Этот отрывок из текста Франка захотелось опубликовать отдельно.  О душевной жизни человека этот отрывок сообщает едва ли не больше чем всё, что я прочёл до того у Лакана, Фрейда, Выготского или Эльконина.

"Это общее понимание душевной жизни как особого мира мы хотели бы конкретно иллюстрировать ил примере одного типа душевных переживаний, именно яапений дегской игры, а также художественных переживаний (что явления этих двух родов имеют некоторый общин корень — это можно и h>okho у гверждать, отнюдь не разделяя теорий Шиллера и Спенсера, отождествляющих искусство с игрой) Обычный подход психологии к этим явлениям есть подход извне со стороны, в большинстве психологических объяснений этих явлений нетрудно подметить опенок изумления перед самим их существованием, отношение к ним как к чему-то ненормальному Зачем вообще нужно ребенку воображать себя лошадью, разбойником, солдатом? Почему он не удовлетворяется тем, что он есть «на самом деле»? И зачем также всякому человеку нужно питаться вымыслами искусства, наслаждаться изображениями несуществующих людей, их страданий, грехов и подвигов или вкладывать в природу жизнь и смысл, которых в ней на самом деле нет' Большинство теорий игры и искусства сознательно или бессознательно пытаются дать ответ именно на такую постановку вопроса. Но именно такая постановка вопроса в корне ложна. Ребенок, «воображающий» себя разбойником, солдатом или лошадью и «изображающий» из себя эти существа, в действительности бапее прав, чем его родители или ученые психологи, видящие в нем только маленькое, беспомощное существо, живущее в детской, ибо под этой внешностью действительно таится потенциальный запас сил и реальностей, не вмещающихся во внешне-предметную реальность его жизни. В этом маленьком существе действительно живут силы и стремления и разбойника, и солдата, и даже лошади, оно фактически есть нечто неизмеримо большее, чем то, чем оно кажется постороннему наблюдателю, и потому оно неизбежно не может удовлетвориться ограниченным местом и значением, которое ему отведено во внешне-предметном мире. Точно так же и взрослый человек в своей душевной жизни есть нечто неизмеримо большее, чем тот облик, с которым он выступает во внешнем мире. Чтобы осуществить самого себя, чтобы конкретно быть тем, что он действительно есть, он вынужден дополнять узкий круг переживаний, доступных при столкновении с предметным миром, бесконечным богатством всех возможных человеческих переживаний, которое ему дарует искусство. Какой-нибудь уравновешенный, положительный и трезвый обыватель фактически есть в своей внутренней жизни и искатель приключений, и страстный влюбленный, и подвижник, и темный грешник — в том смысле, что «ничто человеческое ему не чуждо» и что лишь в бесконечной полноте всечеловеческой и даже вселенской жизни он мог бы действительно исчерпать и изжить свое подлинное внутреннее сузцество. Где этого нет, где внутреннее существо человека впол-пе приспособлено к его внешне-предметному положению и удовлетворено им и человек действительно не нуждается ни в искусстве, ни в религии, там мы имеем уродливую ненормальность «обывательщины» О значении в этом отношении религиозных переживаний будет сказано позднее, в гл VII."