выключается свет, я засыпаю как младенец. как вор, с улыбкой-саморезом. крадущий то, на что он претендовал и в чем не сомневался.
выключается свет и пропадают рубленые лица, нежелательные и так дешево прорисованные текстуры, массивы никуда не годной однобитной информации.

когда я бы меньше, сумеречный свет ночных недобродетелей и городских огней рисовал тенями на моей стене смелых призраков, которые обещали мне смерть и угрожали своими острыми, мнимыми конечностями.

я уже не боюсь их ножей, костей, мраморных, острых грудей. я привык засыпать с бритвами, тянущимися со стен к моему горлу, и мне становится так сладко в могильно холодном одеяле. шприцы и виселицы, капканы и скальпели, мясницкие крюки и цепи для потрошения туш висят как новогодние гирлянды над кроватью, перезванивая напоминаниями о том, что я уже достаточно прожил, чтобы не бояться своих демонов.

они обязательно станут дресироваными песиками, с которыми я смогу делать рррррррррррр и форсировать кишки.

бояться нужно и можно, но не для себя. для мамы.