Это случилось так внезапно. То она как обычно бегала по квартире, ставила нас всех на уши и чудила в своей манере, вообще, осложняла нам жизнь, как могла, а то вдруг как-то притихла, весь день бродила как сонная муха, а на следующий день потеряла сознание, и ее отвезли в больницу - это мне по телефону на работе сообщили. Через день бабушка вернулась - врачи ничего конкретного у нее не нашли - и снова стремала нас всех по полной программе часов до трех ночи. А через пару дней ей снова стало плохо. Вызвали скорую, оказалось - инсульт. И вот, теперь она в реанимации, понемногу приходит в себя...
А дома без нее так непривычно. Без всего этого бедлама, в котором я прожил последние 13-15 лет. Безумный театр моего семейства лишился своего главного лицедея. Мои уши, нос, глаза – словно ушли в монастырь. Никто теперь не беснуется среди ночи, бегая по коридору, дергая закрытые двери и неистово зовя дорогих покойников; теперь уже не нужно задерживать дыхание, выходя из своей комнаты, и внимательно смотреть себе под ноги – оттого, что кто-то не успел дойти до туалета; никто больше не дергает мою дверь по двадцать раз за вечер, настоятельно предлагая попить «чайку с хлебушком». Никто не огорошит меня вопросом: «Надя, где твоя мать?» (Надя – это моя мама) и не жалуется тете Вале, принимая ее за покойную соседку, на саму тетю Валю, которая тем временем разогревает бабушке манную кашу.
Раньше я как-то не задумывался, как сильно она повлияла на меня за всю мою жизнь. А теперь я вспоминаю, как она когда-то пекла нам свои фирменные пирожки, и как иногда таскала меня за вихры, как она красила забор на даче и пилила ветки дерева, взобравшись на него как индеец – а ведь ей тогда было под семьдесят лет. Очень много разных воспоминаний клубится у меня в душе – добрых, забавных, причудливых. Она была корнем нашей семьи, нашим бессменным капитаном, и чем больше она теряла рассудок, тем активней она верховодила нами. И я уверен на сто процентов: что бы она ни делала в отношении любого из нас – даже если это доводило нас до белого каления – всё это было только от любви, такой отчаянной, неистовой, беззаветной, пусть и безрассудной любви. Никогда я не знал бабки более немыслимой, чем она, настолько яркой, самобытной, а ведь она была простым рабочим человеком, совершенно равнодушным к тонким материям. Она просто шла по жизни с гордо поднятой головой, встречая испытания лицом к лицу (а этих испытаний, и лишений, и борьбы было столько, что с лихвой хватило бы и на троих), и всё, за что бы она ни бралась, она делала на отлично. В ней была какая-то ветхозаветная мощь, что-то почти эпическое.
Эта немыслимая воля к жизни, желание идти вперед и не сдаваться, безмерная вера в свою правоту – как вулкан бурлившие в ней, отдаются и в моих венах, и я смотрю в небо и говорю тебе, бабушка: давай, так держать, победа будет за нами!
