Автор >>Я злая<<
Бета: ССБ
Жанр: драма
Персонажи/пары: Сакура/Какаши
Рейтинг: PG-13
Статус: закончен
Размер: мини
Предупреждения: возможно ООС, бред новогодний)))
Дисклеймер: герои и вселенная принадлежат Кишимото Масаши



Снег… Холодные бабочки застывшей воды. Они мирно ложатся на землю и тут же тают, умирая от невыносимого тепла. Красивые хитросплетенные узоры, которые Хатаке успевает разглядеть за миг, до того, как растает снежинка, кажутся насмешкой. Зачем создавать что-то столь прекрасное, только для того, чтоб разрушить? Зачем лететь к свету, если знаешь, что непременно сгоришь? Насмешка. Он вновь двигается вперед, сквозь этот снегопад… нет, не метель, а именно мягкий, чарующий своей чистотой снегопад. Он идет мимо, загорающихся мягкими праздничными огнями окон. Он идет один.
Свет в очередном окне. Сил, чтоб заставить себя посмотреть туда, нет. И он идет вперед. Ему встречаются люди, отчаянно бегущие домой. Праздник. Как же горько. Он покрепче сжимает в руках сверток, завернутый в шаль, и продолжает свой путь. Останавливается лишь у маленького, запорошенного снегом домика. Свет в окнах не горит, Какаши неверяще заглядывает в каждое. Нет, дом пуст. Хозяева покинули его, в канун праздника. Тогда ниндзя приоткрывает окно, впуская в комнату мириады маленьких снежинок, тут же превращающихся в воду. Хатаке укладывает сверток на подоконник, его тонкое обоняние улавливает запах ее духов. Он старается, как можно точнее запомнить этот образ. Ведь все, что открыто его взору – она – чуть сползшая с кровати кофточка, примятое покрывало, аромат ее духов. Пересилив наваждение, Какаши захлопывает окно и отправляется в обратный путь. В конце лишь пустая квартира, в которой нет никого, кроме снежинок, влетающих в распахнутое окно.
Дойдя до дома, он приостанавливается у двери. Подставляя лицо летящему снегу, Хатаке медленно вдыхает густой морозный воздух. Снег таял, падая на его лицо. Зачем? Зачем создавать что-то столь прекрасное, если все равно оно будет разрушено?
- Очевидно для того, чтобы оно никому не принадлежало…
Ответ на вопрос, нечаянно заданный вслух. Какаши обернулся на этот чарующий, столь знакомый голос. Она стояла чуть поодаль от выхода из переулка. Несмотря на холод, на ней лишь платье. Розовеющая переливами лепестков, вышитых на кимоно, дикая вишня, прекрасно сочетающаяся с волосами и румянцем на щеках его обладательницы. Столь живо розовое на мертвецки белом.
- Сакура…
- Какаши-сенсей, - она нежно улыбнулась ему – простите, у меня нет для вас подарка, но это кимоно…
- Я купил его давно, но оно будто создано для тебя, - опять напускная веселость и небрежность в голосе сенсея. Нотки безразличия гасят улыбку на лице у куноичи.
- Сакура, да ты же замерзнешь! Зачем ты… - Он не успел договорить – она ответила прежде, чем он закончил.
- Я хотела поблагодарить сенсея. Это самый чудесный подарок в моей жизни. Я возвращалась домой и увидела вас. А потом увидела подарок и… - Сакура развела лишь руками – кажется, я опять сделала, не подумав… Я хочу устроить сенсею праздник.
Какаши не ответил, он подошел и надел на нее свою куртку.
Опомнился Хатаке уже на кухне. С волшебной быстротой и сноровкой Сакура готовила праздничный ужин для него, для своего учителя, для…
Когда они, наконец, сели за стол, Харуно с грустью оглядела яства и свое кимоно.
- Простите, Какаши – сенсей, эти подарки оказались неравноценны…
- Сакура, о чем ты говоришь?
- Нет, учитель, этот подарок, - она обвела рукой стол – никогда не будет по-настоящему вашим.
Ужин прошел в молчании.
Он ощущал ее запах, каждое дуновение ветерка, приносящего аромат ее духов и нежного тела. Он любил всю ее. Растворяясь в этом чувстве, отдавая ему всего себя, но, не позволяя страсти, взять верх. Когда Сакура мыла бокал, тот вдруг хрустнул и разлетелся на осколки, раня ее. Алая кровь закапала из ранки. Хатаке схватил полотенце, чтоб остановить кровотечение, сжимая ее руки в своих ладонях.
Так он простоял на коленях несколько минут, пока наконец не понял, что молчание затянулось, тогда он решился поднять голову. Она смотрела прямо ему в глаза, со странным, практически не читаемым выражением этих изумрудных зерцал. Смотрела со всей болью, скорбью и тоскою, радостью и надеждой, смотрела так, как будто видит впервые, смотрела так, как будто видит в последний раз. Так умеют смотреть лишь женщины, прошедшие через горе. Так умеют смотреть лишь девушки, которые предчувствуют это горе. И, не понимая сам, что делает, Хатаке стал касаться кончиков пальцев куноичи своими губами. Успокаивая, беря на себя частичку ноши. Она выдохнула, с силой одернув руки, но лишь затем, чтоб через минуту обвить ими шею сенсея. Они оба не помнили, как оказались в темной спальне. Кажется, Какаши донес ее на руках. Оба громко дышали, с силой выдыхая воздух через стиснутые зубы – от нетерпения, от обжигающего желания близости. Кимоно упало на пол, оголив ее прекрасное тело – Хатаке застонал от увиденного. Он встал на колени и стал покрывать живот куноичи хаотичными поцелуями. Пальцы Сакуры теребили серебряные пряди на его голове. Уже лежа на кровати, перед тем, как доказать свое право на эту девушку, Какаши заглянул ей в глаза, ища разрешения, следуя невыносимому порыву, вырвавшегося на свободу благоразумия. Ответом на его вопрошающий взгляд был лишь легкий кивок прелестной головы. Биение двух жизней, сливающихся в одну.
Когда утро озарило комнату, где спал Какаши, он тут же проснулся. Вскочив с кровати, он недоуменно обвел взглядом, как казалось совершенно обычную комнату, но уже настолько не обратимо изменившуюся и…пустую. В спальне не было ее. Лишь маленький белый листок, на котором выведена всего одна строчка:
« Не принадлежать никому. С любовью, навсегда не твоя, Сакура.»
А на улице бушевала метель.