Я не знаю,как начинать писать про сны. Я не могу начать предложение со слов:"Сегодня мне снился странный/хороший/будоражащий сон", потому что такие предложения кажутся мне неправдой.

Но я не могу вовсе не начинать писать про свои сны,ибо они составляют третью часть моих дневных раздумий. Мне всегда нравится эдакий "ночной пролог".. Он начинается стандартно:отрывки рутинных дневных дел,комканный,изрезанный сюжет фильма,друзья,чьи фотографии рандомно мелькали в ленте и теперь решили покрепче закрепиться в моем ночном абсурдном променаде.

Затем-экспозиция.К объяснимым ночным действам добавляется острый сюжет из прошлого. Зачастую,горький и плохой сюжет.Он подбирается.Сначала степенно-так,как будто дает вялый шанс на контроль,на то,что силой желания, даже во сне,можно от него избавиться. Я понимаю и принимаю шанс,начиная отталкивать предстоящий гнет, но выходит плохо и я подчиняюсь.Этот тот самый момент,когда экспозиция очень быстро перетекает в завязку,моментально перехватив основное развитие действия.

Всё это происходит для того,чтобы госпожа кульминация была самой достойной из этапов. Все элементы,идущие позади,будто лакеи,которых тщательно выбирали для более мощного эффекта. Обычно в схемах на школьной доске их названия пишут под стрелочками,которые выходят из главенствующего. Еще в школе мне почему-то казалось это удобным,но несправедливым методом.

Кульминация должна сразу больно бить хлыстом. И она не плошает. Вот они:крепкие мраморные стены,которые в атмосфере глубокой зимней ночи кажутся иссиня-черными,вот он старый рентгеновксий кабинет с затхлым запахом чего-то не очень правильного, вот она зевающая медсестра, явно недовольная спонтанным ночным визитером на огромной носилке. Ей бы хотелось воззвать к собственному сочувствию,сделать испуганное лицо,встать и, расторопно размахивая руками,метаться с возгласами" Ох,что же это такое,так стонет,так стонет,а ведь совсем дитя!",но то ли она слишком честолюбивый человек для сего слишком явного фальшивого спектакля,(то ли ей просто все равно)-она не делает испуганное лицо,не встает и не мечется расторопно,взмахивая руками,не произносит фраз,которые чуть ли не по госту закреплены в голове стандартной медсестры для таких ситуаций.
В душе я аплодирую искренности медсестры и заодно своему стоицизму."Я стону, но могла бы стонать сильнее",-оправдываю себя я и мне становится легче.
Чтобы отвлечься от мрачной атмосферы кабинета, от пристального взгляды медицинской сестры,от нарастающей физической боли,я начинаю вспоминать английские стишки. В голову не лезет ничего,кроме избитого "Why do you cry Willy,why do you cry",но это выглядит настолько нарочито-символическим,что мне становится еще хуже и я в голос начинаю кричать другой,менее грустный стих,про "One potato, two potato,three potatoes ...four!". Медсестра в ужасе отходит от носилки,щурится,показывая доктору,что не может распознать происходящего.
-Рентген брюшной полости,Людочка,плохо человеку,не видишь,быстрее,там заражение,видимо,- терпеливо,но с нотками нетерпения произносит глав.врач
Людочка,явно напуганная словом"заражение" начинает двигаться ощутимо быстрее.
Близится развязка и постпозиция. Я закрываю голоса и медленно,в изногнутом состоянии,встаю с носилок.
Людочка становится ласковее и просит "выпрямиться и поднять руки".
-Не могууууу я,режет,-кричу и одновременно плачу я
Людочка цокает языком и нервно кричит в ответ:
-Ну а я как должна работать по-Вашему?
Силой мысли я поднимаю руки и делаю вдох.Щелчок рентгена.
Меня кладут обратно на носилки и увозят из затхлого кабинета. Уже в корридоре я замечаю несколько гипсовых фигур,включая Авиценну,Склифосовскго и Боткина.

Во сне я сильно плачу и просыпаюсь от звука ремонтных работ.