Там на ветру скрипели качели. Так тихо, так жалобно. В этом маленьком мире давно не было тех, кто мог бы на них качаться. И качели плавно двигались на ветру и пели свои горестные песни.
Скрип двери, лязг металлической щеколды. Старые больные ноги тяжело шаркают на крыльце. Потом слышится глубокий вздох. И то ли сожаление в нем, то ли безразличие... А качели все скрипят и качаются. Вете рвет кроны деревьев, бросает оторванные листья на крыльцо, как дуэлянт перчатку.
Пожилая женщина с грохотом ставит ведро возле колонки и с тяжелым усилием давит на рычаг. Сначала рычаг опускается, а вода так и не льется. И только со второй попытки пробивается рваная струя, громко стучащая по дну ржавеющего ведра.
А раньше здесь был полный двор детворы - совей, соседской. Ребятня всегда очень шумела и та самая женщина, что сейчас качает воду, тогда была еще молодой и преувеличенно шикала на расшумевшуюся детвору. А на самом деле, смотрела на них с улыбкой, с радостью. Она убирала тыльной стороной ладони прядь русых волос со лба, упиралась руками в бока и звонко говорила: "Вот сорванцы-то, а? Выпороть бы вас всех разом!", а потом, довольно улыбаясь, шлепала ближайшего малыша легко и не больно. Тот взвизгивал и со смехом уносился в другую часть двора, одним прыжком вскакивал на качели и начинал раскачивать их до самых верхних ветой, рассекая воздух с глухим свистом. Женщина смеялась, вытирала фартуком руки и уходила обратно в сени, где на на плите жарилась свежепойманная рыба и пахло радостью...
Старые больные ноги сделали неуверенный шаг вперед. Ступеньки теперь стали наклонными, истоптались, просели. На окна лез виноград, потерявший всякую опрятность. Он опутывал дом как дикий плющ, из-за него отсыревали бревна дома, но уже некому было обрезать эти сильные наглые лозы, потому они пролезли даже на чердак, раздвинув старые доски.
Где-то в глубине дома чахоточно закашлял телефонный аппарат. Сатарая женщина бегом побежала в комнату, не разуваясь, влетела в зал, пробежала по ковру и схватилась за трубку: "Алло! Алло? Вас не слышно! Алло? Коля, это ты?" Но в трубку крякнул какой-то равнодушный голос. Ошиблись номером. Женщина тяжело опустилась на стул, положила ладони на колени и долго-долго смотрела на старую фотографию на столе, покрытом узорной вязаной скатертью. Там, на той фотографии, все было так, как когда-то: она, живой еще муж, маленький Колька на руках и пара соседских ребятишек, отчаянно желавших попасть в кадр.
Она снова вышла во двор. В этом маленьком мире была страшная тишина. Где-то там, за покосившимся и позеленевшим забором матерился пьяный сосед, жужжала бензопила на соседней улице, рыжая собака с сопением рыла землю возле калитки. А во дворе лишь ветер рвал верхушки деревьев, и качели пели свою бесконечную грустную песню...