«Эти часы, вместившие годы, – по контрасту с теми июльскими днями, когда умирала мама, которые спрессовались в один отчаянный миг, – сразу стали Моей Историей.
Они дали мне ощущение лежащего на мне Господнего благословения; были даже бурные слёзы дикой, просто варварской радости от несусветной гордыни, распиравшей всё существо осознанием того, что не покорился, что сумел остаться мужиком и отцом, которого не будут стыдиться два моих славных парня. Я сделал это для них.
В московской «берлоге» висит резиновое средство против «черёмухи» – оно станет реликвией «горячего августа», но главная реликвия во мне – это небывалое, хотя и очень спокойное сейчас чувство собственной несокрушимой свободы, воли, которую я больше не отдам никому»