В самом начале июня я решил посетить музей истории искусств. Это обширное здание в неоклассическом стиле вмещало в себя собрания экспонатов, воплощавших по крупицам всю историю человечества – от ранних цивилизаций и до авангарда начала двадцатого века. Я любил бывать там, проникаясь духом минувших эпох, переходя из зала в зал, словно путешественник во времени. Порядок размещения экспозиции позволял ощутить естественный ход истории. Для начала следовало пройти в цокольный этаж, чтобы ознакомиться с творениями древних мастеров, после этого посетители попадали в просторные залы первого этажа, где были представлены произведения искусства Средних Веков, Возрождения и Классицизма, а затем поднимались в мансарду, и наблюдали, как строгий Реализм сменялся буйством красок Модернизма.

Я миновал широкие ступени из серого гранита, и вошел в музей через огромную двустворчатую дверь. Высокий холл с массивными колоннами и расписным потолком напоминал интерьер античного мавзолея, в котором затерялась хрупкая будочка кассы из полированного дерева. Купив билет, я прошел мимо таблички с надписью «начало осмотра», приглашавшей меня спуститься в цокольный этаж, и направился к лестнице, ведущей в мансарду. Я неспешно поднимался вдоль перил и смотрел вниз, на предметы религиозного обихода Европейского Средневековья, видневшиеся между колоннами.

Едва я вошел под своды мансарды, как на меня нахлынул калейдоскоп безудержной фантазии в стиле Модерн. Дневной свет лился сквозь стеклянный потолок на сюрреалистические скульптуры самых немыслимых форм и расцветок, которые были расставлены по центру на кубических постаментах. Эти вычурные фигуры, сочетавшие в себе черты людей, животных и растений, словно сошли со страниц алхимических трактатов по трансмутации. Они завораживали и шокировали своим отрицанием здравого смысла и естественных законов. Вдоль стен стояли предметы мебели неопределенного предназначения, в которых эстетическая функция зримо преобладала над всеми прочими. Туманная возможность извлекать из них какую-то практическую пользу вызывала восторг и изумление. На стенах висели картины, изображавшие галлюциногенные ландшафты в манере Сальвадора Дали, где общая сюжетная размытость сочеталась с высоким мастерством исполнения.

Прогулка по мансарде навевала размышления о путях развития человечества и о тонкой взаимосвязи между искусством и жизнью. Здесь была представлена эпоха, когда западный мир оказался на краю катастрофы; свидетельства крушения были налицо – мировая война, трагедия Титаника, великая депрессия. Это было временем разочарований, когда идеалы прошлых поколений оказались в безнадежном тупике. В моду вошел черный юмор, экзальтация в мыслях и поведении, бронебойный цинизм обреченных. Безумные Двадцатые затевали грандиозный карнавал, отрицавший культурное наследие буржуазной цивилизации и провозглашавший абсолютную свободу. Такой эмоциональный шторм породил новое, ни на что не похожее искусство – тысячелетняя традиция уступила место новаторству. Всевозможные стили и направления перемешались в эстетическом котле, чтобы взорваться невиданным фонтаном, который ознаменовал рождение новой эпохи, ведомой лишь сомнамбулической фантазией художника.

Я шел по залам, углубляясь в прошлое, и думал о том, что нам повезло жить в эпоху, когда всеобщим идеалом сделалось банальное потребление, и материальный план упразднил духовные метания. Теперь все вопросы за нас решала безликая и всесильная масскультура, а рок-музыка стала своеобразной отдушиной, примирявшей нас с идеей неизбежности социальной несправедливости и подводившей к осознанию благотворности агрессии в разумных пределах. С картин в тяжелых рамах на меня взирали благопристойные леди и джентльмены, и я улыбнулся, представив какой неподдельный шок вызвала бы у них фигура какого-нибудь волосатого рок-идола, способного лишь забавлять современную публику.

Я спустился на первый этаж, прошел по залам Классицизма и Возрождения, мельком подумав, что лучшей эпохи для жизни не найти: (инквизиция осталась в прошлом, книгопечатание на подъеме, научная мысль не знает преград, а художники находят новые формы самовыражения), и вошел в Средневековье.

Многообразие цветов и форм осталось позади. Меня окружали рыцарские доспехи, с оружием в металлических руках, и всадники в полном боевом облачении. По стенам были развешаны старинные флаги и гобелены. Громоздкая темная мебель, украшенная резьбой на религиозные сюжеты, дополняла картину. Я шел через это собрание свидетельств былого величия, и чувство легкой иронии сменялось во мне светлой завистью к мировосприятию средневековых феодалов. Современный человек привык испытывать пренебрежение к средневековому менталитету, но не стоит забывать, что в рамках своей системы эта пресловутая узость мышления равнялась самодостаточности. Европейская культура на исходе первого тысячелетия достигла удивительной духовной герметичности, охраняемой догматами католической церкви и указами короля; идеальным руководством светских манер служили рыцарские романы. Я подумал почти с умилением о средневековых географических картах, на которых неизведанные земли обозначались как пристанища всевозможных монстров.

Переход в цокольный этаж был оформлен в виде портала готической церкви. Боковой свет, падавший из окон, подчеркивал рельефную резьбу. Немного постояв под сводами портала, я напоследок окинул взглядом зал позади себя, и стал спускаться в цокольный этаж.

Античный зал напоминал цех скульпторов с картины эпохи Возрождения; такое впечатление создавалось из-за тесного скопления статуй с отбитыми частями тела и невысоких потолков помещения. На стенах были представлены мозаичные панно абстрактного содержания. Наблюдая за игрой света и тени на каменных фигурах, я прошел мимо Ближневосточного и Индийского залов, в направлении Египетского. Вход с обеих сторон украшали огромные статуи кентавров с завитыми бородами. Внутри был мягкий полумрак, искусно создаваемый напольными светильниками.

Как всегда, в преддверии этого зала меня охватил благоговейный трепет. Это казалось странным, ведь там были собраны наиболее древние, наиболее фрагментарные памятники давно минувшей эпохи. И однако, для меня они были поразительно живыми, полными внутренней силы и смысла.

Внешний мир отступил, погрузился в туманное небытие, как только я переступил порог Египетского зала. Я медленно шел вдоль саркофагов с мумиями древних правителей, среди каменных стел, изображавших богов и богинь, и витрин с ритуальными принадлежностями и статуэтками людей, животных, птиц и насекомых. Теплое дыхание вечности окутывало меня, даря ощущение удивительной полноты бытия, абсолютного единения с первозданной природой и всеми божьими тварями. Чудесная способность древних египтян обожествлять окружающий мир и все многообразие жизни бесконечно очаровывала и пленяла меня.

Я сделал глубокий вдох и закрыл глаза.

Властный поток воображения уносил меня вдаль, через пространство и время, в Древний Египет. Жизнь обретала глубинный смысл, окружающее наполнялось теплом и светом. Я снова гулял по берегу Нила и чувствовал божественную пульсацию, проникавшую меня насквозь.

/Конец цитаты/