[580x698]
25 августа в прокат выходит мрачная киносказка Тима Бёртона «Чарли и шоколадная фабрика» с Джонни Деппом в роли зловещего конфетного олигарха Вилли Вонки. С актером-эксцентриком беседует корреспондент Planet Syndication.
Вы и прежде снимались у Тима Бёртона — в картинах «Эдвард — Руки-ножницы», «Эд Вуд» и «Сонная лощина». Вам действительно так нравится работать с этим режиссером?

Я просто обожаю Тима и сделал бы все, о чем бы он меня ни попросил. Мы одинаково смотрим на вещи и, кроме того, оба толком не умеем выражать свои мысли. (Смеется.) Поэтому мы прекрасно понимаем друг друга.

Были ли у вас какие-то опасения или сомнения, когда вы согласились на роль Вилли Вонки?

Нет, я ни секунды не сомневался. Но меньше всего хотел повредить тот великолепный образ, который создал автор первоисточника. Было бы не слишком приятно, если бы его вдова потом сказала: «Этот Джонни Депп все испортил!„

А вы видели первый фильм, снятый по этой книге? Тот, где играет Джин Уайлдер?

Конечно. Его Вилли Вонка был исключительным, блестящим, но слишком утонченным, и это пугало. Мы решили вернуться к первоисточнику и попытались понять, что на самом деле задумал Роальд Даль.

И что же он задумал?

Гм… Спросите лучше у Тима. Лично я вплоть до первых дублей не знал, каким будет мой герой в деталях. У меня так часто случается — образ возникает только с началом съемок. Тим решил, что Вилли должен выглядеть как нечто среднее между рок-звездой 70-х и ведущим телевикторины.

То есть совсем не так, как выглядите лично вы. Кстати, какова была ваша реакция, когда журнал People назвал вас самым сексуальным мужчиной?

Да никакой особенной реакции у меня не было. Знаете, как это бывает — только вам исполняется тридцать, вы думаете: “О, нет! Скоро сорок!„ — а к сорока двум годам приходите к выводу, что все не так уж плохо. Перестаете обращать на это внимание.

Но в 80-х, когда вы снимались в сериале „Джамп-стрит, 21“, вы не слишком радовались ярлыку „кумир тинейджеров“.

Да, от внезапной славы у меня началась настоящая паранойя. Я подписал контракт на шесть сезонов и пожалел об этом раньше, чем первая серия вышла на экраны. Продюсеры создали образ, который не имел со мной ничего общего, нечто, что я не мог контролировать. Я хотел, чтобы меня уволили, но они этого не сделали.

Значит, с тех пор вы стали спокойнее относиться к тому, что о вас пишут?

За последние двадцать лет я понял одну вещь. Когда поднимаешься над средним уровнем, люди следят за тобой с трибун, делают ставки и возлагают на тебя большие надежды. А когда ты берешь курс чуть левее, они тут же говорят: “Вычеркните его из списка„. Но через год у тебя выходит фильм, который может стать прибыльным, и ты снова оказываешься в списке. А если фильм не оправдывает ожиданий, тебя снова сбрасывают со счетов.

“Чарли и шоколадная фабрика„, без сомнения, сохранит вас в этом списке и, вероятнее всего, еще и сделает кумиром собственных детей. Вы всегда хотели стать отцом?

Да, я давно мечтал иметь детей, но не складывалось. У моих братьев и сестер уже были дети, а мне уже было за тридцать — и никакой перспективы в этом смысле.

И так продолжалось до тех пор, пока семь лет назад вы не встретили Ванессу Паради?

Обстоятельства этой встречи я помню так, как будто это было вчера. Я снимался в Париже в „Девятых вратах“ у Романа Полански. Мы с ним не ладили, и как-то вечером я выбрался с приятелем в город — пытался отвлечься от своих проблем. Мы зашли в ресторан, и в противоположном конце зала я заметил Ванессу. Смешно, но мне не хватило смелости подойти к ней и предложить присоединиться к нам. Я попросил друга сделать это за меня.

Это была любовь с первого взгляда?

Не знаю, с первого или со второго, но мы стали считать себя мужем и женой с того самого дня, как стали жить вместе. Просто не стали проходить через все формальности, чтобы узаконить наш союз. С ней я чувствую себя настоящим человеком, а не тем, кого создал Голливуд.

Ради Ванессы вы переехали во Францию. Беспокоились ли вы о том, как это повлияет на вашу карьеру?

Время, которое я провел во Франции, укрепляет мою веру в то, что я могу находиться вдали от Голливуда и все же участвовать в игре. Съемки дают мне средства к существованию, но я не хочу жить ими. Живя во Франции, я впервые могу сказать, что чувствую себя дома.

Похоже, теперь у вас есть все — счастливые отношения, двое прекрасных детей и успешная карьера.

Я убежден, что это не случайно. Если бы все то же самое произошло со мной десять лет назад, мне не хватило бы опыта или терпения, или здравого смысла, чтобы оценить или понять это.

А что в этом „списке счастья“ вы считаете главным пунктом?

Конечно, то, что у нас есть дети. Недостаточно просто сказать, что отцовство — лучшее из того, что когда-либо случалось со мной… Я вам уже жаловался на собственное косноязычие? Так вот, я никогда так складно не изъяснялся, как сейчас, но все равно мне не хватает слов. Когда я увидел рождение дочери, это был первый по-настоящему бескорыстный момент в моей жизни.

Говорят, вы стали теперь более уравновешенным?

Не в этом дело. Просто воспитание детей дало мне такую твердую почву под ногами, что теперь, когда что-нибудь случается, я могу спокойно разобраться в ситуации. Многие годы я жил в смятении, не понимал, для чего все это, почему, зачем… Пока у меня не появились дети. А потом я внезапно понял: “Это же все для них„. В общем, я научился быть счастливым. И надеюсь, что они тоже счастливы.

Ваше собственное детство, кажется, было гораздо менее идиллическим…

Да, мы переезжали, наверное, раз сорок. Моей матери очень нравилось переезжать. Родители развелись, когда мне было пятнадцать. В двенадцать я начал курить, в тринадцать потерял девственность, а к четырнадцати попробовал все наркотики, которые смог найти.

Зато вы всегда честно признавали свои ошибки.

А что тут скрывать? Да, первые тридцать пять лет я жил как в тумане. Пока не уяснил, что наркотики — не выход. Есть другие способы выплеснуть тот ужас, который есть в твоей душе. Например, писать книги или рисовать.

И что же, с тех пор вы избавились от всех пороков?

Нет, у меня теперь есть новый: я стал скучным. Лишь иногда выпиваю немного красного вина. Почти бросил курить. Но когда я смотрю на своих детей, то хочу, чтобы они выросли, чтобы у них были свои дети. Это подталкивает меня к здоровой жизни.

Они, очевидно, рады, что вы снимаетесь в двух сиквелах “Пиратов Карибского моря„.

Да, дочка думает, что я на самом деле пират. Она говорит, что, когда вырастет, будет пиратом, как ее папа.

А затем вы будете сниматься в киноверсии мемуаров Жан-Доминика Боби „Скафандр и мотылек“. Уже поговаривают, что за этот фильм вы получите „Оскар“.

Да? Мне пока это в голову не приходило. Меня привлек герой — бывший редактор журнала Elle, которого разбил паралич. С миром он мог общаться только с помощью сигналов, подаваемых левым веком. И вот так „надиктовал“ свои мемуары.

То есть вы, когда работаете, не думаете о том, чтобы завоевать награду?

При моей нынешней жизни я удовлетворился бы и номинацией на „Оскар“. Просто ради того, чтобы мои дети лет через двадцать могли сказать: “Наш папаша снялся в таких-то фильмах, добился признания и номинировался на «Оскар»». Вот награда, которую я бы хотел получить.


ДЖОННИ ДЕПП. ИНТЕРВЬЮ TIME OUT МОСКВА. ФЕВРАЛЬ 2005
Он появляется, и у девушек подгибаются колени, а парни скрежещут зубами от злости — они тоже хотят быть такими, как Джонни Депп! Корреспондент Time Out London встретился с вечно юным Деппом (хотя вообще-то ему 41), чтобы поговорить о фильме «Волшебная страна», где Джонни сыграл автора Питера Пэна, о детях, Марлоне Брандо и шотландском акценте.
Классный у вас акцент в «Волшебной стране» - словно всю жизнь провели в Эдинбурге…

Честно говоря, я немного нервничал, потому что стоит сделать малейшую ошибку — и конец, все усилия насмарку, надо переснимать.

В «Волшебной стране» вы сыграли автора «Питера Пэна» Джеймса Барри, а недавно снова снялись у Тима Бертона — в «Чарли и шоколадной фабрике„. Откуда такой интерес к детским историям?

Мне кажется, наше детство несправедливо коротко. Слишком быстро на нас сваливаются всевозможные проблемы и ужасы жизни. Я очень хорошо помню, как где-то в начале 70-х — мне не было еще и десяти — я сидел дома и смотрел телевизор. Показывали документальный фильм про Вьетнам, но я воспринимал его как очередное телешоу: взрывы, оторванные руки, ноги… Я не хочу, чтобы мои дети видели такое. Я считаю, что мой родительский долг — защитить их от подобных зрелищ. Как можно объяснить нашим детям бойню в Беслане? Вы бы смогли? Все, что им нужно, — это любовь и счастье. А потом ты вырастаешь — и мир обламывает тебя по полной программе. Это просто чудо, что мы еще можем улыбаться.

Вы чувствуете какую-то особенную ответственность, когда играете исторического персонажа?

Безусловно. У нас было столько информации, которую мы хотели включить в фильм, столько проблем, которые мы хотели бы затронуть… А времени на это — всего полтора часа. Про Барри ходило много гадких слухов. Не знаю, откуда они брались, но это было действительно мерзко. И я подумал, что наш фильм — хорошая возможность защитить его доброе имя.

Вы были дружны с покойным Марлоном Брандо…

Он очень много для меня значит. Марлон был потрясающим другом, он подарил мне наши долгие разговоры, наше буйное веселье… Мы с ним смеялись, как дети, рыдали… Он очень щедро делился своей мудростью и знаниями. Я думаю о нем каждый день и очень по нему скучаю — ведь я знал его на протяжении последних десяти-одиннадцати лет.

Вы легко решаете, где будете сниматься, а где — нет?

Практически молниеносно. Я открываю сценарий и уже через три-четыре страницы — максимум через десять — понимаю, подходит мне это или нет. С „Волшебной страной“ все произошло очень быстро. На первый взгляд может создаться ошибочное впечатление, что это такой слащаво-сентиментальный фильм. Что неверно. Наш сценарист смог преодолеть фальшивую сентиментальность. И Марк Форстер (режиссер фильма. — Прим. ред.) тоже чутко реагирует на любую фальшь. Он просто говорит: не верю.

Вы теперь семейный человек и почти все время живете во Франции. Намеренно сбежали из Голливуда?

Вообще-то да. Моей дочери уже пять лет, и она понимает, что ее отец — актер. Некоторое время она считала, что я пират, и меня это устраивало намного больше. Младшему сыну Джеку два года. Когда они видят меня по телевизору, оба кричат: „Папа! Папа!“ Они уже привыкли к этому. Так странно…

Вы сейчас очень много снимаетесь — в “Пиратах Карибского моря 2„, “Чарли и шоколадной фабрике„…

Я чувствую себя совершенно на своем месте. Во многом я этим обязан моей семье — жене и детям.

Много лет назад на какой-то вечеринке я встретил потрясающую женщину. Это была пожилая, очень аристократичная англичанка. Она стояла со стаканом джин-мартини в руке, кто-то заговорил с ней, жалуясь на что-то, и тогда она произнесла, по-моему, гениальную фразу. Она сказала: “Дорогой мой, нужно просто гнуть свою линию, несмотря ни на что!„ Гнуть свою линию, несмотря ни на что! Здорово, правда? В этом все дело.


КТО ЕСТЬ КТО В „ВОЛШЕБНОЙ СТРАНЕ“

СЭР ДЖЕЙМС МЭТТЬЮ БАРРИ
(ДЖОННИ ДЕПП)
Джентльмен и драматург, впрочем, не очень удачливый. „Взрослые“ пьесы Барри усыпляют лучше барбитуратов, и публика не стесняясь храпит на его представлениях. Вдохновение посещает Барри только во время игр с сыновьями вдовы Дэвис — с ними Джеймс становится мудр, как Соломон, эксцентричен, как кэрролловский Шляпник, и добр, как фея из сказки Андерсена. Самый вызывающий его поступок — вовсе не странная дружба с миссис Дэвис и не постоянные переодевания то в пирата, то в индейца, а приглашение тридцати сироток из приюта на премьеру „Питера Пэна“.

СИЛЬВИЯ ЛЛЕВЕЛИН ДЭВИС
(КЕЙТ УИНСЛЕТ)
Вдова, героическая мать троих детей и вообще добрая женщина. Имеет склонность к вычурным фразам вроде “с вами… мне нужно притворяться… до самого конца…» Носит на лице печать аристократической гордости, не позволяющую подумать о ней плохо. Впрочем, гадкие слухи всеравно возникают и множатся, так что платонический роман с Барри ставит крест на всех ее матримониальных перспективах. Несмотря на рубенсовскую комплекцию и богатырский румянец, Сильвия подвержена легочным заболеваниям: она начинает кашлять кровью и умирает от туберкулеза.

МЭРИ ЭНСЕЛЛ БАРРИ
(РАДА МИТЧЕЛЛ)
Супруга Джеймса Барри. Довольно ограниченная и снобствующая особа. Истеричка — только викторианские условности не позволяют ей швыряться посудой и бить мужа скалкой. Постоянно подозревает Джеймса то в изменах, то в педофилии, тайно читает его дневник и в конце концов сама изменяет ему с каким-то усатым хлыщом — политинформатором. После разрыва с Мэри Джеймс переживает настоящий творческий подъем.

ЧАРЛЬЗ ФРОМАН
(ДАСТИН ХОФФМАН)
Бородатый владелец театра, в котором Барри ставит свои провальные пьесы. Несмотря на деловую хватку, довольно добросердечен и чертовски терпелив к эскападам драматурга. Скрепя сердце наблюдает, как Барри заставляет лучших актеров потеть в костюме сенбернара, задыхаться в тесных мальчиковых сюртуках или висеть на лонже.