- Тистакли, эйзе маком нехмад по... (смотри, какое здесь приятное место...) Руах кала, шемеш, цель, хатула...дришат шалом!(лёгкий ветерок, солнышко, тенёк, кошка вот... привет нам передаёт...) ...
Мы сидим на скамеечке в тени. Йоси - старый человек, ходит на костылях, мы часто отдыхаем. Вот и сейчас нашли славное местечко недалеко от дома, сидим в теньке, болтаем. Рядом пристроилась бездомная кошка, лениво щурится, всем своим видом выражая явное благорасположение к нам - не зря каждый день кусочек колбаски получает...
Йоси невероятно интересный собеседник, у него два европейских образования, острый ум и очень еврейское чувство юмора. Очень напоминает мне моего дедушку.
Ах, дорогие мои, никогда бы в жизни не поверила, если бы мне сказали, что в центре Тель-Авива, в дымном и плавящемся асфальтовом сердце его есть этот древний ашкеназский островок. Тихо и сонно, даже солнце жарит не так страстно, а в переулочках витают ароматы гефилте фиш и юх кнейдлин. Сушится бельё на балконах, старушка, попавшаяся навстречу, одета в пахнущее нафталином аккуратное кримпленовое пальтишко. Газовый шарфик и лаковые туфли "под крокодилову кожу" - ох, да ведь у моей бабушки были точно такие же!
Прохладные подъезды, просторные, тихие, с танцующими в лучах света пылинками.
Вот в таком же подъезде, прозрачной белой ночью, в то ушедшее питерское лето, этот худой и пылающий еврейский мальчишка, мой несостоявшийся однокурсник и возлюбленный, ушедший, но не забытый, читал мне стихи - до головокружения, до обмороков...
Вот такая же точно парикмахерская - ах, с париками в витрине, с "Шипром" в хрустальном флакончике с оранжевой резиновой грушей и шёлковой китайской кисточкой... Пыльные, пожелтевшие чёрно-белые фотографии томных красавцев в смокингах, при набриолиненных усиках и проборчиках "в ниточку".
Старенький парикмахер в накрахмаленном белом халате почтительно поддерживает Йоси под локоть, помогая взобраться на дореволюционное кресло с потрескавшейся кожей и расшатанной медной педалью. Взбивает мыльную пену помазком в крохотном медном тазике, накрывает клиента хрустящей белой салфеткой и ловко намыливает ему щёки и подбородок...
...А меня уже нет здесь, я далеко, в другой парикмахерской, болтаю ногами на жёсткой, обитой дерматином скамейке - до пола не достать, а пожилой парикмахер привычными, изящными движениями покрывает мыльной пеной щёки и подбородок моему дедушке. Они давние друзья и поход в парикмахерскую - побриться и подровнять височки - незыблемая традиция. Вот и закончена нехитрая процедура, флакончик в руках парикмахера фыркает "Шипром". Дедушка встаёт с кресла, посвежевший, аккуратный, подтянутый, протягивает мастеру пятьдесят копеек - сумма тоже часть ритуала, тот не спеша берёт деньги, кивает с достоинством. Потом они пожимают друг другу руки и мы идём дальше - бабушка отправила нас в булочную. По дороге всегда встречаем множество знакомых. Дедушка приподнимает шляпу и приветствует мужчин: "Моё почтение!", дамам же целует ручки...
...Я помогаю Йоси спуститься с крыльца парикмахерской и мы идём дальше - сегодня нас послали в рыбную лавку. Хозяйка, ровестница Йоси, тепло приветствует нас и тем особым тоном, который невозможно передать, произносит на жутком суржике: "Мар Йосеф! Маю за пана не фиш - брульянт! Жиче се, ше ани эсэ леха штикеле ми зэ?" ("Господин Йосиф! У меня есть для вас рыба - это бриллиант! Хотите, я разделаю её на кусочки?"). Йоси "жиче"(хочет). Хозяйка с достоинством удаляется в прохладный сырой сумрак магазинчика, шаркая по кафельному полу. Мы следуем за ней. Посреди маленького помещения - квадратная ванна с замшелыми стенками и зеленоватой водой, настоящий маленький пруд. Из сего водоёма и вылавливается хозяйкой с кряхтеньем и причитаниями большой карп. Держа вырывающуюся добычу обеими руками, Хана шаркает по направлению к почтенному покупателю и потрясает рыбиной у него перед носом - смотри, дескать, какой красавец! Но тут скользкий "красавец" вырывается из слабых рук и живой торпедой летит прямо в лицо Йоси, обдав его слизью и чешуёй, шлёпается посреди лавки. Я в истерике выскакиваю на улицу, это выше моих сил, от смеха уже болит живот и катятся градом слёзы. Заняв наблюдательную позицию на крылечке, вижу, как Йоси, не меняясь в лице, невозмутимо достаёт из кармана чистенький носовой платок и спокойно вытирает с лысины налипшие чешуйки и влагу. Так же спокойно прячет платок обратно в карман. Хана так же невозмутимо шаркает по направлению к бьющейся на полу рыбине, нагибается. Подбирает с третьей попытки, несёт к прилавку и там жестоко умервщляет. Вот это уже без меня. Через двадцать минут почтенный мар Йосеф появляется в дверях с пакетом разделанной рыбы в руках, мы неспешно возвращаемся тем же маршрутом.
Я знаю, что моя миссия окончена, мне пора домой, но дверь открывает Мирьям (она чуть моложе мужа), тепло улыбается и говорит: "Фейгале, лё раити отах мизман, бой, ниште кафе бэяхад!" ("Птичка моя,давно тебя не видела, давай попьём кофейку!") Вы бы отказали? Вот и я о том же...
Йоси уже дремлет в салоне, а мы с Мирьям сидим в крохотной кухне, пьём кофе с молоком, тихонько разговариваем.
В дверях Мирьям - как всегда - суёт мне в руку бумажный пакет с домашним печеньем для моей дочки. Проснувшийся Йоси громко прощается со мной из салона: "Тавой махар, яльдонет! Невакер эт ахатула!" ("Приходи завтра, девочка моя! Кошку навестим!") Шутит...
А на улице - уже вечер. Прохладно, тихо, небо чистое. Звёзды.
Похоже на тихий летний вечер там, далеко и давно. Но нет - нынче конец октября. И я здесь и сейчас.
Я еду домой в пустом автобусе и навстречу мне несётся вечерний Тель-Авив, с его шумными прокуренными пабами и весёлыми толпами на набережной.
Но я знаю, что один квартал вглубь уведёт от этой мишурной суеты и позволит ещё разок вернуться туда, где неспешное чаепитие на балконах, чинные разговоры на идиш и звёздное небо из моего детства.