Хочу признаться - давно уже чебур не является двумя ипостасьями. Он шляется по улицам, собирает летнюю пыль, раскисшие листья и комья ваты в голове будучи мыслим внутри себя глухо и не переливаясь, без отзвуков иных и отражающего эха.

А когда чубер-чебу вспоминал себя слишком далеко, то почти всегда - чебу-мамо. Та смотрела на несмышленого и приговаривала: "Ну посмотри на себя. Такие славные ухи - много слушаешь, кого надо и кого не надо. Всех готов прям выслушать. Или подслушать, что тебе больше нравится, а? И глаза тоже, хоть и пуговицы, а распахнуты широко, удивленно. И голова-то, голова! Так и вертится во все стороны, с этими твоими ушищами и глазенками. Ну. А рот где? С таким маленьким ртом, ты не то, что вырасти не сможешь (туда ж просто не поместится мало-мальски правильного количества еды!), ты же и двух слов не свяжешь. Горе ты моё. Не высказанное". Так вот приговаривала, журила Чемать своё чадо, да ненароком поглаживала того по шерстяной курчавости. От избытка мамко-чувств, не иначе.

Тогда наш объект неряшливого случайного наблюдения думал над словами совсем мало, больше впитывая поролоновым темечком всё самое вкусное. А горькое или терпкое - выкидывал в окно. По своему поступал правильно. С пяточки на носочек.

Сейчас Чебурашго, не сильно изменившийся в габаритах, но потяжелевший той частью, которая у него заместо честной головы, думает, что думает много чаще. Обычно о том, что он много думает. И иногда - размышляет, о чем же он думает. И как много. Считать у него плохо получается и от этого всё только запутывается в плюшевости изнанки несуразной его башковенции.

Никому чебураторный зверь не нужен, поэтому он ловит себя сам. Например - на попытках коллекционирования. Как самого простого из собирательных рефлексов, которые ощутимы и очевидно наглядны своими грудами и кучищами. Он хотел бы собирать дороги. Или кусочки неба. Или узоры древесных корней, повторяющих плетенья коры, огибающей их же, произросших в стволы и далее тени рисунок от кроны, древо оканчивающей. Или уж вовсе сиюмоментное - кубышки с чувствами максимальной ясности и контистенции. Или секунды, впереди мысли бегущие, за которые вот-вот - и схватишься, ощутишь их прихождение в твою собственную вселенную, одну на всех-многих.

Но всё это в лапах не удержишь, по коробкам-альбомам не позапихиваешь. От того сложно и ленно. Не лень только существовать физиологически, в мягкости и иногда - играть. Играть всегда интересно, когда уж совсем не лень. Например, в живую и с другими. Например, в несуществующее, но сгущающееся в области макушке и дальше вниз еще сантиметра на 2-3. Там есть такие чёткие и нерегулярные правила, и кто-то обязательно следит за ними, а кто-то - непременно их упускает. Часто еще бегают от правил или ими бывают биты. От деревянных бит бегают чаще, чем от двоичных. Так вот там, в писанных правилах, есть +плюс и есть -минус. И иногда - |посередине. Чешко сильно радовался, когда между, потому как думал по наивности, что это самое из самых, чтобы иметь для себя кусочки дальше и ближе, меньше и больше, полярного и другого полярного. Но ему объяснили, что | кому-то должно и должно оно в равной степени всем. чтобы, значиться, баланс и опять же считать, как весы в граммах или шаги у канатоходца.

А Чебурашка не понял и всё равно играет. И не знает, что делает больнее - он сам внутри или кто другой снаружи. Что громче - молчать в стену или сворачивать круги беззвучным криком. Быстрее плыть поперек или падать по диагонали. Делать ошибки или ошибочно делать. Вобщем, незатейливый он, зависший в ИлИ.