Глеб Давыдов
ВОКЗАЛ. Илья Кормильцев

"Личность это присутствие Аллаха в человеке"

Глеб Давыдов: Илья, у вас есть много ипостасей: поэт, издатель, переводчик, литературный критик, публицист и так далее. Довольно много. И я, в общем, не понимаю до конца, с кем сейчас общаюсь. А кем вы себя ощущаете сейчас?

Илья Кормильцев: Честно говоря, меня этот вопрос вообще не волновал никогда - «кем я себя ощущаю». Думаю, что в первую очередь я ощущаю себя личностью. Которая может заниматься и тем, и другим, и третьим – в зависимости от своих желаний, пристрастий, необходимости, способности. Мне кажется, что современный мир вообще помешан на дефинициях. И чем менее определенным становится положение человека в мире (например, в сословном обществе оно гораздо было более однозначным), тем более человек заморачивается на том, кто он, то есть на самоидентификации. Отсюда и возникновение сотен и тысяч различных субкультур, организаций по интересам, сект, интернет-сообществ. То есть в распадающемся, расползающемся мире требуется самоидентификация. И поскольку самоидентификация, исходящая от человека, всегда будет неполноценной, поскольку человек не может посмотреть на себя со стороны, то неизбежно попытки такой самоидентификации оказываются иллюзорными и заводят человека в еще большее болото непонимания своего места, своей роли в мире... Человек напоминает муравья, попавшего в водоворот в луже талой воды, который хватается за горелые спички, хвойные иголки, бычки сигарет, какие-то огрызки, и все это вертится, а он хватается за них, пытаясь найти в них твердую землю. Поэтому он всех мучает: а кем вы себя считаете в первую очередь – мужчиной или женщиной, поэтом или прозаиком, верующим или неверующим? На самом деле, для меня принципиально важно некое чувство в человеке собственной ценности и цельности, ценноцельности, протянутое через него, за которое он держится и которому он не изменяет. Поэтому то, что человек может быть внутренне противоречив и в одной ситуации может идентифицировать себя с одними идеями, а в другой ситуации идентифицировать себя с другими идеями, для меня это нормально, это в порядке вещей. Для меня противоестественна, наоборот, догматическая приверженность какой-то одной системе ценностей. Поэтому меня ничуть не смущает, когда меня не могут определить – как в поле профессиональном, так и в поле политическом. Меня это радует. Это значит, что я ускользаю от попыток посадить меня в клетку, поставить на полку. Я действительно и то, и другое, и третье в одном лице. А ты, тот, кто пытается поймать меня в ловушку этих слов, ты сам никто, и звать тебя никак, потому что ты не можешь оценить своего противника как такового, тебе нужно его сперва наклейкой припечатать, приклеить словом, и только когда он будет обездвижен, ты сможешь его доесть, экспроприировать, победить, а так – ты неспособен с ним справиться, когда ты с ним один на один как с человеческой личностью.

Г.Д.: Да, но вот только что, до начала интервью, вы говорили мне о том, что нужна четкая ниша и конкретное позиционирование для того, чтобы люди поняли, о чем вообще идет речь. Допустим, вам это не столь важно, как личности, а людям – это нужно. Скажем, если вы издатель и издаете книги, вам же нужно позиционироваться определенным образом, чтобы добиться успеха. Также и в жизни, разве нет?

И.К.: Мы говорим о разных вещах! Естественно, от машины вам нужно, чтобы она ездила, от диктофона – чтобы он записывал. Я возражаю против того, чтобы точно также относились к человеку. К вещам и можно, и следует таким образом относиться. Я просто сказал: соберите книги, посвященные узкой, но в то же время нетривиальной тематике, то есть создайте место, куда люди будут приходить и понимать, что они имеют. Это книги. Но не люди. Это торговля, но не общественная жизнь.

Г.Д.: То есть вы считаете, что общественная жизнь исключает торговлю?

И.К.: Я ничего не считаю, я просто не признаю прагматизм в отношении к человеку. Прагматизм и эмпирическую метафизику в отношении к человеку я не признаю. И наоборот, во всех остальных областях жизни я предпочитаю именно прагматизм. То есть человек не вещь. Попытки превратить человека в вещь должны пресекаться на корню. Попытки сказать «ты коммунист, и с тобой все ясно» или «ты поэт, и поэтому с тобой все ясно» - это те попытки, с которых начинается вся структура современного мира, который все дальше и дальше уходит от любого обязательства, от любой картезианской честности, от любого обязательства следовать своей собственной внутренней логике, быть, вообще, логичным и последовательным. Человек сейчас мыслит как? Я часто сейчас полемизирую в Интернете, и вижу, как мыслит, например, мой оппонент: он берет блоки, составленные и заранее скрепленные из слов, и он настраивает их один на другой, то есть у него лего такой конструктор. И он совершенно не заботиться о том, что эти блоки находятся во внутреннем неразрешимом противоречии между собой. Вообще, такая наука, как формальная логика, правила построения силлогизма – Читать далее...

Многие стучаться в запертые двери. Но тут все такое серое и шершавое. Какая разница, куда стучаться?
Самое страшное – сновидения. То ли мертвецы, то ли телевизор забыл выключить. Иногда вот так три ночи подряд. Недавно я понял, что умру. Раньше я это знал, а вот теперь – понял. Это всегда что-то такое, что случается с другими. Потому что со мной это уже случилось. Иду по улице, гляжу во все глаза, пауков среди людей ищу. У некоторых рубашка вздыбилась – видать новые конечности растут. С людьми лучше не связываться.
Многие стучаться в запертые двери. А я чем хуже? А так мне уже все равно. Внутри-то почти ничего не осталось. Зверь все слопал. В некоторых местах через кожу видно, как кто-то внутри ворочается.
Тараканов я вот раньше не любил. А теперь понимать начал. Я вообще многое понимать начал. Что такое боль, например. Боль – это нормально. И страх – тоже нормально. Когда все это поймешь, мертвецом быть очень даже легко.
Я, кстати, когда-то маленьким был. А вы? Страшно подумать, что из этого вышло.
Кто меня похоронил и когда, я тоже помню. Другие мертвецы, которые умерли до меня. Именно поэтому их все больше и больше. Как тараканов. И у каждого – зверь внутри. Но оживать я все равно не хочу. Нет смысла: похожу, похожу – и снова назад. Что мне там делать-то...

Илья Кормильцев

Сухая пыль поддерживает свод.
Палящий зной заносит молот
на воду хрупкую в оправе тростников.

Пути воров приводят в этот ад:
здесь нечего украсть и не к кому взывать.

Звенит в отчаянье качнувшееся лето
на скользкой кромке исполинских вод,
и отражаются в воде кометы,
пророчащие предпоследний год.

Возьми за воды свой народ!

Но было время водам расступаться,
когда тяжёлый караван мог проскользнуть.
Теперь преследователь совместился с жертвой.
И некуда бежать. И от кого бежать? Забудь...

У края вод собрались воры.

Чужую боль, любовь чужую
опустошая как карман,
надеждам пели аллилуйю...

Но ремесло сломило волю.

И всё осело в лёгких памяти, как пыль:
и тонкие и хрупкие богини,
дожди, прижавшие своим расстрелом к стенке,
спокойный сон на пламенной росе.

Вся пыль на полке памяти осела.

Весь прах отдать?! Карманы вывернуть и этим
искупленье и облегченье приобрести?!
И лёгкими как луч преодолеть бескрайнее пространство?!

Но черви с неотступным постоянством
желают неотступно руки грызть.

Не утешайся тем, что это -- месть.
Месть -- преходяща. Ад пребудет вечно
С тобой -- когда в тебе уже он есть.

Когда в себе его взрастил беспечно.

корявые ветви деревьев — фотографии кумитэ
приготовимся, дети, к тяжёлой борьбе:
мы должны уничтожить себя в себе

я — за всё извращённое разом:
в нормативном нет хитрости разума,
нормативное — память о пастбище

кровь его превращает в ристалище
кось его превращает в сражение

кривь и кось не дают повторениям
подменять собой отражения

грязная женщина занята грязным делом
пифагорейские сферы
золотые созвучия
энергии тучи
ветры высот, текущие через
пиратский флаг, что полощется в хаосе
выше мелодия, выше нота
обрывается

корявые ветви деревьев — фотографии кумитэ
приготовимся, дети, к тяжёлой борьбе...

Телефонный номер Бога.
Таксофон. Напевы диска.
Пережёванные строки
Вяжут зубы, как ириска.

А снаружи: стон и грохот
Пробежал чугунной крысой.
Жаждет под унылый хохот
Ветер Землю сделать лысой.

Вызывающе и грубо
Скалятся в ночи берёзы,
Словно мраморные зубы
Крутобёдрой краснокожей.

В непрозрачности незнанья —
Ни единой вспышки, кроме
Искр огненных рыданий,
Пробежавших по соломе.

Смолянистая дорога.
Две заломленных руки.
Телефонный номер Бога.
И короткие гудки.

какой-то солдат уходит на войну
чтоб никогда не вернуться назад
его сердце надраено пастой зелёной
и готово идти на парад

о! о! бедные люди — те, кто не знают,
что сердце — это бляха с номером медным
о! о! бедные люди не понимают,
что смерть всегда приходит последней

маленький город, и все девочки плачут,
пряча игрушки под мягкие подушки
пружины стальные рвутся, как нитки,
серым утром после душной пирушки

солдаты уходят, потому что так трудно
поймать здесь тёплый кусочек свинца,
здесь почти невозможно воскреснуть на Пасху,
но значительно легче дождаться конца

о! о! бедные люди — те, кто не знают,
что сердце — это бляха с номером медным
о! о! бедные люди не понимают,
что солдат всегда погибает последним

маленький город, и все девочки плачут,
пряча игрушки под мягкие подушки
пружины стальные рвутся, как нитки,
серым утром после душной пирушки

о! о! бедные люди — те, кто не знают,
что уходят навсегда, чтобы остаться навечно
о! о! маленький город — все эти милые встречи
с маленькими руками, надраившими это сердце...


не позднее 1997

спички для снега
я прошу у тебя в эту ночь
у тебя на груди
спичек для снега
десять месяцев снега,
два месяца страха
новой зимы
спички для снега
в холодильнике радио,
ком голосов,
ледяной язык дедов
в гортанях отцов

если наступит двухтысячный год
прежде, чем время закончит свой бег,
и спички для снега растопят весь лёд,
весь мир будет плавать, как Ноев ковчег

не позднее 1990-х

я неисправим:
мне до сих пор хочется
взять в руки автомат или бомбу
и уничтожить мир взрослых —
мир ответственности и принуждения
мир многолетнего приготовления
к смерти

но, как только в мои руки
попадает оружие,
жалость во мне побеждает
агрессию:
ведь я-то знаю
одну маленькую тайну
НА САМОМ ДЕЛЕ ДЕТИ —
ЭТО ОНИ


не позднее 2002

Зверь времени линяет секундами.
Сколько дворников!
Сколько собирателей пуха!
Пересекаем коралловый песок в неясном свете.
Сколько ловцов ставит сети!
Звук перебирается, прижимаясь к стенам.
Из уха в ухо -- от бесконечных лун на интегралы скрипок.

Что сталкивается в небесах:
пустые звёзды или значение судеб?
Тени кругом -- все в мантиях судей.
Мы возвращаемся в дом.
Возвращаемся в дом.

Выйди, сынок, встань на порог.
Это день возвращенья, ибо кости к суставам стремятся.
Сколько мы ни уходим -- круглое время.
Магеллан, Магеллан -- ты седеешь,
но покинуть орбиту не смеешь,
так как время -- почти что арбуз.

Совершенно кругло и лысо:
на планете король и крыса --
можно миловать, можно казнить --
всё равно неразрывна нить
между futurum и plusquamperfectum.

Может свет невесомый гнить
между звёздами, словно солома --
просто слишком время огромно
при гниении света звёзд.

Мы возвращаемся в дом.
Возвращаемся в дом.
Только дело не в том, что мы постарели
и серый наждак беспробудной щетины
залёг среди хрупких морщинок.

Дело совсем не в том.

Даже когда мы моложе были
и звуки музыки плыли
беспрерывным святым полотном,
выходя из дома -- мы направлялись в дом.

Я возвращаюсь в сиянье и блеске --
сгнивший остаток былого начала.
Встреть, как встречала!

В расцвете, упадке или гниенье --
всё на пути возвращенья.

И непониманье и откровенье --
всё в возвращенье.

Тени сгущались в чернила,
ими писались кляузы
на улиц ярких лентах
тёмными подворотнями.

Плакали глупые ивы
в зелёные воды страха,
падали спелые слёзы —
универсальное рвотное.

В зелёные воды страха
гляделось такси одноглазое,
скользило по ним, ведомое,
как лодка на перевозе.

В зелёную воду с грохотом
сыпался щебень смелости —
былые колонны храбрости,
разрушенные морозом.

Скручивались и спутывались
прозрачные волосы вечности,
как водоросли подводные,
хватающие за руки...

...пловец был последним камушком,
на откуп случаю брошенным,
последним героем Магии,
последнею жертвой Науки.

Пловец был всплеском и выкриком
в зелёном зеркале стонущем,
нелепым пеплом ярости,
плевком разъярённого гнева.

И те, кто на берег выплыли,
уже почти растворившиеся,
кидали ему с их облака
небес спасательный круг.

В зелёные воды страха
входили глупые женщины,
взвизгивая от удовольствия,
пробуя воду ногой.

В этой визжащей массе
нелепо пловец барахтался,
укутан водой, как Истина,
в воде, словно Ложь, нагой.
Пловец, разновидность тонущего!
Нашей борьбы с океаном
нелепая подноготная...

Плакали глупые ивы
в зелёные воды страха,
падали спелые слёзы —
универсальное рвотное.

когда мы утонем в холоде,
сведённые судорогой,
наши глаза подберут
и будут играть
голубыми снежками и прочими

когда мы утонем в холоде,
широкую белую спину
ледового демона
в сизых мурашках
увидим впервые воочию

и разные стили мы изберём, утопая,
но всплыть не сможем
из сизого пара,
холодильником нашего мозга рождённого,
из сизого пара,
на лес гипербореев похожего

всё более безразлично
взирая на тёплые руки
и тихие звуки
дыхания светлого,
будем с трудом различать мы тепло
в окружающих лицах,
скользя по летейской воде
безразличья

бутоны невыпавших градин
друг другу даря,
мы будем на пляжах лежать Января,
там, где граничат моря Позавчера
и снежных песков меловые поля

богиней Фригидой мы будем наказаны,
только поскольку
мы часть своей жизни
прошли по дороге тепла,
но с холодом взглядов и губ удалимся
в страну, где всегда неподвижны все лица
в страну безмятежную Позавчера

все боги отпрянут
от наших холодных сердец,
растирая спиртом
побелевшие пальцы
у люка в страну мерзлоты
в поблёкшем от осени городе,
где вышедшие случайно наружу
женщины-сосульки
тают и оставляют мокрый след,
заканчивающийся полувысохшим пятном

когда ты утонешь в холоде,
приходи ко мне по адресу
Большакова 101, кв.74,
ибо у меня есть большой холодильник,
в котором мы сможем поддержать
своё существование
между банкой и селёдкой
и огурцами
в волшебной стране Послезавтра,
отделённой от Завтра
металлической дверцей

приходи,
приходи Позавчера,
принося замёрзшее сердце

скользят по каменной стене израненные пальцы
здесь больше нечего терять и некого бояться
в тесной тёмной комнате томится птица пленная,
душным страшным коконом становится вселенная

по капле капает вода из крана прямо в темя,
идут часы, но навсегда остановилось время
небо закопчённое нависло, как надгробие,
дышит в спину холодом моя клаустрофобия

мечется душа моя на дне колодца — ранена она,
смотрит сверху жёлтым глазом и смеётся пьяная луна
молчат пустые города, наполненные страхом
жить можно так же, как всегда, пока не станешь прахом

/страшнее выстрела в висок молчанье телефона
струится время как песок/

когда заходящее солнце коснулось края земли,
его последний луч превратился
в рубиновый столб,
бивший вертикально,
словно кровь из перерезанных жил,
раскроивший почерневшее небо
поперечной чертой;

женственная промежность космоса
открылась бесстыжим глазам
случайных свидетелей тайных родов;
земля была опутана плёнками,
земля была покрыта слизью,
она не хотела рождаться,
она кричала

и ты кричала вместе с землёй, вцепившись пальцами в моё плечо:
что это? что это? что это?

всего лишь падение солнца

всего лишь падение солнца в далёкий океан;
солнце падает, как охваченный огнём дирижабль,
ударяется о дно там, где спит,
затянут ракушками и щупальцами
древний Атлантис,
и поднимает волну сгустившейся крови,
ставшей тяжелой, как ртуть

не позднее 1990-х

сплю под покровом из тонкого льна,
и на ресницах застыла смола
там, где нет ночи, и там, где нет дня,
жду я того, кто разбудит меня

золото тускло мерцает кругом,
но не за золотом явится он:
львица крылатая с женским лицом
дверь отворит лишь тому, кто влюблён

десять тысяч лет
падает лунный свет
на грани пирамиды
десять тысяч лет
камни хранят секрет
того, кому пути открыты
десять тысяч лет
десять тысяч лет
десять тысяч лет

он прикоснётся губами ко мне,
тайное слово прошепчет во тьме,
и, разрывая оковы теней,
мумия встанет с холодных камней

не позднее 1990-х

Большинство людей не знают, зачем они живут
Большинство людей не знают, когда они умрут
Большинство людей приходит, чтобы уйти
Я тоже уйду — может нам по пути?

позволь проводить тебя
через пляж, через волны, через эти острова,
через домик, через тени на белых простынях,
через вечер, если сможешь, через тёплую ночь
если мы простимся раньше — чем тут можно помочь

Большинство людей читает объявления в газетах,
Большинство людей дожидается нового рассвета
Большинство людей живут по проекту Творца
если ты умеешь ждать — то дождись до конца Света —
и хотя бы до конца лета.

позволь подождать с тобой
эту старость, эту радость, этот полный отбой,
слёзы Луны и влагу на жемчужных губах
через вечер, если хочешь, через тёмную ночь
если ты устанешь ждать — то чем тут можно помочь?
Большинство людей не знают про тебя и меня
Большинство людей не знают ничего про себя
Большинство людей играет, чтобы проиграть
Мы играем вместе с ними, нам нетрудно понять

позволь поиграть с тобой

не позднее 1997

кукушка зовёт
бездомных
бездетных
безумных
по следу Луны
в самую чащу

кукушкины слёзы
сжигают лишайник
по запаху дыма
находят кукушку

если я остался один,
если ты осталась одна,
она научит нас считать
так, как умеет только она

кукушка считает
бездомным,
бездетным,
безумным,
гадает она
на звёздной гуще

кукушкины игры
для самых робких,
стоящих в страхе
у первых деревьев

не позднее 1997

форма без содержания,
теле- без видения
радио без вещания,
группы без названия,
лица без выражения

мужчина без имени,
женщина без имени
в квартире без номера
сперма без семени,
зачатие без рождения

снежную безымянность
требует чья-то безмятежность
снежную безымянность,
безмятежную снежность
чтобы спал спокойно
тёмный человек,
имена смывает
светлый снег

следствие без причины,
радости без кручины,
герои без подлости,
подлецы без совести,
репортажи — не повести

бунты, но в чайной чашке
речи, но по бумажке
приход лета — в свои победы,
тайфуны — в их поражения,
сомнения — в искажения

снежную безымянность
требует чья-то безмятежность,
снежную безразличность,
однозначную снежность
чтобы спал спокойно
средний человек,
все следы скрывает светлый снег

о-го-го, вы,
те, кто на нём оставляют следы,
снег заметает все ваши труды
вы спорите, где здесь вперёд, где назад,
вы бьётесь не в шутку
в алмазном безмолвье,
пока всё хоронит в хрустальных гробах
снегопад

снежную безымянность
требует чья-то безмятежность
чтобы спал спокойно
умирающий век,
падает снег, падает снег

падает снег

не позднее 1985

Покажи мне путь туда,
Где текут из мёда реки,
Где в источнике любом
Светлое вино.
Покажи мне путь в страну,
Где под страхом смертной казни
Небесам запрещены
Бури и дожди.

Но меня заводишь ты в пустыню и бросаешь
Под солнцем, средь песков и змей.
Может, ты дорогу и сама туда не знаешь,
А может, не пройти двоим по ней?

Покажи мне путь в страну,
Где живут простые люди,
Где без лишних слов дадут,
Беглецам приют.
Покажи мне путь туда,
Где уже не нужно будет
Утром отряхать с ресниц
Слёз полночных соль.

Но меня заводишь ты в пустыню и бросаешь,
Сказав, что здесь страна моей мечты.
Может, в этом мире я не так всё понимаю,
Чтоб увидеть то, что видишь ты?

из убежища ума, через форточки ресниц
вниз на улицу, где льется через край толпа
я бросаю просветленный взгляд
я парю внутри себя —
что мне с ними говорить:
я боюсь себя связать с незнакомым человеком.

ЛУЧШЕ ВЗЯТЬ ЕГО В ПИПЕТКУ
ОСТОРОЖНО КАК МИКРОБА
ПОДНЕСТИ ЕГО НЕБРЕЖНО
К ОБЪЕКТИВУ МИКРОСКОПА

изучение закончу и забуду, кем он был.
недовольны? вряд ли лучше,
чтоб меня он заразил
ожиданьем перемен, неизбежностью разлуки...
я же хрупок как фарфор —
УБЕРИТЕ ВАШИ РУКИ!

из убежища ума, через форточки ресниц
вниз на улицу, где льется через край толпа
я бросаю просветленный взгляд
кто клянет меня — жесток —
что он знает обо мне?
мне так хочется порой очутиться среди них...

СОБЛЮДАЙ ДИСТАНЦИЮ!
ОСТОРОЖНОСТЬ ПРЕЖДЕ ВСЕГО!
СОБЛЮДАЙ ДИСТАНЦИЮ!
НЕТУ ДЕЛА НИ ДО КОГО!

"Диалоги на Пресне" - это литературный проект в аудиоформате, беседы на актуальные и вечные темы, а также смешные и самые невероятные истории из жизни известных писателей, поэтов, актеров, музыкантов и журналистов.

Ниже опубликован его отрывок в исполнении Ильи Кормильцева.