Пролог.

- Марк Наумович, это тот Высоцкий, что вам звонил перед Новым годом.

- Да, Володя, помню.

- Вы не передумали еще? 

- Я  всегда готов. Договор будет?

- Да. я привез в Москву. Только на киностудии решили оформить всё как кинопробу, вы не против будете? У них лимиты...

- Приходите с текстом. И если есть фонограмма. Я должен всё отрепетировать.

- Я с гитарой приду, если вы не против?

- Очень хорошо.

 

 

глава 1. Студия.

- У нас к сожалению, времени нет, фильм почти снят, да и бюджет маленький. Сможете с одного дубля?

- Обижаете, Володя. Последнюю строку, вот эту "Но разве от этого легче?" - два раза повторять?

- Да, если можно.

- Мотор! Дубль один. "Братские могилы"

<...>

- Я сбился там в конце, хотел проговорить последнюю строку, но оркестр "убежал"...

- Ничего страшного, Марк Наумович. У нас в фильме будет еще одна ваша песня...

- Вот как? Что же это за песня?

- "Прасковья" - только в исполнении детского хора.

- А вы знаете, Володя, я ее только год как пою, крестный мой маршал Конев... Ее же не рекомендовали петь, как "упадническую", а тут прямо по телевидению он попросил. Рояль в кустах, но вот знайте, кто помог. И вам ее в фильме разрешили? 

- Пока ничего не известно. Мы и мои песни записали на мой страх и на риск режиссера. Но он бесстрашный и рисковый - войну прошел ребенком, Виктор Туров такой, может, слышали? 

- Новый, наверное?

- Да, это первый его большой фильм.

- Тогда должно получиться. Но хорошо бы перепеть всё-таки песню... Я бы...

- Понимаете, они там, в Минске, уже записали несколько дублей, у фильма композитор свой, он хороший парень... Но всё не так, как я бы хотел. А тут - мы с режиссером рискуем - решили на мою музыку песню вставить. Поэтому нам не дадут возможности еще дубль записать. Это вроде как кинопроба.

- Понимаю. Вы приходите ко мне еще. С гитарой. В прошлый раз я торопился, и не смог вам уделить должного внимания. Вы ведь не только о войне пишете?

 

глава 2. Владимиров

- Чудесно как! Это вы всё сами написали? Как будто и в тюрьме были и войну прошли!

- Марк, я его песни уже несколько лет как слышал, у меня магнитофон есть. 

- Володя, может быть, для меня что-то напишите?

- Что же написать?

- Ну, например, про вас, про молодость, как вы с гитарой неразрывны. Сегодня пришло время всяких новых инструментов, а вы всё на гитаре... Как мне и Богословскому пеняли за гитару в "Двух бойцах"! Требовали сменить на гармонь!

 -  Даже не представляю "Темную ночь" под гармонь... У нас сейчас спектакль идет о поэтах военной поры, там мы и под аккордеон и под гитары поем "Землянку", правда. Приходите к нам.

- С удовольствием. Вот вы приносите песню, а мы с моим другом Владимиром Владимировым, он поэт, кстати, обязательно оценим.

- Постараюсь к лету, очень много работы.

- Будем ждать. Кстати, гитара вам понравилась?

- Да, очень хорошая гитара.

- Это его гитара. Я его попросил, чтобы он мне принес "на прослушивание", а то в прошлый раз мне показалось. что вам не очень удобно всё время с собой ее таскать...

- Ха, своя ноша не тянет. Но гитара очень хорошая.

- Я тогда его попрошу - ты ведь не против? - чтобы он пока оставил у нас ее, и мы все вместе соберемся, когда Володя - второй Володя, Высоцкий, принесет нам новую песню.

 

глава 3. Бернес

- Володя, это Марк Наумович.

- Добрый день.

- Как продвигаются дела с песней для меня?

- Вы меня простите, у нас гастроли послезавтра начинаются, я кое-что набросал, вернусь, наверное, в середине лета и вам покажу.

- Хорошо, Володя, не забывайте обо мне.

- Если честно, я даже как-то позабыл, подумал, вы из вежливости мне "заказали"... Но всё равно работу начал.

- Володя, я ничего не делаю из вежливости. Всего доброго.

- Подождите, я не так выразился.

- Ну я не обиделся. Раз так дело затянулось, может быть, вы еще сразу одну песню набросаете. Про проблемы поколений. Чтобы обязательно было о войне, но и что мы тоже перебарщиваем иногда по отношению к молодежи... Как я сейчас, например. Я даже строчку вам в подсказку дам - "В наше время всё было не так". Чтобы такое лирическое ворчанье, и в  то же время не ворчанье.  Представьте, что Константин Петрович Жигулев прошёл войну, выжил, и делится своим мнением. Но ненавязчиво. Значит, договорились? Жду вашего звонка через полтора, нет, два месяца.

 

глава 4. Владимиров.

- Он хороший парень, но в театре играет скандальном, и у самого, я справки навел, поведение не лучшее, говорят, одиозный. Я заикнулся, что песня про гитару, которая мне понравилась, написана им, а мне сказали: "Высоцкий? Ни в коем случае!" А "Братские могилы" вообще слушать не стали.

- Марк, ты забыл, как тебя травили? Надо же пареньку пробиться помочь. Но песни "на заказ" у него не выходят, ты же сам жаловался, что уже пятый раз песню про стариков переделывали. Попроси лучше у него что-нибудь из уже написанного. Про поколения я, кстати,  тебе набросал кое-что.

 

Окончилась молодость наша,

Себя обмануть не хитро,

Но нынче - "Садитесь, папаша!" -

Сказал мне мальчишка в метро.

Меня он ничуть не обидел, 

Но нет ни морщин, ни седин,

И всё же он что-то увидел...

Ну что же, давай посидим!

<...>

И как происходит такое?

Работаем, спорим, живем,

Как прежде, не знаем покоя,

И песни, как прежде, поём,

Не выпали волосы ваши

И в  них не блестит серебро,

И всё же - "Садитесь, папаша!" -

Вдруг скажет мальчишка в метро.

 

- Неплохо, друг мой, неплохо. Но как-то беззубо? Мне бы чуть злее надо. Я Володю просил, чтобы он как-то по-своему, что ли, сделал. Там строчка была в последнем варианте: "Отцы и дети пусть враждуют в книгах", она мне очень понравилась.

- А с "Гитарой" что в результате? Прошла лит?

- Нет, я заказал новый текст на ту же мелодию, правда, Володя расстроился, да и не разрешат его композитором считать, так что поправили они. У него там было смешно про электропилы:

 

Мне электропилы, конечно, не пара,

Другие придут и под пилы споют.

 

А сделал мне твой Лядов, такой же изгой, как и ты, но, правда, по традиции совсем сухо - про тайгу, электричку, вертолет и землянку:

 

Гитара звучит в темноте глуховато,

И песня, быть может, излишне грустна,

Но все же для нашего брата

Мила и нужна.

 

 

Глава 5. Женя

- ...Положись на него!

- Это у тебя что-то из Вертинского, Володя. Хотя он про горы не пел, только про степи.

- Женя, я же не живу в вакууме, вот прочитал у тебя про штрафников и свою песню написал.

- Да, я слышал. Хорошая. Только ты там напутал всё. Батальоны и роты.

- Мне говорили.

- Надо тщательно всё перепроверять. Стихи, как хроника. Им не простят лжи. Мне Марк Бернес как-то позвонил и песню заказал, со строчкой - "Хотят ли русские войны", я ее за два часа написал и забыл. Назавтра звоню ему, и пожалел, что в это ввязался! Наверное, полгода переписывал. У него что ни слово, то замечание. А ты говоришь! Я тебе новое читал? Ты цыганочкой мне напомнил:

 

Меняю славу на бесславье,

ну, а в президиуме стул

на место теплое в канаве,

где хорошенько бы заснул.

 

<...>

 

И я проснулся бы, небритый,

средь вас, букашки-мураши,

ах, до чего ж незнаменитый —

ну хоть «Цыганочку» пляши.

 

- Нет, этого не знаю. А ведь я тоже с Марком Наумовичем работал. История как твоя - один в один. Только ничем не кончилась, написал ему несколько песен, переписывал их по нескольку раз, "про гитару" ты слышал ведь? 

- Это которая "Серебряные струны"?

- Нет, то новая, она, скорее, ответ на нее, через много лет. Я сначала хотел там тоже написать "серебряные", но убрал, ее цензура и так не пропустила, пока надеемся. Хочешь, спою?

 

Один музыкант объяснил мне пространно <...>

 

- Хорошая песня, Володя, но какая-то не твоя как будто.

- Ну да, я лирических песен не пишу и не пою. Будет в новом фильме Киры Муратовой несколько лирических, и сказки, и "Цыганочка" твоя любимая будет. Мы скоро закончим в Одессе. Вот. А вторая песня для Бернеса - про поколения, там было:

 

А молодежь, которую ругаем,

За праздность и беспечность, и за джаз,

Конечно, будет на переднем крае...

 

- "И, если надо, Родину продаст". Опасная рифма, Володя. Ха-ха.

-... В жестокий час и просто в трудный час.

И еще там припев был. В общем, стружку с меня Бернес снял и ни фига не вышло. Хотя ему, вроде бы, нравится. Но тоже, не лирическое даже, и не "высоцкое", без "трещинки". Но тема отложилась, вертится до сих пор в голове. У меня наклевывается даже песенка про ресторан, кое-что набросал уже:

 

Я вбежал, будто гнались за мной по пятам

<Как за зайцем голодные волки>

За столом в полумраке сидел капитан

С запотевшим графинчиком водки.

 

Они там с этим капитаном, представителем старшего поколения, пьют всё время, а потом капитан ему говорит: 

 

"Дать винтовку тебе и послать тебя в бой!

А не водку и всякие танги!"

Я сидел, как в окопе под Курской дугой,

<Ожидая немецкие танки.>

 

Когда допишу, я тебе спою её.

 

 

 

6 глава. Ирина.

- Это вас из комиссии по творческому наследию Высоцкого беспокоят. Меня зовут Сергей Жильцов.

- Да-да.

- В рукописях Высоцкого был записан ваш телефон, но не указано имен, ничего. Хотелось бы узнать, вы были знакомы с Владимиром Семеновичем?

- Не то, чтобы знакома, виделись несколько раз случайно, но один раз он заезжал ко мне... Мой муж завещал Высоцкому свою гитару, ему нравились его песни очень и они, по-моему, даже виделись и общались, точно не знаю. У него жизнь была тяжелая и все время проблемы с советской властью были, и вот, видимо, поэтому ему было близко творчество Высоцкого...

- А в каком году это было?

- Муж умер в октябре 78-го, а гитару я, наверное, отдала в течение полугода. Я звонила Володе, рассказала, в чем дело, и мы договорились, что он позвонит и подъедет. Так и случилось. Он сказал, что гитару эту узнал, но не знаю, выступал он с ней или нет.

- И всё, вы больше не встречались?

- Нет, всё как-то не до этого было, да и Володя вскоре умер...

- Простите, а как вашего мужа звали?

- Владимир Лифшиц.

 

Эпилог. Владимиров.

Из книги Льва Лосева: "Отец умел чуть-чуть подыгрывать себе на гитаре и изредка сочинял песенки для домашнего исполнения. В апреле 1953 года, когда вслед за смертью Сталина были освобождены уцелевшие “врачи-убийцы”, он сочинил эту песенку, стилизованную под сентиментальные баллады из репертуара бродячих музыкантов. Отец заканчивал пение традиционной фразой этих бродяг: “Дорогие братья и сестры, подайте кто сколько может”. В тексте упоминаются имена профессоров М. С. Вовси и Б. Б. Когана, которые были в числе главных обвиняемых по делу о “врачах-убийцах”, и врач Л. Ф. Тимашук, с ложных доносов которой началось это дело.

 

Дорогой профессор Вовси, за тебя я рад,

Потому что, значит, вовсе ты не виноват.

Зря сидел ты, зря томился в камере сырой,

Подорвать ты не стремился наш советский строй.

Дорогой профессор Коган, знаменитый врач,

Ты оправдан, ты растроган, но теперь не плачь.

Вы лечили днем и ночью, не смыкая глаз,

А лягавая зараза капала на вас.

Ты себе расстроил нервы, кандидат наук,

Из-за этой самой стервы, подлой Тимашук.

Слух давно прошел в народе — это все мура.

Пребывайте на свободе, наши доктора!"