Уже в генетическом зачине синематограф рассматривали как модифицированное искусство эпохи модерна, способное трансформировать не область грез и мечтаний, а стать новой идеологемой урбанизированного «нового века». Казалось, кино станет идеальным аттракционом для «человека индустриального», подрывающего старинные инструменты «развлечений», сметающего «классику». Киношная визуализация должна была стать «автоматизирующей столовой» зрительного «идонэ», где раздаются разнообразные блюда, как утешительное зрелище для унылых под тяжестью конвейерного дня и конформистски молчаливых пролетариев. Так, на входе в век «тотализирующих строев и воплощенных утопий» в тональности лопающихся от собственного преизобилия искусств была пропета отходная архаичным «машинам желаний», воспроизводивших тихие идиллические панорамы, усыпляя людей труда. На смену тихоходным артефактам пришел нервический тик кадра, скачущая визуализация, отражающая веяние повседневного, бытового мирка. Кино суть технология плоских широких поверхностей. Людская динамика в раннем кино – отрывистая, марионеточная, укороченная, - представляет собой событийный концентрат, прореженную реальность, жизненную стенограмму. Здесь зачало «искусства масс», нового визуализированного типа мышления, оппонирующего прошлому доминату слова, элитарному логоцентризму. Логика и движение кинотекста фундированы сцеплением кадров, картин, действуя на не нарративном, а на суггестивном уровне, который, вызывая поток эмоций, блокирует словесный пересказ. Будучи первым из истинных продуктов омассовления, кино с помощью тотального паноптикума преодолевает классические закономерности социальной стратификации; кинематограф преодолевает классовую предопределенность и неоднородность сегментов культуры (оппозиция элитарной и «низовой» культуры). Подлинный переворот скрывается за пертурбациями классовой борьбы – в знаковом омуте культуры, индустриального сознания. Кино лишь стало мощнейшим орудием нивелирующей революции – инструментарием, определившим идентичность События и его популярной визуализации («Апокалипсис сегодня» стал универсальной подменой вьетнамской войны, а телетрансляция 11 сентября заживо поглотила локальный отрывок истории реального столкновения). Кино, как и было ему предрешено («кино еще не является искусством, скорее вульгарным аттракционом, царством безвкусицы и мерзкого каботинажа»), стало метафоричным аттракционом – знаковым фильтром, отсеивающим культуру. Фильм приводит искусство к tabula rasa.