В теории права состязательному процессу, где следствие и суд отделены друг от друга, противопоставляется процесс «инквизиционный», где, напротив, одни и те же лица и ищут доказательства, и оценивают их. Сейчас у нас уголовный процесс при его внешней (по закону) состязательности в реальности приобретает черты инквизиционного, показателем является статистика оправдательных приговоров: за исключением судов с участием присяжных их доля менее одного процента. При таком суде следователь — царь и бог, поскольку те доказательства, которые он решил положить в основание обвинения, почти со стопроцентной вероятностью лягут и в основание судебного приговора. Защита условна. А теперь все чаще и до суда дела не доходят, они возбуждаются где–то глубоко в тени, в газетах в лучшем случае заказные «сливы» и слухи: кого–то посадили, потом, глядишь, выпустили, и за это еще следователю полагается сказать «спасибо». Какой суд, зачем же суд? Такова логика развития инквизиции.

Это даже не фактор личности, а система отсутствия правосудия. Следователь — не титан следствия, но и не какой–то черт с рогами, он такой же инквизитор, как и почти все оставшиеся сегодня при должностях следователи, которые все знают, что главные в процессе они, а не суд. Если бы они работали в другой системе, то и были бы другими. Но вряд ли в другой системе им были бы поручены расследования, которые просто  не попадут в учебники истории права, но зато реально определяют судьбу России и отношение к ней на ближайшие десятилетия.