Восторг!
Абсолютный, чистый восторг - вот что я испытал вчера, когда курьер доставил мне заказ из Америки - первое отдельное издание сказки Рэя Брэдбери The Homecoming с его автографом, проиллюстрированное Дэйвом МакКином. Как же давно я желал этой книги - и вот, она у меня. Еще одна реликвия в мою пещеру Аладдина)
Брэдбери всегда был первым среди равных для меня из всех волшебников от Искусства. Он как дельфин среди рыб - такой же грациозный, умный и добрый, а его Творчество - подобное мыслечувственному океану, сметающему всевозможные жанровые барьеры - опьяняет душу своей красотой и зажигает мысль силой безграничного воображения. Чего только нет в его сочинениях: фантастика и мистика, жизненные драмы и философские иносказания, детективы и социальные панорамы, истории о далеком будущем и недавнем прошлом, о жизни, дружбе, любви и смерти, и о чем-то таком, что таится на перепутье всех этих тем. Он - прозаик с душой поэта, поэт с умом философа и просто удивительный Художник слова.
Сказка "Возвращение домой" (или "Прибытие", как она еще называется в русскоязычных изданиях) была написана Брэдбери на заре его творческого пути и стала заглавной в серии произведений о волшебном семействе Эллиотов, аллегорической семейной хронике автора, созданной под вдохновением от комиксов Чарльза Аддамса, с которым Брэдбери дружил, а тот рисовал иллюстрации к его рассказам. Венцом этой дружбы и творческого сотрудничества явился роман Рэя Брэдбери "Из праха восставшие", опубликованный в 2001 году, с великолепным рисунком Чарльза Аддамса на обложке.
Это - моя личная Брэдбериана. Здесь еще не всё, просто больше не уместилось))
В качестве приложения - сканы The Homecoming:
А теперь - для самых любознательных читателей - мой рассказ "Калейдоскоп", посвященный Рэю Брэдбери, из новой книги, которая уже написана и намечена к публикации на октябрь этого года.
КАЛЕЙДОСКОП
Посвящается Рэю Брэдбери
Эдди сошел с поезда на сорок третьем километре и огляделся по сторонам. Был летний вечер, всё кругом утопало в зелени, и кажется, пассажиры не особенно возражали против этой вынужденной высадки, позволившей им немного размяться и подышать свежим воздухом после душного вагона, в ожидании следующего поезда. Наверно, давно на этой платформе не собиралось так много народу, но машинист объявил, что поезд дальше не пойдет и попросил освободить вагоны. И вот они все здесь, под мягко синеющим небом Среднего Запада, топчутся и переговариваются.
Солнце только начинало клониться к закату, все ниже опускаясь расплавленным золотым яблоком в розовеющие облака на горизонте за бескрайними полями, и Эдди залюбовался его многозначительной неспешностью. Он любил такие моменты и умел ценить их, так что в душе он был благодарен этой внезапной остановке, оттянувшей для него возвращение в большой и шумный город. В это время суток, когда смолкали дневные звуки, начинало отчетливей вырисовываться своеобразие природы, и можно было без труда различить шорохи в травах и кустах, и услышать стрекотание цикад в ближайших деревьях.
Минуты шли за минутами, поезд, оставивший их, уже давно стоял на боковом пути, а новый все никак не шел, и люди понемногу притихли, как будто завороженные окружавшим их спокойствием. Эдди смотрел на поле в мягком свете заходящего солнца, на это море трав, слегка колыхавшееся под вечерним ветром, и безмятежность разливалась у него в душе; внезапно он услышал девичий смех откуда-то издалека, и мысли его перенеслись к событиям прошлогоднего лета, когда с ним была Джейн. Как будто этот звонкий, чистый голос, словно пароль, открыл некий отсек в его душе, который он старался не тревожить. Он еще немного постоял на платформе, глядя вдаль, а потом решил спуститься и пройтись по окрестностям.
Эти места были ему знакомы, в детстве он часто бывал здесь в гостях у бабушки, и теперь ноги будто сами вели его по знакомой дорожке, а из подсознания всплывали давно позабытые детские ощущения, и они смешивались с воспоминаниями о девушке. Прошлое лето – их лето – промелькнуло подобно комете, осветив его жизнь радостью и волшебством, и навсегда унесло с собой частичку его самого, более чистую, склонную к вере в добро. Особенно ему вспоминался один день.
Это был их день. Как бывает день хорошего настроения, приятных совпадений или солнечной погоды. А в тот день было все это, и еще были они, и их сердца словно бились в унисон с сердцем мира. С самого утра они вышли из его дома, держась за руки и почти пританцовывая от переполнявшей их энергии, прошли пешком несколько кварталов и взяли в прокате автомобилей старинный фургон-вуди марки Форд. Они заехали в местный супермаркет, оказавшийся почти пустым в тот сезон отпусков, и купили там всё необходимое для пикника, шутливо поддразнивая друг друга и перебрасываясь товарами, а по дороге к кассе она удобно устроилась в коляске, закинув за борт тонкие стройные ноги, и он катил ее по проходу между витринами радостно и трепетно, как свое главное сокровище.
Он миновал каменистую дорожку и пошел через поле, углубляясь в прошлое и совсем позабыв о поезде, который должен увезти его обратно в город. Небо тем временем все больше наливалось синевой, и появлялись первые звезды. Отсюда было не видать человеческого жилья, но он знал, что там, за деревьями, в получасе ходьбы, начинается городок его детства, и оттого ему было спокойно.
Потом они ехали по главному шоссе за город, оставляя позади знойные городские улицы и тысячи всевозможных шумов. Вскоре поток машин стал редеть, и вдоль дороги потянулись ряды зеленых деревьев, и солнечный свет перемигивался с ними через их кроны. Фургон набирал скорость, летний ветер ерошил их волосы, а они всматривались вдаль, до самого горизонта, и он что-то напевал, а она откинулась на спинку и положила голову ему на плечо.
Он взъерошил волосы, словно снимая накипь прошлого, и достал из портфеля начатую бутылку джина. Платформа осталась далеко позади, а где-то на дереве пропела птица, протяжно и печально. Он сделал глоток, и воспоминания захлестнули его с новой силой.
Они доехали до места, определенного по раскидистому дереву в поле, оставили фургон у дороги, чуть отведя его на обочину, словно причалив на лодке к берегу высоких трав, и отправились вброд через это зеленое пахучее море, неся с собой корзинки с едой. Там, в зеленом поле, вдали от дороги, где земля начинала идти под уклон к реке, они устроились на траве и разложили провизию на белой скатерти. Они ели сэндвичи и салаты из морепродуктов, пили вино и смотрели на речку и в глаза друг другу. А потом, когда они попробовали почти все, что было на скатерти, заботливо передавая еду друг другу, он приблизился к ней, и, ни слова не говоря, они легли в траву, слыша шуршание стебельков, стрекот насекомых и свое горячее дыхание, и он зарылся лицом в ее волосы, и аромат их, густой и пряный, смешался с ароматом поля, словно она была его феей.
Он перешел поле и вышел к шоссе, и единственный автомобиль показался из-за поворота – сначала был звук двигателя, потом свет двух фар, поигравший для начала с деревьями на той стороне и лизнувший траву на этой, и затем возник сам виновник этих явлений, светло-малиновый Шевроле-универсал давней модели, и, проехав мимо Эдди, стоявшего в придорожной траве, покатил дальше, забирая с собой звук двигателя и красный свет габаритных огней.
А потом они сидели рядом и смотрели на горизонт за рекой, и как солнце клонилось все ближе и ближе к воде, а где-то позади, вдалеке у дороги, вырисовывался в травах силуэт фургона, который поджидал их, чтобы отвезти назад в город. И где-то на краю сознания они помнили об этом, и оттого их души полнились особенной нежностью друг к другу и к этому дню на природе, так внезапно подаренному им судьбой. И когда солнце коснулось своим трепещущим краем глади реки, и повеяло вечерней прохладой, он взял ее на руки и отнес через море трав назад, к одиноко стоящему фургону. На обратном пути она спала у него на плече, а он вел машину и иногда прижимался щекой к ее теплой макушке.
За поворотом, в нескольких минутах ходьбы, был мост через речку, и он захотел постоять на нем, облокотившись о перила, глядя в бегущую воду и вспоминая былое, и, перейдя дорогу, пошел к нему. Джина в бутылке осталось совсем на донышке, его лимонное послевкусие щекотало Эдди гортань, и при ходьбе его слегка шатало. Он преодолел подъем дороги на повороте и увидел мост, совсем не изменившийся с тех пор, как он бегал здесь еще мальчишкой.
Она жила в другом городе, и тем вечером она должна была ехать домой, к своим родителям, поэтому он довез ее, спящую у него на плече, до автовокзала и разбудил осторожным поцелуем. Они постояли, обнявшись, перед дверью автобуса, а потом поцеловались на прощанье, и она поднялась по ступенькам в салон, и помахала ему рукой из окна. И он стоял у дороги до тех пор, пока автобус не скрылся на горизонте в клубах пыли.
Он стоял на мосту, облокотившись о перила, глядел на бегущую вдаль воду и думал о том, какая жизнь странная штука, она играет нами словно щепками в реке, порой забрасывая в недобрые водовороты, откуда нам приходится выбираться, напрягая все силы, а порой внезапно даря нам что-то хорошее и такое необходимое, чтобы затем также внезапно отобрать, оставив с ощущением пустоты и болезненным желанием цепляться за призраки прошлого.
Лето кончилось, Джейн вернулась к своей учебе, и у нее началась затяжная депрессия, из которой он пытался вывести ее своей заботой и нежностью, но лишь вызывал у нее истерики. А потом она сделалась холодной и отстраненной, и однажды призналась ему, что, несмотря на все хорошее, что в нем есть, несмотря на все, что было между ними, она так и не смогла по-настоящему полюбить его. Зато она поняла, что не может жить без одного типа, которого безответно любит уже много лет, несмотря на мимолетные романы с другими парнями. И это показалось ему так глупо, жестоко и несправедливо. Так они и расстались.
В воде показалась луна, и Эдди поднял взгляд в небо. Прошлое должно остаться в прошлом, как бы больно нам ни было. Нужно двигаться дальше – а зачем, почему, на это у нас нет ответа. Просто жизнь так устроена. Он распрямился и положил ладони на перила, чувствуя, как ветер овевает его лицо, норовя смахнуть слезы с глаз, но он не позволил ему этого, сложив гримасу боли в жесткую улыбку, и развернулся спиной к перилам. И вдруг впереди, за деревьями, он различил огонек.
«Не может быть», - подумал он. Раньше в том самом месте стоял магазинчик, в котором, помимо бакалеи и полуфабрикатов продавались всякие полезные в хозяйстве вещи, а летом там наливали прохладный сок. Эдди вспомнил, что там работала бабушка его подруги детства, которую тоже звали Джейн. Как давно это было…
Неужели магазинчик все еще работает в такой поздний час? Он решил обязательно выяснить это, и, перейдя через мост, стал пробираться между деревьями, на этот свет. Он двигался от ствола к стволу, стараясь не споткнуться, под ногами хрустели веточки и сосновые иголки, а свет впереди обретал очертания хорошо знакомого окна.
И вот, он вышел из-за деревьев и остановился на пороге магазинчика, в котором был последний раз так давно, что сейчас это казалось нереальным. Он подошел к двери с матовыми стеклами, приоткрыл одну створку и заглянул внутрь. Обстановка почти не изменилась, разве что прежние лампы сменились на флуоресцентные, добавился автомат с напитками и пара рекламных плакатов. За конторкой стояла женщина средних лет и недоуменно смотрела на вошедшего.
- Добрый вечер, - сказал Эдди. – Смотрю, вы работаете допоздна?
- Я уже закрываюсь, - сказала женщина.
- Я не был здесь много лет. А в детстве часто бывал.
- Ну что ж, с возвращением.
- Спасибо.
Он медленно прошел вдоль витрины, глядя на бакалею и товары народного потребления, удивляясь, насколько неизменными могут быть некоторые вещи. Мы живем день за днем, узнаем что-то новое, меняемся, а между тем где-то внутри нас остается комната, независимая от времени и внешних перемен, любовно обставленная нашими мечтами, из окна которой открывается вид на летний сад. И в этот самый момент он увидел калейдоскоп, детскую игрушку, в которой из разноцветных стекляшек складывались самые удивительные узоры, всегда разные и всегда поразительные. Когда-то у него был такой, а потом он куда-то подевался, но в глубине души Эдди всегда мечтал найти его.
- У вас продается калейдоскоп, - сказал он. – Я уже давно нигде их не видел.
- Да вот, пожалуйста, - сказала женщина. – Этот последний остался.
- Я возьму его.
- Два доллара, семьдесят два цента.
Он набрал нужную сумму без сдачи и получил в обмен на нее удивительную трубку, обклеенную изображениями старинных карт с латинскими надписями. Где-то вдалеке прозвучал гудок поезда.
- Спасибо, - сказал он. – Спокойной ночи.
- Пожалуйста, - сказала женщина. – Заходите еще.
Он вышел из магазинчика словно окутанный волшебством, и не спеша пошел по дороге к платформе. Этот калейдоскоп оказался не таким, как он думал – в нем не было наконечника с разноцветными стекляшками, которые бы образовывали узоры, вместо этого трубку венчала выпуклая линза, при взгляде сквозь которую окружающий мир дробился на правильные многогранники, причудливо перемещавшиеся вокруг друг друга, стоило смотрящему повернуть трубку. На что бы ты ни посмотрел, ты видел всё новые чудеса и диковины, словно танцующие вальс перед твоими глазами. Эдди дошел до платформы, на которой уже не было ни одного человека, успев налюбоваться таким образом на освещенные окна домов и луну.
«Интересно, как там поживает Джейн, с которой мы дружили в детстве?» - подумал он, улегшись на скамейку, положив под голову портфель и направив калейдоскоп на звездное небо.
[525x700]