Учитывая обстоятельства смерти Ивана, в обилии сигарет для молодежи было нечто символическое. По стечению обстоятельств, Ваня в ночь смерти находился у себя дома, хотя должен был быть на фесте в Славском. После того, как мы сним в последний раз расстались, я пришла домой и уселась на балконе с пачкой сигарет и чашкой кофе. В груди приятно бурлило, то ли из-за того, что меня обнаружили, то ли из-за того, что дали надежду. Я намеревалась писать стихи. Мои потуги творчества оборвал тот самый ливень. Он «упал», как я и предполагала. Ребята, на другом конце города, вымокли. Пошли к Рэму. Иван постеснялся Кирюхиной бабушки и не пошел греться в душ. Простудился. Не поехал на фест. Он, как и я, из тех людей, у которых творчество без сигарет не катит. И, вот, в два с лишним ночи они закончились. Ванька сунул в уши наушники, и вышел из дома. Круглосуточный ларек находился в соседнем дворе. Там его и сбила машина. Там же через три часа его нашел невыспавшийся дворник. Идиот, который мчался по двору со скоростью сто с лишним и скрылся с места прошествия, протрезвев, сам обратился в милицию. В тюрьму его не посадили – тронулся во время следствия. Говорят, год назад выпустили как не буйного.

- Пошли со мной, - тетя Люда стояла на пороге балкона, опершись о дверной косяк.
- Угу, - я сделала последнюю затяжку, кинула бычок в банку из-под «Nescafe», привязанную проволокой к перилам балкона.
Мы прошли по коридору к комнате, перевязанной черной лентой. Ленту развязали, меня протолкнули вперед. Внутри пахло сухоцветом и топором, который совсем недавно висел здесь в дыму. В комнате был жилой беспорядок. На кровати под окном валялось несколько футболок. В окно спелыми мелкими плодами тыкалась наглая слива. Слева стояла фняка с открытой крышкой. На белых клавишах были жирные следы. На пиане лежал белый пакет. Людмила Михайловна взяла его в руки.
- Это он тебе готовил. Хвастался.
- В голове не укладывается.
- Садись.
Наши голоса были бесцветны, как и наши лица. Я села на круглую табуретку, стоявшую возле фортепиано. Из пакета извлекли вышитую красным черную ленту. Тут я заметила, что в руках у нее все время была расческа.
-Он говорил, что прибьет тебя, если не будешь носить. – Сняла с моих волос заколку, начала расчесывать. Хотя у моей мамы и была дочь, она все равно не умела делать прически. Большую часть моей жизни я носила короткую стрижку, по этому даже обычный колосок приводил ее в замешательство. Как женщина, у которой был единственный сын, могла уметь это? Когда она закончила, я встала, поклонилась, поцеловала ее руки.
-Спасибо вам.
-Не за что, я просто доделываю его де лишки. – В моих руках оказался пакет. – А теперь уходи. Незачем тебе этот бардак видеть, это моя участь.
Я еще раз поклонилась и вышла из квартиры. С остальными скорбящими не прощалась. Я часто уходила по-английски.