом ничего.
Она лежала в своей комнатушке на кровати и пыталась уснуть, но сон не шел к ней. В голову лезли разные нехорошие мысли.
Как же позволили родители своему дитю зарабатывать деньги такой ценой! Или они совсем из ума от старости выжили что ничего не понимали не соображали? Да все они понимали. Эта тем никогда не поднималась в доме. Дочь тихонько покупала в дом разные вещи, приносила еду. Родители вообще с ней почти не разговаривали. Как Ревекка выбрала для себя ремесло, так и замкнулась она в себе. Придет в свою комнату, закроется и забудется от всего мира. Поплачет в подушку, обдумает свою долю несчастную - а на ночь снова отправится в кабак искать клиентов. Ей можно только лишь посочувствовать.
Ревека проснулась от громких разговоров и непонятного шума, который доносился снизу. Вся странность события заключалась в том, что шуметь внизу было некому. Там жил старый Мойша со своим племянником, больным мальчиком. Но они всегда жили тихо и спокойно. Стало быть к ним кто-то пришел. Своим чутким слухом девушка услыхала немецкий говор. От этого у нее сжалось все внутри. Она ненавидела немцев. Это создание за свою короткую жизнь успело перевидать этих нелюдей больше чем нужно. Ревека усвоила одну простую истину – там, где немцы, там горе и муки. Она ужасно боялась этих нелюдей, несмотря на то, что отдавалась именно им. Ее встревожил крик Мойши. В нем девушка услышала отчаяние и мольбу. Что-то плохое происходило внизу.
У Ревекки было два выбора – либо бездействовать, либо попытаться как-то помочь соседям, что могло ей стоить очень дорого. Девушка отвернулась к стене и на мгновение закрыла глаза. Стремительным порывом она встала с постели, набросила на плечи сорочку, которая подчеркивала ее формы. Но девушка в смятении не придала этому значения. Она решила спуститься вниз чего бы ей этого ни стоило….