... надо искать тот способ
высказывания, который
неприемлем в настоящий
момент ...
... Людям свойственно свою
короткую жизнь считать
мерилом истории и
говорить, что так всегда
было и будет всегда ...
... альтернатива всегда
существует, вместо одной
власти может быть
другая ...
____________________________________________________________________

В 80_е его стихи превращались в песни многих героев уральского рока, и, конечно, всем известны его проникновенные тексты в исполнении «Наутилуса Помпилиуса» . Он владел английским, французским, итальянским и польским языками. Стоппард, Льюис, Бротиган, Паланик, Кейв, Бегбедер, Уэлш –
книги всех этих авторов известны в России в его переводах.
В 2003 г. он возглавил издательство «Ультра. Культура», специализировавшееся на самых радикальных книгах и авторах (в разные годы «УК» выпускала произведения Э. Лимонова, Б. Кагарлицкого, А. Проханова и многих других подобных персонажей, из_за чего перманентно имела проблемы с правоохрани_
тельными органами). 1 февраля 2007 г. «Ультра.Культура» по каким-то туманным причинам прекратила свое существование. А еще через три дня в Лондоне скончался от рака позвоночника в возрасте всего лишь 47 лет ее главный вдохновитель и один из главных оппозиционеров страны – Илья Кормильцев. В этом интервью 2004 г. он рассказывает о своем скандальном издательстве, принципах контркультуры, делает прогнозы о будущем власти в нашей стране и предстает истинным нонконформистом. За такую свободу мысли одни всегда преследуют и ненавидят, а другие ценят, уважают и помнят.
– Можно для начала общий вопрос? Почему издательство было названо «Ультра. Культура?» Почему именно эта приставка Ультра, а не контр_ или еще что-нибудь?
– Сперва издательство должно было называться «Ультра.ку», потому что должен был
быть сайт Ultra.cu, кубинская регистрация.
Прикололись так, а потом… В принципе, слово «Ультра» здесь ключевое. В большей степени,
чем слово «Культура». Объяснить можно что угодно, любое название. Теорию выдвинуть,
что это нечто, что за пределами того, что обычно считается культурой, например.

– Изначально не было задачи эпатировать?
– Сейчас существует ситуация доминирующего дискурса, доминирующей идеологии. Она
определяет большинство того, что происходит в области информации и культуры. Многие области подвергаются маргинализации. Есть области и темы, которые особенно в наших условиях обходятся молчанием по разным причинам, и мы хотели заполнить этот вакуум. Мы печатаем вещи, исходя из их неприемлемости существующему дискурсу, а не из-за их политической направленности. Естественно, то, что уже напечатано, так или иначе становится приемлемым, приватизируется мэйнстримовой
культурой. Это процесс, нуждающийся в постоянном пересмотре ориентиров, постоянном новом наполнении. Он этим и отличается от политически ангажированного процесса других
издательств – правых, левых. Они могут всю жизнь печатать что-то одно. У нас такой возможности нет; то, что мы печатаем, становится составляющей общественного мнения, тем самым выпадает из сферы наших интересов, становится устоявшимся элементом культуры.
Нужно двигаться за пределы того, что считается культурой, этого феномена. Всегда есть куда двигаться.

– Просто сейчас кажется, что контркультура, какие-то альтернативные течения в той
же литературе стали вполне приемлемыми и по-своему даже популярными.
– Правильно. Значит, надо искать тот способ высказывания, который неприемлем в настоящий момент. Но здесь, к счастью, вариации приемлемости в силу консервативности, отсталости, провинциальности и периферийности общества несколько более архаичны, чем во многих других культурах. У нас до сих пор шокируют многие вещи, которые уже никого не шокируют. Но мы необязательно заполняем те пространства, где возникает сразу конфликт.
Бывает так, что есть культурная лакуна, при этом она не носит никакого скандального характера. Например, антология поэзии битников. Что-то было разрознено по различным сборникам, в основном еще даже советского времени, по периодическим изданиям, сборникам типа «Американская поэзия ХХ века».
Это поле того, что считается современной классикой. Вот что я и пытаюсь объяснить. Есть вехи, которые мы заполняем. Иногда они носят конфликтный характер, это темы, которые не хотят поднимать другие. А иногда это темы, которые другие забыли, не было сил или желания поднимать. Мы не обязательно исходим из протестного контекста.

– А среди российских авторов вы видите лакуну, которую нужно заполнить?
– Безусловно! Собственно говоря, любой актуальный современный роман, который пишется сейчас, не печатается. А то, что печатается, как правило, написано в очень традиционном ключе, который сложился еще к началу 90_х. Я не буду говорить, что совсем нет исключений, но, в принципе, существует очень архаичный контекст. Есть такая литература, вязкая, «семидесятническая», так называемая. Это нормально, а достаточно молодые люди, чуть_чуть за тридцать, приносят тексты не то чтобы очень экстравагантные и экспериментальные. Очень часто они достаточно традиционны, но они хороши – они про сейчас, они интересно написаны, но их никто не хочет брать, потому что они не попадают в какие_то узкие поля, отведенные издателями для российской словесности. И их не печатают. Почему? Я просто не в силах по_
нять почему. Хотя на самом деле авторов очень много, процесс выкристаллизации чего-то нового только начался. Какие_то стилистические приемы, дискурсы 80_х затянулись на все 90_е годы. Везде: это и в музыке, это общее явление. Парадокс: когда вроде все очень быстро меняется в политической, экономической и социальной сфере, необязательно то же самое происходит с искусством. Наоборот, оно
зависает. Я считаю, что во многом смысл, бурное содержание 90_х заморозило традиции 80_х, которые продолжались еще десять лет. 80_е годы дотянулись по большому счету до 98 года, и только сейчас начинается какой-то новый период. Только начинаются некие новые веяния.

– А не возникает желания распространить концепцию издательства на другие сферы – музыку, кино?
– Желание возникает, возможности нет, я просто думаю: зачем объединяться? Если кто-то будет синхронно делать подобное в другой области – ради бога, будем дружить, сотрудничать. А создавать некий концерн, альтернативную корпорацию? Ну это уже оксюморон какой-то. Мы очень маленькая организация.
Мы не можем расширяться больше определенного предела, не потеряв свою сущность и не превратившись просто в формальную организацию из дружеского круга.

– То есть нужно оставаться в каком-то смысле обязательно в подполье?
– Да нет, дело не в этом. Дело в том, что издательств, которые решают столь специфические задачи, которые диктуются во многом больше вкусами и пристрастиями – социальными или эстетическими – по идее должно быть много, все должны быть маленькие. Исчерпав свои функции, они должны закрываться, расходиться, перессорившись, перебегать в новое, и нормально. Хоть в музыке, хоть в литературе. Другое дело, что у нас такого нет, к сожалению. К сожалению, потому что я предпочел бы, чтоб было так. Чтобы мы соревновались не с «Эксмо» там, а с десятком таких же издательств, которые печатают от 10 до 50 наименований в год. Их должно быть много, потому что оно должно иметь свою собственную стилистику. Своих людей, которые определяют направление и стиль – куда. Пока, сколько нас было, когда мы начинали, столько же и осталось. Все те же имена. Новых не появилось за три года в этой области, к сожалению.

– Это осознанная мысль: делать обложки в стиле комиксов?
– Да, безусловно, потому что стилистика комикса у нас модная, а сам комикс в России не моден. Он усвоен был на уровне не жанра, массовой потребности, а на уровне эстетики. Эстетика – это там, в образованных кругах как бы усвоена. Сами комиксы не живут, а элементы из них используются где угодно – хоть в рекламе, хоть в оформлении и прочее. И поэтому вот. По-моему, это действительно красиво и запоминается. Создает представление о продукции.

– Если говорить об авторах, не хочется самому что-нибудь написать?
– Это очень долгий и печальный разговор. Тут одно из двух: либо заниматься собой, либо
заниматься другими. Времени не хватает катастрофически. Очень трудно работать на самом деле, потому что ну действительно очень узкие возможности, очень небольшие.

– Вы не думали, что книгами можно каким-то образом изменить сознание?
– Книгами нельзя изменить сознание, в общем то. Книгами можно дать тому, у кого сознание и так уже изменено, необходимый идеологический философско-этический понятийный образный аппарат. Для того, чтобы осознать свое измененное сознание и понять, зачем ты, собственно говоря, его меняешь, и что
дальше делать. Книга вряд ли может сделать человека другим. По крайней мере, не такие книги. Я думаю, что человека другим делают в детстве и более фундаментальные книги, начиная от религиозных и кончая сказками, приключенческими книгами. Они делают человека другим, а когда он уже стал другим – да, тогда
ему уже нужна информация, чтобы понять свое место в этом мире, что и почему происходит.
Вот в этот момент книги могут поддержать и дать направление для его мысли и дать ему способ грамотно излагать свои убеждения. Это поможет ему в дальнейшем.

– Речь же не только о книгах об ЛСД и марихуане, была же еще книга Нестерова «Скины». Она тоже дает вполне себе понятийный аппарат.
– Да, дает внятный понятийный аппарат. Между прочим, ее можно читать очень по-разному. Я не думаю, что она кого-то может сделать скинхедом, потому что, как правило, к тому моменту, когда человек доходит до этой книжки, у него уже 500 листовок, фэнзинов, самиздата и прочего. Зато она дает хороший понятийный аппарат тому, кто хочет понять скинов, реалии наших крайне правых, как они существуют. Очень хороший понятийный аппарат. Сразу понимаешь, что наши крайне правые ничем не отличаются от правительства. Ну как бы начинаешь понимать ее не привнесенный, исконный характер и тесную связь с су_
ществующим социальным форматом, что она органична. Называют же скинов резервом власти. Подобные люди всегда используются в манипуляциях. Вспомните, как в свое время РНЕ использовали в политических манипуляциях. Замечательно, пятая колонна власти. Нестеров об этом честно пишет.

– А вообще существует альтернатива, если говорить про власть? Правые – это пятая
колонна, как вы сказали.
– Конечно, альтернатива всегда существует, вместо одной власти может быть другая. Она вобщем_то меняется время от времени. Если человек анархической направленности, то естественно считает, что альтернатива власти существует – власть, противоположная власти. Ну а для реализации своей она требует очень большого исторического пути. В принципе, нынешнее устройство общества не вечно, и оно действительно не будет вечным. Люди очень часто преувеличивают такие понятия, называя какие-то варианты социума неизменными. Людям свойственно свою короткую жизнь считать мерилом истории и говорить, что так всегда было и будет всегда. Но стоит только вдуматься, что человек только 10 тысяч лет знает, откуда берутся дети... До этого никто не знал. Более примитивные племена, сохранившиеся где_нибудь на Суматре, не знают до сих пор. Меня всегда этот пример своей комичностью абсолютно восхищал. Все может измениться, даже те вещи, которые кажутся абсолютно неизменными. А если
говорить в узком, в тактическом смысле – есть ли альтернатива нынешней власти в реальный исторический период, я очень боюсь, что нет. Я думаю, что в данном случае форма власти связана с формой государства. Пока государство в форме континентальной империи окончательно не рассыплется, никакой другой власти здесь быть не может. Сделать какую-то фантастическую Россию, другую, на базе этой физически невозможно и подозреваю, что невозможно вообще. Она может быть только такой и хуже.
В этом смысле в краткосрочном прогнозе я смотрю на все пессимистически.

Арсений Дроздов
Журнал СВОБОДНЫЙ ДОСТУП №5 2007г.