Рассказ- "потеряшка". Я совсем о нем забыла. Писала после ухода с паллиативной линии. Перерабатывала, так сказать, свои "переживания"))).
Для тех, кто еще помнит, что я рассказы иногда пишу. И кто способен осилить "много букв" на нелегкую тему (я предупредила).

Марья Васильевна

- Костя, ну ты представь… Говорит, что я должна туда ехать! У меня двое маленьких детей. Говорит, что мать там одна. Куда я поеду? Там однушка, где мы все жить будем? А дети? Зачем им на все это смотреть? Да мать сама говорит, чтобы не приезжали. А Нинка все орет, что я бы могла, а она никак. Что иначе уволят, денег не будет, и хозяин ее с квартиры выгонит. Да, курьер был, все привез. Проверила, все по списку. Да ладно тебе… Хорошо проверила. Да, все как в квитанции.

Катя переложила телефон в другую руку.
- Всё, я поняла. А что Нинке сказать то? Ну, чтобы отстала. Совсем не хочет понимать...

Дочки дались тяжело. Не так молодая Маша представляла себе материнство. В мечтах она нежно улыбалась розовощекому спокойному младенцу, а в реальности она часами укачивала ночью истошно-орущую Катьку – всю красно – багровую от бесплодных попыток настоять на своем уже в столь невинном возрасте. Ночь - время для сна? Кто сказал? «Такой она была с рождения», - думала Марья Васильевна, переворачиваясь на бок. Боль, приглушенная лекарствами, тлела внутри постоянно, и теперь Марья Васильевна – мать, и уже бабушка мало спала по ночам. Марья Васильевна умирала. Боль являлась, увы, ее верным проводником в конце Пути. Хотелось побыстрее уже. Но никак. Видимо, там, наверху в Небесной канцелярии про нее забыли на время. Но на какое?

Временами от лекарств, Марья Васильевна теряла счет времени. Ей казалось, что она только что прилегла и просто прикрыла глаза. Лекарства помогали от боли часа на 3 - 4, потом опять накатывало, и Марья Васильевна просыпалась.

- Девки твои когда приедут? – интересовалась Клавдия – соседка сверху. Забегала она каждый день, утром и вечером.
- Да чего им тут делать то? – торопливо откликалась Марья Васильевна.
- Ну да, ну да..
- Детки у старшей. Младшая по 12 часов работает, начальник у нее строгий, квартиру снимает сама.
- Ох, растишь их, растишь… - вздыхала Клавдия о своем.
- Клава, не начинай уж.

Марья Васильевна знала, что далее будет рассказ Клавдии о ее беспутном сыне, который давно не звонит и не пишет. И жив ли, никому неизвестно. Сын, разругавшись в пух и прах с отчимом, собрал вещи и пропал с тех пор. Подрастала дочь, рожденная уже от этого второго мужа. Тихая, неприметная, послушная. «Маша, у меня даже больше сердце за нее болит. Мальчишки то всегда как-то устраиваются. А эта? Встретит мужика недоброго какого. Ведь слова поперек не скажет. А может, так и будет куковать дома. И не поступит ведь никуда – одни тройки да двойки. Ничего не хочет. Вот твои то девки - умницы».

Да, умницы. Тут же не поспоришь. Старшая, Катька, сразу после выпускного вечера наутро, разбив свою копилку, собрала старый мамин чемодан и поехала на вокзал. Марья Васильевна молчала. Знала, что все слова, поперек сказанные, так мимо ушей и пролетят. Катька всегда знала, что хочет. А сейчас она хотела навсегда свалить из этого маленького городка, где все друг друга знают. И хоть беспокоилась Марья Васильевна за дочь, знала, что та точно не пропадет. Характер в отца покойного – настойчивая, упрямая. Если что втемяшится в голову, не угомонится. Через 3 дня пришла телеграмма: «Комнату сняла, документы сдала». Еще через месяц: «Поступила, живу в общаге».

Марья Васильевна пыталась сначала посылать дочке деньги, выкраивая со своей скромной зарплаты библиотекаря. Но очень быстро дочь начала сама присылать матери то тысячу, то пять. Присланные 10 тысяч, скорее, пугали Марью Васильевну, чем обрадовали. «Чем она там зарабатывает?» - тревожилась женщина, привыкшая к весьма скромным зарплатам. Поднять после смерти мужа двух детей было делом непростым. Денег не хватало всегда. Нинка безропотно донашивала вещи за аккуратисткой - сестрой. «Вышла замуж», - пришла в августе телеграмма от Катерины.

Как это вышла? За кого? А свадьба? Марья Васильевна много лет представляла себе свадьбы дочерей. Как они в белоснежных платьях будут стоять рядом со стройными темноволосыми молодыми мужьями и улыбаться, а она будет смахивать слезы украдкой, радуясь счастью молодых.
Катькин «молодой» оказался не совсем молодым. Где-то под сорок лет. Летом Катерина привезла супруга, чтобы показать его матери и сестре. Начавший лысеть, с брюшком, Константин вызвал у Марьи Васильевны смутную тревогу. «Кать, а чем он занимается?», - тихо спросила она на кухне дочь. «Ой, мама, да бизнесом», - проговорила дочь и не стала ничего больше объяснять. Марья Васильевна и не спрашивала уже, немного стесняясь зятя, который по возрасту был почти ее ровесником. Это уже потом, после отъезда «молодых» через младшую, Нинку, она узнала, что у Кости в первом браке родилась дочь, которая сейчас из-за «дуры – матери» не хочет общаться с отцом. Марья Васильевна какое-то время размышляла о том, как девочке после развода родителей, как должно быть, обидно Косте, что дочка встала на сторону матери и не общается с ним. Однако вскоре она узнала о беременности Кати и стала уже мечтать о внучке, забыв совершенно о девочке, которую никогда в жизни не видела и не увидит.

Катя родила мальчишек – близнецов, для которых счастливый отец, давно мечтавший о сыновьях, сразу же нанял няню. Катя погрузилась в «бизнес», помогая супругу укреплять благосостояние теперь уже большой семьи. Через несколько лет они все вместе переехали в хороший и добротный частный дом в пригороде за высоким забором, и Марья Васильевна начала мечтать о том, что может приехать погостить к дочке и внукам хотя бы на недельку летом.

Неделька превратилась в три дня. И не потому, что Катька и ее муж нерадостно встретили Марью Васильевну. Разболелась дома младшая, заканчивающая школу, и встревоженная Марья Васильевна вернулась домой. Как можно было заработать в летнюю жару пневмонию? Летний воздух был тягучий, ароматный. Ни ветерка. Уже вторую неделю стояла жара. «Да как тебя угораздило?» - в сердцах восклицала Марья Васильевна, вызывая скорую. Долго не удавалось сбить температуру. На все расспросы о том, где она так простудилась, пожимала плечами и отворачивалась к стенке.

Провалявшись более месяца в больнице, Нина никуда не отправила документы. Многие ее одноклассники разослали результаты ЕГЭ по разным вузам необъятной страны и потихонечку разъехались, начав взрослую жизнь вдали от дома. В августе Нина выписалась из больницы и устроилась на ближайшую почту.

Марья Васильевна в душе радовалась – хоть одна дочка останется с ней. Будила Ниночку по утрам, кормила завтраком и вслед за дочкой сама уходила на работу. Вечером, сидя на диване, мать и дочь тихо смотрели любимые сериалы, вязали, рассказывали друг другу местные новости. Ниночка начала разводить цветы на маленьком балкончике.

Однако приехавшая весной Катька разрушила этот безмятежный мир. Обрушившись на сестру с обвинениями в том, что она «без толку теряет тут время», «гробит юность в этом Мухосранске», увезла сестру с собой. Нина звонила и рассказывала матери, что Катя помогла ей снять комнату, устроила секретаршей в хорошую фирму. Через несколько лет Нина уже училась на вечернем отделении финансово-экономического вуза, получила повышение. Да, толковые у нее дочки, не то, что у Клавдии.

Мария понимала, что соседка осуждает Ниночку и Катьку за то, что «мать тут одна мается». Да, одна. Но она привыкла. И очень не хотела, чтобы дочки видели, как ей больно и страшно. И очень надеялась, что все быстро закончится. Ей абсолютно не хотелось, чтобы дочки видели ее беспомощность и растерянность. «Не дай Бог еще слягу, - думала она, - они, что, будут меня мыть тут, из-под меня все выносить?». При таких мыслях ее передергивало. «Господи, Боже, дай быстрее помереть, чтобы недолго мучиться». Соседка знала о настрое Марьи Васильевны.

- И ничего, не надломятся твои девки. Тоже мне, королевны. Горшок не вынесут, что ли?
- Клава, да я на ногах.
- Да вижу я, на каких ты ногах. Давай хоть помогу до уборной дойти, - вздыхала Клава.

Раз в три дня забегала Анастасия Матвеевна из собеса – приносила лекарства из аптеки, продукты из магазины. Усталая и грузная, она вытирала пот бело – бурым носовым платком. «Тяжеловато мне уже в моем возрасте к вам на четвертый взбираться». Да, тяжело, соглашалась Марья Васильевна, ощущая вину за то, что живет в старой пятиэтажке без лифта.

Частенько заходил терапевт Иван Петрович. Он, как и Клавдия, неодобрительно относился к тому, что дочки не спешат приехать.
- Ваня, ну зачем ты так? – Терапевт был одноклассником Марии Васильевны. Она хорошо знала его жену, детей.
- Как так? Мать болеет, а они где?
- Мать уже несколько лет болеет. Не бросать же им тут все и не сидеть тут со мной.
- И почему бы не сидеть?
- Зачем, Вань?
- Помочь тебе, одна ведь.
- Да встаю я, видишь, кашу сварила.
- Да вижу. А если не встанешь вдруг?
- А у Клавки есть ключи.
- У Клавки артроз и давление. Она – пенсионерка. А твои дочери - кобылы молодые, здоровые, сильные.
- И славу Богу.

Иван Петрович недовольно ворчал. Оставив для Анастасии Матвеевны новые рецепты, уходил. Вечерком иногда забегала его жена – шумная и смешливая Варвара. Не спросив разрешения и совета хозяйки, как бы между делом и разговорами умудрялась вытереть пыль, вымыть пол, полить цветы. «Звони, Машенька, если что» - «Если что, уже не смогу позвонить» - «Ну тебя, прекрати».

Мария Васильевна как-то смотрела по телевизору, как в далекой Москве таких, как она сама, увозили доживать последние дни в чистые и белые хосписные палаты. Она смотрела на улыбающиеся лица медсестер на экране и качала головой: «И какая им радость на умирающих то смотреть? Что за работу женщины себе выбрали?». Дальше в программе показывали кожаные диваны в холе, рыбок в аквариуме. Она думала о том, что если бы у них в городке было бы такое место, она бы туда согласилась уехать. «И дочкам легче, знать, что я под присмотром, что лекарства всегда дадут. И санитарки есть».

Марья Васильевна закрыла глаза и попыталась хоть немного поспать. Боль была тихой, дремлющей. Но сон не шел. Марья Васильевна думала о том, что в шкафу уже сложила «похоронные» вещи. Клава пообещала сразу позвонить ее дочкам. Как приедут – передаст им деньги на похороны. Мария Васильевна откладывала их потихонечку в последний год. Боль отдалась где-то под лопаткой. Марья Васильевна охнула и замерла, прислушиваясь. «Да, он то уходил тяжелее», - подумала она.

Дочки были совсем маленькие, когда от рака желудка умер их отец. Здоровый сильный мужчина ушел за три месяца. Похудел наполовину, остались одни глаза. Дочек Мария Васильевна отвезла в последний месяц жизни мужа к тетке в деревню. Морфин плохо помогал. Витя метался в кровати, пока были силы. Потом тихо стонал, но по мере усиления боли начинал кричать в голос. Казалось, что ревет дикий зверь, а не человек. Он мычал, вращая белыми зрачками. Мария Васильевна впервые увидела смерть. Когда умирала ее мама, отец увел ее к бабушке. Там она и жила последние месяцы, отчаянно скучая, спрашивая бабушку, когда же можно будет вернуться домой. Бабушка сердилась, говорила, что мама болеет, что к ней сейчас не пускают врачи. Потом маленькая Маша стояла на кладбище и смотрела, как в яму опускают большой обтянутый красной тряпкой ящик. Она крепко держала за руку отца и молчала. И, хотя бабушка все ей объяснила вроде про похороны, она никак не могла понять – как это мама там в ящике, что значит умерла, это насовсем?

Накручивая круги вокруг кровати умирающего Виктора, тогда еще довольно крепкий и молодой Иван Петрович сокрушенно разводил руками, недоумевая, почему такие большие дозы не брали его пациента. Мария Васильевна, слушая стоны мужа, думала, сколько она способна выдержать. Если бы не Клава, она забывала бы поесть. Светлые белокурые некогда волосы превратились в тусклую паклю. Озорные и веселые сверкающие глаза померкли, как бы выцвели. Она не помнила, когда и сколько спала. В моменты тишины, когда муж затихал, она ложилась рядом и проваливалась в какую-то пустоту. Новый стон будил ее. В доме постоянно пахло лекарствами. Потом, после смерти мужа Марии Васильевне еще долго чудился тот резкий запах. Ей казалось, что он въелся в обои, занавески, покрывало. Она все перестирала после смерти мужа по несколько раз, долго проветривала комнату.
Неужели Клава и Ваня не помнят, как это было? Зачем тут дочки?

Тяжелые веки устало сомкнулись. Боль притихла.
Марии Васильевне снился чудесный сон. В том сне они с Витей были очень молодые и невероятно счастливые. Они шли молча, взявшись за руки, по песчаной тропке вдоль соснового бора, где всегда любили собирать крепкие коренастые боровики, слушать лесных пташек. Маша просто прижималась к плечу мужа и чувствовала, что готова идти с ним куда угодно. Она очень соскучилась.