За несколько часов до рождения моего старшего сына медсестра сказала, что не может больше дать мне обезбаливающее, потому что «малыш и так уже долго спит». Меня впечатлило, что она говорила о ребенке, которого еще никто не видел, также, как о любом другом человеке, живущем на земле, имеющем свою историю и биографию. Потом мне дали кислородную маску из-за того, что сердцебиение моего малыша падало при каждой схватке. При этом меня понуждали «собраться» и «не халтурить», потому что малыш уже устал. Во всем этом тяжелом, изматывающем, неописуемо болезненном процессе, который называется родами, мне больше всего запомнилось, что все, оказывается, вращалось не вокруг меня, - хотя я была уверена, что в тот момент, хуже меня не было никому во всем огромном мире, - но все концентрировалось на той маленькой крохе, который почему-то так упорно не хотел покидать утробу своей мамы.

Когда он все-таки родился, он на самом деле был уставшим. Он даже не плакал. Он тихонечко скулил. Чуть-чуть вякал, но бессильно. Все следующие сутки он спал беспробудно. Я взяла его из люльки к себе в кровать, кормила и все время держала при себе. Одна из медсестер из следующей смены, зайдя ко мне в палату, бросила упрек в адрес моего начинающегося материнства: «Не держи его возле себя в кровати. Привыкнет – потом не выгонишь». Мое сердце сжалось от такой жестокости. Как она могла предложить мне положить этого крошечного мальчика в пустую, одинокую пластмассовую люльку после всех тех изнуряющих схваток, что пришлось пережить моему ребенку? В этот момент я совершенно не думала о том, что от родов у меня треснул копчик, что я не могла от боли ни лежать, ни стоять, ни сидеть, ни поворачиваться, ни даже глубоко вдыхать без морфия. Я не думала о том, что от стресса и лекарств я уже не спала более суток. Внезапно весь мир поделился на тех, кто в материнстве пытался приспособить своего ребенка под свои нужды, и тех, кто в самых тяжелых обстоятельствах во-первых видел нужды ребенка. Этот день поменял всю мою жизненную философию.

Позднее, годы спустя, когда мы с мужем разговаривали о том, должна женщина рожать ребенка от насильника или нет, оставлять такого ребенка в приюте или нет, оставлять патологически больного ребенка в больнице или нет, я всегда говорила: «Боль, через которую пришлось пройти женщине, - страшна. В ее душе навсегда останется большой, глубокий шрам от психологической травмы. Но она – взрослая женщина. Она – на большом жизненном шоссе, где случаются аварии и стрессовые ситуации. Она – давно в пути. Она обязана воспринимать свои трагедии ответственно. Она обязана смотреть им в лицо, а не прятаться от них. Прятаться некуда. Бежать от трагедии, сваливать свою собственную боль на других людей – значит не понять смысла своей собственной жизни. Когда мы предстанем перед Богом, наши поступки и решения будут говорить за нас – были ли мы честны в разговоре со своей совестью на протяжении всей жизни или были ли мы изворотливыми приспособленцами, раздавая назначенное нам жизненное бремя направо и налево – работникам детдомов, воспитателям, соседям, родителям, родственникам. В свете такого суда так хочется похоронить свой эгоизм и не выискивать тепло в каждом дне. Как сказала жена парализованного «супермена»: «Life is unfair. But you take what you get and make the most of it». ("Жизнь несправедлива. Но приходится брать, что досталось, и использовать это по-максимуму".) Это голос праведности.