Отчаянное чувство: будто нас сюда бросили на полном ходу из кузова большого грузовика
Возвращение блудных детей, погрелись шумно, побили чашки на счастье, не помогло – «завтра мы уйдём из дома, не хочу, там холодно» (с)
Вот мы в подъездах, как юные влюблённые наркоманы, вот уже в кино творим на «местах для поцелуев» куда большие сладкие гадости, а тут нас застукали родители на супружеском ложе /очень не поняли с ними друг друга/ (см. слайды нашей неприкаянной половой и не только жизни)
У меня появилось Мы, которое греет даже в квартире 10 градусов по цельсию, руки протянув к обогревателю, Мы, которое даже в самом мультяшном трипе настоящее, незабываемое
Мы – это замученное изнутри таблетками якобы от депрессии, бессонное и ревнивое
Я никогда не хотел быть спичкой к бочке с бензином, Девочка, что же ты делаешь?!
Плохо знаю историю Сида и Нэнси, но ощущение сходства смущает, это нечто приятнее на вкус безысходности, креативнее окраской розовой влюблённости, совсем не сладкое на вкус
Знаешь, а Мы тогда решили умереть
За чашкой чая, в пустой комнате, трезвые и потерянные, как раз начиналась зима
И если снова пойду налево, на выходе из одноразового рая будет ждать некто, чтобы сделать дыру в моей голове
Просить у Неё прощения где-то в сердцевине растрёпанного нервами небытия, пока сквозь голову скользят солнечные черви, я готов, потому что поворотник налево часто так заманчиво мигает
Мы такие наглые, купаясь в песнопениях прихожан местной церквушке, вышли к алтарю и обменялись кольцами. Никто не заметил /головы в платках склонились перед придуманным во имя спасения собственного ничтожества божеством/ нашего поцелуя, только иконы, но они промолчали, наверное, им всё равно, что я родился не соответствующего социальным стандартам пола
Я просыпаюсь один через четыре часа после её шепота «спи, родной» через расстояние, мерянное рулеткой с чёрными метками погасших фонарей - считал, пока провожал Её, потом возвращался к старой пятиэтажке, попытка попасть куда карается жестоким взрослым мужчиной, по недоразумению являющимся Её отцом, проявляющимся метками от ударов на моём теле
Но у Нас всё хорошо
Даже когда утром я касаюсь носом стекла и проклинаю холодные преграды, чтобы до обеда зарыться в одеяло и музыка-музыка-музыка
«Вольта» - весна моя заблудшая, солнечная бессонница, философия отчаянной нежности!:
«и она научила меня песни петь животом, а не горлом, я разорван, спасите меня!»
«..и подожжём мои пустые дневники всех бесполезных разговоров, у заброшенной реки тебя я встречу скоро-скоро»
«..но картинки внутри не потрогать рукой, посмотри – я сегодня такой!..»
«..свобода где-то наверху, но почему по-настоящему туда никто не хочет?»
«пожалей меня ровно настолько, чтобы не было больно, не было видно..»
«не проси у меня совета, меня тошнит от пепла и снега, прости мне это, это пройдёт»
«у нас, как видишь, всем довольны, у нас пустили слово «больно» но рекламу войны, и ни у каждой спины есть крылья..»
«мне нужен мир без этой песни, чтоб закончилась зима, мы будем вместе, а потом сойдём с ума, как все они..»
«ждёшь? врёшь, в руках синдромная дрожь, пьёшь? что ж на то и солнечный день раскис в квадрате окна..»
«..ну ведь нужно кому-нибудь быть санитаром, мы разбились по парам, мы нюхаем воздух; знаешь, жизнь – это просто всё, что выдано даром, забывается быстро, возвращается снова..»
«..стрелки обгоняют поезда, почему мне так хочется тебя не оставить?..»
«но в этом мире место встреч не меняется, и потому здесь каждой зимой так холодно. одна звезда была над городом, я верю, что её сковало холодом не навсегда..»
«посмотри и скажи, чего тебе хочется, до тех пор пока она ещё вертится. в то, что моя любовь не закончится пусть тебе верится, пусть тебе верится!»

А сейчас я обидел и обиделся, замёрз /всё с приставкой «очень»/, исходил улицы вдоль и поперёк, витрины изучил до рвотного рефлекса, нёс Ей просьбу о прощении, но у самой цели просьба выпала из рук и канула снег отчуждённости. Стоял под окнами, пока не стемнело /официально заявляю, что больше 14 «Camel» крепкого скурить подряд невозможно хоть с кофе хоть без!/, фантазировал, что так и умру здесь, даже серенаду не спев…. Но всё образумилось. Гордость моя в целости и сохранности, никогда не буду собачкой, которую пинает хозяин, а она всё бежит следом, и глаза у неё такие влюблённые….
Но и собака мне не нужна. Хорошо, что «мы хорошие люди, мы умеем про всё забывать» (с) и идти навстречу друг другу даже по тонкому-тонкому льду