Ходят вокруг друг друга и облизывают губы. Спотыкаясь об бордюры и разбросанные ногти, мы не забываем набивать легкие для еще одного, очень важного слова, которое должно изменить все. Проваливаясь сквозь кисельную тоску и высоковольтные провода, падая лицом в пыль, все еще остается воспоминание, которое захватывает дух сильнее, чем предстоящая неудача и острый нож в ребро. Все это будет потом, когда я что-то вспомню, прожую, сплюну. Покуда все вокруг ждет как порох моих стертых от ожидания зубов вспыхнет радугой, разбежится стразами, подгарая на руинах только что зачатого дня.
Разбирая вечность на коктейльные перерывы, влажные салфетки, легкие внеурочные перепихи, скрипящие страхи я успеваю сдохнуть двадцать раз на дню.
И восстаю из мертвых едва лишь запримечу эти чудные, сахарные глазки. кусочки спелой, кислотно-черной глазури.
Это заговор, который я только начинаю осязать.
Бунт. Против матери-природы, пизды-пророка.
Вот-вот и я буду подшагивать в маршах армии этих веселых ребят, улыбающихся куда чаще других. Шакалы, рожденные смеяться и отрыгивать молитвы о том, как бы не дожить и до 30.
Это homo-терроризм. Люди, которых делают и воспитывают с большим трудом, чем стоимость любых вещей, которые они потом носят, потребляют, учат в своих говно университетах и производят за станком в сальных робах, не могут сделать ничего более выдающегося, чем просто замкнуть свой путь.
Люди, которых любили и на которых так надеялись.