Сказка.

В некотором царстве, некотором государстве, а точнее, дикой, по изначальной природе своей, да еще и сдуру перебаламученной перестройкой России, где медведи теперь ездят исключительно Мерседесах, а волки на BMW, жила-была одна колдунья. Да не просто колдунья, а ведьма, причем, лихая и безбашенная. По имени Ульяна. Точнее - Улька. Так ее все звали. Определение «безбашенная», дитя городского арго периода девяностых, подходит ей настолько, что другие и на ум не нейдут. Сами поймете почему. Сказка-то еще только началась…
Нет, конечно же, сначала-то она был вполне «башенная» жила себе преспокойно, ничего не ведая, ни кто она, ни какая судьба ее поджидает. О судьбе вообще не задумываешься, пока у тебя все хорошо. А у Ульки вроде все хорошо и было. Раненько, сразу после техникума вышла замуж за румяного молодца, хоть и леноватого, да доброго и тихого. Родила и растила двух здоровеньких девочек, злилась на маму, тогда еще начинающую алкоголичку, подрабатывала на разных работах, в общем, ничего выдающегося. Времена еще были, хоть и не шибко обильные - урожаи случались редко и не в срок, дичь повывелась, да попряталась. В охотничьих угодьях водились исключительно заокеанские куриные окорочка да розовое месиво «фарш из индейки», да то через день силки пустовали. Зато тихо было. Медведи, да волки еще только точили зубы да собирали с миру по нитке на Мерседесы и BMW. А доктора-айболиты, хоть жаловались на маленькие зарплаты, но еще не все подались в частные клиники на обильные хлеба, оставив догляд за детишками да стариками на старую гвардию – врачей пенсионеров. Хотя поглядывали уже, поглядывали…
И вот в эти сумрачные, голодно-дремотные времена случилось у Ульяны очередное женское счастье – понесла. Мальчиком. Мальчишку, они с румяным отцом-молодцом планировали давно – разбавить девочек, и вот вышло все по задуманному. Дело-то молодое, тем более не слишком хитрое. Но, видно кончились, у судьбы добротные подарки для Ульяны, остался только сомнительный китайский ширпотреб с оптового рынка, ломкий да некачественный. Вышло желанное счастье с горем вперемешку. Как фасоль у Золушки. Черная и белая. Причем черных фасолин горя оказалось намного больше, чем белых счастья, видно мачеха-судьба сыпала в пропорции два к одному. Мальчик родился больным. Сильно. Добрые доктора-айболиты покумекали и определили – внутриутробная инфекция. Герпес. Необратимые процессы в развитии. И непонятно, кто виноват. То ли родители, подорвавшие иммунитет на скудном питании «индейским фаршем», то ли экология, то ли бедная социальная медицина, обескровленная смутным временем перемен. Медицина и правда, отстала от своей западной сестры, была подслеповата, в треснувших кривых очках, замотанных изолентой, со старыми стетоскопами. Она-то и не сумела распознать беду на ранних сроках… Родиться-то малыш,родился, а жил с трудом - на аппаратах. И прогнозы у добрых докторов складывались самые печальные. Нет, не стоит осуждать айболитов, совсем не тот случай. Врачи делали, что могли. И родители делали, что могли… Все делали, что могли. Вот только могли немного. Все, без исключения. Ульяна смотрела сквозь стекло кюветы-«инкубатора» на маленькое тельце сына, опутанное разноцветными трубочками, и проводочками и просила чуда… И чудо к ней пришло. Только тоже с подвохом… Впрочем, подвохов в самой Ульке было предостаточно – а какие мы, такое и чудо. Ну, как вы поняли, это была присказка, сказка вот она:
А было это, как вы уже помните, в далекие девяностые, когда чудеса настоящие и поддельные, рассыпали пригоршнями большие волшебники из телевизоров. Волшебники помельче торговали ими оптом и в розницу в домах культуры и заброшенных кинотеатрах… Время стояло такое, «переходное» - открывались и зияли щели между мирами и в эти щели выскакивали, вздуваясь сами собой разноцветные «пузыри земли». Когда радужные, когда бесцветные, когда темные, как сажа из трубы гоголевской Солохи… И лопались. Или, наоборот, наливались силой, заполнялись неземным сиянием, а доверчивые люди думали – вот оно, чудо… Кто-то от этой веры выздоравливал, кто-то наоборот – попадал в больницу, как повезет…
Ульке повезло. По крайней мере, в том, что чудо, выпавшее на ее долю оказалась не из разряда хрупких поделок. Крепкое. Хотя и многогранное. Непростой конфигурации. О некоторые ребра и порезаться было можно – так остры. Но она разглядывать не стала – схватила чудо в ладошки, и, не обращая внимания на порезы на руках, унесла. Дескать, после разгляжу, как следует. Торопилась она чудо к делу приложить, а не знала толком, что чудо может быть само по себе… без дела. Эх, осмотреться бы ей тогда, но… Что сделано, то сделано – обратно не развернешь. Не осмотрелась она, а засмотрелась. На тех, кто чудо отдал. На двух колдунов. Не молодых, не старых, не глупых, не умных, а непонятно каких. Скорее, мудрых и наивных, да еще смелых и веселых. Тоже безбашенных. Хоть и бойко скачущих в глазах значки иностранных валют тоже просматривались. Открою вам тайну, все колдуны любят деньги. Кто-то правда сильнее, а кто слабее. У этих молодцев, помимо всего прочего, очи горели неподдельным жгучим интересом к «той стороне жизни», о которой в доперестроечные времена и слыхом не слышали. Запретная она была, вот в чем дело. Она во все времена была… ну не то, чтобы запретная, но не для всех… ибо кто прикасался к ней, к невидимой стороне жизни – менялся безвозвратно. Не было ходу ему прежнюю жизнь, хоть ты тресни… Но Улька о том не знала, а если б и знала, вряд ли остановилась. Очень уж ей волшебники понравились. Всем. А почему бы нет, собственно? Мужики эти колдовские, собой вышли как на подбор - один красавец брюнет с зелеными глазами (правда, в очках, но не портило, ничуть, даже шарму добавляло), другой обаяшка-крепыш с теплым карим взглядом… Они и школу для волшебников открыли. Собственно она и оказалась тем чудом, что оттягивало Ульяне ладошки, грело и резало острыми краями. На очкастенького, Улька сразу запала. На глазки его зеленые, многие западали, а уж Ульянке нашей, сам Бог велел или кто еще... Она вообще доверчивая была - верила и в волшебников, и в чудеса, а кто, верит в чудеса, тот, как известно, их и видит. А как не верить-то? Из худой корзины времени чудеса сыпались и сыпались, да все на голову… Впрочем, если отбросить мнения скептиков, привыкших воспринимать мир в одной удобной (а может и неудобной, кому как нравится) плоскости и посмотреть на мир шире, можно, при желании, догадаться, что устроен он далеко не так просто, как принято считать. Но предположить такое смогут лишь те, хоть и слышал: «Сказка ложь, да в ней намек – добрым молодцам урок» и понимает, что не всегда сказка – ложь, а намек, возможно урок не урок вовсе разным недалеким добрым молодцам, а кусочек правды, запрятанный в сказку подальше от плоских умов.
Впрочем, хватит философствовать, пора сказку досказывать. Остановились мы на том, что Ульяна попала в школу к волшебникам. В те времена они предпочитали называть себе «экстрасенсами» или «энерготерапевтами», звучало это вполне в духе тогдашней моды, и совсем не так страшно как старинное - «колдуны» или пошленько, как фэнтезийное - «маги». А были волшебники не простые, и не золотые, а очень даже разные. Один смел да удал - любил подраться. Случалось - ездил по деревням дедов-волхвов и бабок ведуний задирал, чтобы порчи ему делали - занятно же, что от порчи меняется? Собирал волшебство по крохам. Если честно, не по крохам, не одну порчу на себе волок, а много. Кто ж за одной-то ходит? Их, порч и засух много и все они разные «ветряная, водяная, засеянная, насланная», ну и так далее. Распределяются они «по пальчикам, по суставчикам, по печени, по зелени, по белой кости, по алой крови…», по всему тельцу и «ливеру». Если сильно постараться – так уделают - места живого не найдешь на порченом. Ну, зеленоглазый делал так, чтоб старались… А все для чего? Из чистой любви к познанию. Или, проще говоря, любопытства. Чтобы потом эти «водяные, ветряные» расплести по ниточкам, по ворсиночкам, по волосочкам… А еще ночевал в «нехороших» домах с призраками и духами. Ощущения ловил. Неприятные, в основном.
Второй – тоже не промах - ловок, да хитер. Ох, хитер! Любил приговаривать «Побеждает не самый сильный, а самый хитрый», проходил, проскальзывал черным ужом через темные ворота тайных обществ и магических братств, ухитряясь остаться живым и свободным. И тенета на себе волочил, чтобы потом подбирать к ним отмычки, потому что «Воля человека священна, тело уходит в землю, душа принадлежит Богу, а свобода воли – вот и все, что у него, человека, есть», - тоже любил повторять, не одной хитрости поклонялся, волю тоже уважал. И вообще, оба они обожали разбирать добрые и злые чудеса, раскладывать на винтики и шестереночки, как игрушки в детстве. У мальчиков ведь в разные годы разные игрушки. Пока шли рядом, волшебство вокруг них роилось таким плотным роем, что остаться неотмеченным им, ни у кого не выходило. Тем более Ульянке, с ее растрепанной горем душой. Мастера-кудесники вытащили из несчастной мамы-домохозяйки ведьму… Точнее, ведьма сама вылезла. Она уже давно проснулась и только и ждала момента, чтобы вырваться наружу… Кстати, нечто подобное дремлет во многих женщинах, иногда ворота в явь ему открывает острая радость, а иногда наоборот – горе… Чаще, почему-то горе, не все умеют радоваться так, что до радуги рукой, а «небо в алмазах»… Да и закрутила она с колдуном. С зеленоглазеньким. Правда, он женат был, но и Ульяна в те времена тоже пребывала в статусе дамы замужней… И долго ли, коротко - стала Улька видеть ауру, духов, болезни, вылетать из тела, попадать в неведомые миры, из рук ее потекла теплая медовая сила… Вот только Сереженьке, маленькому мальчику в трубочках и проводах, который хоть медленно, но рос, и потихонечку теплился своей горькой болезненной жизнью, мамина сила не помогла. Оказалось, чудеса, свет из ладоней, помогают не всем. Кому-то судьба велит идти своей дорогой, да по такой колее, что и не свернешь… Малыш мучился и мучился, угасая, почти год. Рассказывали мне, Ульяна уже под конец почти перестала приходить к сыну… Я помню осуждающие поджатые губки рассказчицы: «Он так подрос - уже всех узнавал, я к нему ходила чаще, чем она…» но нет, не разделяю, ни поджатых губ, ни строгости в бледно-голубеньких глазках - помню, как много позднее шла шалая ведьма со мной через кладбище к старой церкви Святого Йова, еле слышно бормоча под нос: «Господи, прости, что не уберегла, Сереженька, сынок, дай пройти через землю мертвых спокойно…» И смотреть на ее бледное, неживое лицо было невыносимо… «Чужую беду – руками разведу…» - это у рассказчиц с поджатыми губками запросто…
Голубоглазенькой было невдомек, что тогда разбуженная ведьма уже вовсю бушевала внутри Ульки, смутное неоформившееся знание било по сердцу и темени: «Зря, все зря…».
Я-то ее хорошо понимаю, помню подобное состояние… За год до смерти отца я знала, нет, «знала» - не подходит,… «видела» - опять не то, ближе всего «ощущала», хотя и здесь приблизительно «Как беден мой язык…», но пусть будет «ощущала» – смерть неотвратима. Как восход или закат. Плачь – не плачь, бейся, не бейся. Судьба. Здесь ее не пересилишь. Тяжко – знаешь и как камень носишь, носишь – не сбросить, не подарить… Кому такие подарки?
А ей-то было сто крат тяжелей! Не каждый сдюжит – смотреть, как умирает дитя, а ты ничего, ничего не можешь, не смотря на всю свою силу…
Ах, Сила, Сила! Скольких обманули мечты о тебе, сколько самоуверенных надежд об тебя разбились… По-настоящему-то мало известно о тебе, даже тем, кто думает, что знает много…

Ну, хватит охать и ахать, пора сказку продолжать. Если вдруг подумал вам, что Улька была особой нрава ангельского, то ошибаетесь. Ангельского в ней и в помине не было! Ну, может, было, но в те времена пряталось за семью замками, семью печатями. За ненадобностью. Как сказка называется? «Улька и ее бесы». Раз называется – значит, чего-чего, а бесов будет предостаточно. Бесы любят силу, она их притягивает, как мух варенье, а если еще червоточинку найдут в том, кто силу имеет – тут их столько налетит – гонять – не перегонять! И как сказал великий мудрец, в существование которого никто не уверен: «Что наверху то и внизу, что снаружи, то и внутри».
А тут как Сереженьки не стало, пошла Улька вразнос. Колдун ее бросил. С румяного молодца она сама из дома выгнала. Пресным он ей казаться начал, как диетическая кашка. Особенно после колдунов. Сначала помучила, конечно. Изревновался добрый молодец чуть не до потери разума. Темпераментом Ульяну природа наградила нешуточным, она в замужестве с вялым муженьком его не то что сдерживала – толком о нем и не подозревала, а тут сила, да горе, да продвинутые ласки колдуна все преграды взяли, да взломали… И, пошло!
И с топором за ней бывший супружник бегал, и с фингалами она ходила, а все равно бестолку. Была семья и развалилась. А я забыла сказать, хороша была Улька. Да по-особенному. «Грешной» такой красотой. О которой грубые люди сказали бы – «блядская», но мы выберем другое слово, ну, «соблазнительная», например, а еще «сексапильная». Личико точь-в-точь как у порочной Эммануэли из эротических видеоснов начала 90-х. Глаза опять же с поволокой, губы… И общее выражение, практически такое же, как у обморочно-сладкой актрисы-голландки... В общем, на любителя. Точнее, на любителей. Их, кстати, много находилось, как, впрочем, и терялось. Испарялись они быстро. Выпадали обильно по ночам, посверкивали утренней росой и испарялись к полудню. Обилие Ульяне нравилось, а вот скорость испарения - нет. Ну что это за дела – был и нету? А на мятой бумажке номер телефона какой-то старушки-божьего одуванчика. «Нету Игоря! Нету! Он здесь редко бывает…» Впав одновременно в тоску, похоть и лихость, она могла сотворить любое буйство. С криком: «Мужика хочу!» выйти в юбке «короче некуда», остановить машину и кочевать из тачки в тачку, пока кто не приглянется, и желания не совпадут. Один раз она обнаружила себя поутру, на другом конце города сидящую на скамейке в парке с баночкой пива и без трусов, и никак не могла вспомнить, где оставила сей интимный предмет, и было ли ей при этом хорошо? Так и не вспомнила, ехала к себе на Ржевку, посверкивая аккуратной задницей, вся в недоумении. А сила еще и эмоциональность развивала. Улька могла, обидевшись, полуголая, выпрыгнуть из машины очередного «милого» пойти вдоль дороги, куда глаза глядят под гиканье и бибиканье водителей… В общем, шалила. Но при этом постоянно влюблялась. Сильно, стремительно, практически всегда без надежд на продолжение и постоянство… А какое тут продолжение, какое постоянство, если цепляла она своих любимых в бане, кафе, ночных тачках…Всяких волков, да медведей которые потом, выскребая широкое похмельное лицо «Жилеттом» и вспомнить-то ее не могли… Ей бы смириться… Но не могла. Сила искушала. Брала Ульяна церковную свечу, обматывала алой ниткой, шептала над ней и вот (клянусь, сама видела) на свече неизвестно откуда выступала алые капли… Кровь? Не знаю, потрогать не рискнула, наверное нет, но похоже… Святотатственный приворот… Нехороший. Но «рабочий» Но, по ком вязалась нитка всегда приходил, томимый похотью. И уходил. Потом. Мало кто задерживался.
А, впрочем, были, были… Слабые, в основном… Сильного приворотом долго не удержишь, хоть на кладбище читай. Но добрые. «Менеджер среднего звена» к ней «ходил», верный, женатый, по-собачьи влюбленный (думаю, совсем не приворотом привлеченный, а Улькиным горячим женским местом) - носил еду ей, детишкам, да приблудной кошке, что приютила у себя добросердечная Эммануэль. На машине возил. Зимой по делам, летом – на озера – купаться, загорать. Она же его иногда одаривала бурными и щедрыми ласками и иногда мучила, как бывшего мужа. Это от него она зимой убегала из машины полуголой, а как-то летом менеджер, привезя свою «порочную страсть» освежиться на Медное, а загорала красавица исключительно голой, обнаружил на Ульянкином гладком пузе и «сакральных вратах» нарисованные маркером мишени. Последствия бурной ночи в сомнительной компании. Девушка даже в душ сходить поленилась… Впрочем, он ее простил. За широту души и нежность натуры. За эти загадочные свойства ей многое с рук сходило. Некто из ОБЭПа обмывал у Ульяны звездочки и его во время «страстного танца двух сплетенных тел» укусила за зад все та же кошка, привлеченная ритмичным качанием неких шариков… Точнее, даже чуть пониже, в самые шарики… Мент (а получил он тогда капитана) заорал, Улька ловко сбросила глупую хищницу и нежно подула на укушенное место. Зверюгу помиловали за хозяйкину ласковость, даже приветы потом передавали… Да-да, кошке. Ну и хозяйке, разумеется. Запомнилась они обе укушенному капитану милиции, правда в гости он больше не рвался, приглашал иногда, а сам нет.
Но те, кто задерживался, вестимо, были не те, те, кто нужен, все равно исчезали. Несмотря на любые заговоры и уговоры. Приворот вытягивал из них влечение, а любовь… любовь - она по другому ведомству… Ульяна хорошо это знала, но надеялась. А вдруг?
И с бесами водилась. За это, собственно, ее волшебники из школы и турнули. Все тогда с бесами водились, но Улька как-то особенно крепко корешилась. Ну понятно, без бесов-то толкового приворота не сваяешь. Много их вокруг нее толклось. Именно у нее за плечом, я, закрыв глаза, увидела мерзкую морду с острыми ушами и горящими красными глазами без белков. Впрочем, не только бесы были, было еще что-то. Ведь это у нее дома, я ночевала, когда меня первый раз выкинула в «путешествие» неведомая сила и понесла над незнакомыми домами с остроконечными крышами из темного камня, над лесами с изумрудной, с отливом в синь листвой, и я отчетливо понимала – это не мой мир… Невидимые миры вообще сходились в ее квартире, как в «пресловутой точке сборке», может от того, что помпезный сталинский дом стоял на бывшем кладбище, а может из-за самой Ульки.
Но вот странное дело, несмотря на гульбу, привороты, бесов, Ульяна верила в Бога. Казалось, чего верить-то? Что он ей дал? Смерть сына, снесенную крышу, неуемные страсти, а вот ходила в церковь и молилась истово, прям как Катерина из «Грозы»! Верила. Не просила ничего. Ни денег, ни мужиков.
«А зачем? Мужиков их и так много! А деньги? Вот на полтинничек поворожу, все свои долги скину – его дурак поднимет вместе с моими долгами, а денежки сами придут». Каялась даже иногда, один раз так истово, что батюшка, говорят, с инфарктом слег… Или просто с сердечным приступом. Впечатлительный оказался…
Однако вера-не вера, а наклонная горка судьбы все катила и катила Ульку вниз… Квартиру продала, детей на волчьи высерки прописала, деньги отдала очередной «великой любви», которая не преминула с ними смыться, уже и маялась по съемным квартирам, и все чаще стали замечать, что она как мать – прикладывается к рюмке… усталая, горькая, исхудавшая – тень прежней Эммануэли…
И все решили – все, доигралась девочка. Еще чуть-чуть и гикнется. Вот ее канава, глубокая, как под трубопровод, уже рядом поджидает. А что еще могли думать? Никому и в голову не пришло, что те, кто умеют так бесстрашно жить, бывает, и не пропадают. Что иногда у самого дня темного колодца их ленивые ангелы подхватывают и несут вверх, туда, где и подобает быть светлой душе, не умеющей себе врать. Впрочем, кто сейчас верит в ангелов? Только такие как Улька.
Давно потеряв и след шалой ведьмы, я случайно узнала от разных сорок, что безумная Ульяна снова вышла замуж, да невероятно удачно. Какой-то отнюдь небедный человек взял ее такую как есть, отмыл, встряхнул, купил квартиру, определил дочерей в хорошую школу, и она родила ему сына. Сереженьку.
И я подумала – врут. Придумали сороки хэппи энд, чтобы потешить свои глупые сорочьи языки. За что такое Ульке, ведь список грехов шалой бабы длиннее рулона туалетной бумаги. Строгий дядька-Бог такое не спускает, он же воздает только по заслугам, а таких как Улька карает жестоко! Сама читала в разных религиозных книжка и книжечках. А уж если почитать рассуждения истово верующих из Интернета, так такие как Улька давно должны были в пыль рассыпаться от одного колокольного звона.
А вот фигушки.
И Бог не дядька, и Улька не пропала, и колокола звонят весело.
Видела я ее.
Однажды, перебегая дорогу, в погоне за своей вечно ускользающей удачей и маршрутным такси, я задела плечом молодую женщину.
- Извините, - пробормотала я, неприятно быть неуклюжей.
Она повернулась ко мне и улыбнулась.
«Какое одухотворенное лицо, - подумалось мне, - кстати, знакомое…», но фиксироваться не стала, вскочила в подъехавшую маршрутку, но что-то свербело во мне и я, прильнув к неясному стеклу, еще раз посмотрела на женщину. Она улыбалась и махала мне рукой. По спине пробежал мороз узнавания: «Ульяна! Точно Ульяна! Совсем другая!!!», но машина уже отъезжала.
Какая она была красивая!
И я поняла, что все, что мне рассказывали – правда.
Как, впрочем, и то, что я написала.
А вообще, всю историю надо было назвать не «Улька и ее бесы», а «Улька и ее ангелы», но это была совсем другая история…
Когда-нибудь я ее напишу.
А может, и нет.
Хватит и этой.
«Тут и сказочке конец, а кто слушал – молодец!»
©Юлия Перевозчикова