Маканин Владимир. Две сестры и Кандинский. — М.: Эксмо, 2011. — 320 с. Пожалуй, за последние годы ни один роман Владимира Маканина не обходился без бурного обсуждения и дискуссий. Та же участь ждет и его новую книгу. Собственно, обсуждение уже началось. Более того, литературные критики легко и быстро обозначили главную тему романа: «Стукачи и стукачество». Особо выискивать симптомы такого обозначения нет необходимости. Это вечная тема, которую Маканин поднимает именно потому, что ему это под силу. И делает это мастерски и очень осторожно, не напрягая читателя выпирающей социальной значимостью темы. Да он действительно ведет с читателем очень серьезный разговор, но разговор этот идет непринужденно. Задушевно, так, чтобы читатель сам начал себе задавать вопросы, а не вымучивал ответы на пафос писателя. Маканин возвращает нас в бурные 90-е, когда страна жила в каком-то странном безвременье и в тоже время иллюзии ожидания лучшего. Его героини – две сестры, дочери знаменитого диссидента, «прелестные молодые женщины». Они тоже определенный символ эпохи. И в первую очередь это видно по обстановке и окружению прелестных сестер. Они не могли быть иными в мире, где вокруг всегда толпа молодых художников андеграунда. Впрочем, от того времени им осталась только огромная студия, где теперь расположена художественная школа. А воспитаны сестры «под славный клавесин Вивальди» и при выключенном телевизоре. И в этом тоже есть определенная перекличка с нашим временем, намеренно или нет, упомянутая Маканиным. Зачастую и сегодня хочется выключить телевизор и никогда его больше не включать, пока там звучат первые позывные криминальных новостей и бесконечных сериалов… И тут возникает образ блистательного и удивительного Кандинского, которого Маканин эксплуатирует уже не первый раз. Но если быть точнее, он готовит нас к происходящему в романе с помощью Кандинского. Это тоже символ, без которого книга не могла бы быть написана. Или была бы написана совсем иначе. В студии повсюду репродукции Кандинского. Старшая сестра, искусствовед Ольга Тульцева, благословляет своего возлюбленного, только начинающего подниматься в гору, но уже подающего большие надежды молодого политика Артема Константу, перед выступлением на митинге против цензуры. Но уже после митинга, когда проходит празднование удачного политического выступления, выясняется, что Артем раньше эпизодически «стучал» на художников в КГБ, а значит, не может претендовать на место лидера. Уж в той среде. Где он оказался, это исключено. И уже отсчитывающие деньги спонсоры, запихивают купюры обратно в кошельки. Не может остаться с ним и Ольга, переступив через себя. Жалость младшей сестры Инны ничего не меняет. И это только начало истории, которая будет повторяться раз за разом, вот только ощущение легкости и иллюзии перемены к лучшему, с каждым разом становится все меньше и меньше… И снова возникает Кандинский. Ради его картин к сестрам прибиваются мужчины, готовые на все. Но нужны им, конечно, не сестры, и не картины, а те баснословные деньги, которые можно выручить за работы Кандинского… Музыкант Квинта обещает носить Ольгу на руках, но, в конце концов, пытается украсть у нее репродукции Кандинского. А потом из ниоткуда появляется его отец, он вдруг начинается рассказывать о своем стукаческом прошлом. Все, на кого он раньше доносил, его не только простили, но и пригласили в гости. А стучал он по всей стране. Вот из этой поездки, в которой он навещал своих жертв отец Квинты и вернулся… И это уже совсем другая тема, которая заставляет нас задуматься и о прощении, и о раскаянии. Очень эффектен и продуман эпиграф этого небольшого романа: «Изо всех продуваемых щелей вдруг начнут выползать они... Шепча!.. Вышептывая из себя задним числом свою вину и свою давнюю рассудочную боль... Миллионная толпа... Стукачи, осведомители, информаторы». Нельзя не отметить выверенность и точность в подборе фамилий персонажей романа. Это три поколения стукачей: старый волк-гэбист Батя, молодой политик Артем Константа и совсем юный доноситель – заика Коля Угрюмцев. А еще здесь встречаются журналист Смишный, Босс, Стратег, команда Своих, Художник... По сути, это даже и не роман, а пьеса, то и дело отсылающая нас к Чехову. Это заметно и по разговорам, и по выбору персонажей, и по ограниченному пространству главного действа, за рамки которого мы фактически ни разу не выходим. Да и обрывается все чисто по-чеховски, внезапно, почти без видимого итога, но со смутной надеждой, что перемены все-таки возможны. Сам Владимир Маканин говорит, что написанный им роман все-таки не о стукачах, а о том, «как мы сами себя видим, как сами себя оцениваем, как сами себя прощаем и не замечаем за собой дурного. И как, рассказывая о себе, мы вольно или невольно подменяем, приукрашиваем ситуацию и оправдываем себя». А еще писатель оценивает стукачество, как неотъемлемую составляющую власти. «Власть всегда была и всегда будет так устроена, что ей нужны будут стукачи и доносители, - говорит он. - И не нужно себя успокаивать, что это явление временное, что пройдёт каких-то, допустим, 50 лет и всё изменится. Такое положение вещей будет всегда!» А вот соглашаться на это или нет – личное дело каждого. И именно об этом выборе и заставляет нас задуматься Владимир Маканин.