Иссохшое пространство парадной, бъющееся в крошечных стенах гнилого камня;
Вензеля, взорвавшиеся хлопьями густой извёстки, оседали по обгаженным углам, битые стёкла немыми рисунками вели к исцарапанной коже чьей-то двери. Вырванный из плоти бетона и штукатурки, звонок беспомощно повис на спирали облупившихся проводов - изолированные нервы, тончайшие жилы невидимых конечностей...
и дышим мы кровью.

Ворох пенопластового снежка рухнул с помутневших стёкол разбитого купола, искусственными хлопьями скользя по шее, цепляясь за чёрнёную шерсть длинного шарфа. И вновь улыбка - взгляд нашёл ту охапку линий и форм, что легко сливались в далёкую картинку, целостный фрагмент общей панорамы - тускло-красные крыши ярко-серых домов...

Отвратительный цвет питерского неба, вкупе с резко-очерченными гранями чердаков и крыш, впервые радовал искушённый взор юноши. Здесь был перламутр. Перламутр, сокрытый тонкими штрихами мокрого угля, запятнанный голубым воском праздничной свечи - хоровод грязных красок, трезвучие пастели и туши. Хотелось бы добавить пару смелых мазков сепии - вон туда, где бордо зимнего рассвета вливалось в желтизну бронзовой оранжереи - но не поднять руку, не вздохнуть.

вспышка. страх. слепота.
наверное глупо стирать за собой буквы