Настроение сейчас - нормальное

С либертарианской точки зрения, задача правительства – защищать права людей. Не более. Но и это очень серьёзное дело, и правительство, которое хорошо с ним справляется, заслуживает нашего уважения и поздравлений. Однако защита прав – лишь минимальное условие для поиска счастья. Как доказывали Локк и Юм, мы создаём правительство с целью защитить нашу жизнь, свободу и имущество, чтобы создать наилучшие условия для выживания и преуспеяния.
(...) Без сотрудничества с другими людьми невозможно добиться процветания, и нашим уделом в противном случае было бы жалкое существование на грани выживания. Мы стремимся объединить свои усилия с усилиями других людей не только для достижения практических целей (...) но и потому, что ощущаем глубокую потребность в единении, в любви, дружбе и общности. Объединения, образуемые нами с другими людьми, и составляют то, что мы называем гражданским обществом. Такие объединения весьма разнообразны: семьи, церкви, школы, клубы, братства, кондоминиумы, объединения по месту жительства и множество видов коммерческих обществ: партнерства, корпорации, профсоюзы и профессиональные ассоциации. Все эти объединения так или иначе удовлетворяют человеческие потребности. В широком смысле гражданское общество можно определить как совокупность всех естественных и добровольных объединений в обществе. Некоторые аналитики проводят различие между коммерческими и некоммерческими организациями, утверждая, что коммерческие фирмы являются частью рынка, а не гражданского общества; однако я следую традиции, согласно которой подлинное различие между объединениями состоит в том, что одни из них принудительные (государство), а другие – естественные, или добровольные (все остальные). Создаётся ли конкретное объединение для получения прибыли или для достижения какой-либо другой цели, ключевой признак – добровольность нашего участия в нем. Объединения в рамках гражданского общества создаются для достижения определённых целей, однако само гражданское общество не имеет никакой цели; оно является непреднамеренным, спонтанно возникающим результатом всех этих имеющих цель объединений.
Некоторым не нравится гражданское общество. Карлу Марксу, например. Рассуждая о политической свободе в одной из своих ранних статей "К еврейскому вопросу", Маркс писал, что "так называемые права человека… суть не что иное, как права члена гражданского общества, т.е. эгоистического человека, отделённого от человеческой сущности и общности"... "человек как член гражданского общества" является "индивидом, замкнувшимся в себя, в свой частный интерес и частный произвол и обособившимся от общественного целого". (...) он хочет, чтобы гражданское общество было вытеснено обществом политическим. Когда люди станут действительно свободны, говорит он, они будут видеть себя гражданами единого политического общества, а не "расщеплёнными" на разные, частные роли торговца, рабочего, еврея, протестанта. Каждый человек станет "общественным существом", объединённым со всеми другими гражданами... обретёт свою "человеческую сущность, заключающуюся в истинном коллективизме человека". Как будет достигнуто такое освобождение, объяснено не было, а реальный опыт марксистских режимов едва ли можно признать освобождающим...

Когда либерализм и Промышленная революция принесли свободу, процветание и мобильность большому числу людей, многие стали покидать родные деревни и даже страны, чтобы обрести лучшую жизнь в другом месте. Решение уехать говорит о том, что люди надеялись сделать свою жизнь лучше, а устойчивость миграционных потоков указывает, что они действительно обретают на новом месте лучшую долю. Однако даже человек, довольный тем, что уехал из деревни и родной страны, может переживать утрату чувства общности... Это та самая тоска, которую, как многим казалось, может объяснить марксизм.
По иронии судьбы марксизм обещал свободу и общность, но привёл к тирании и разъединению. Тиранический характер режима в марксистских странах хорошо известен, ...марксизм создал общество гораздо более атомизированное, чем любое общество капиталистического мира. (...) Марксистские правители советской империи, во-первых, теоретически верили, что в условиях "истинной свободы" люди не будут нуждаться в организациях, обслуживающих их индивидуальные интересы, и, во-вторых, знали из практического опыта, что в независимых объединениях таится угроза государственной власти. Поэтому они не только ликвидировали частную экономическую деятельность, но и настойчиво подавляли церкви, независимые школы, политические организации, объединения по месту жительства и все остальное, вплоть до клубов садоводов. В конце концов была разработана теория, утверждающая, что такие не всеобщие организации способствуют разъединению. В результате, лишённые какой-либо формы общности, которая служила бы промежуточным звеном, связывающим семью со всемогущим государством, люди превратились в полном смысле слова атомарных индивидов. Как писал философ и антрополог Эрнст Гелльнер: "Эта система создала изолированных, аморальных, циничных индивидуалистов, не имеющих возможностей для самореализации, изощрённых в лицемерии и приспособленчестве". Естественные связи с соседями, прихожанами своего храма, деловыми партнёрами были разрушены, что сделало людей подозрительными и недоверчивыми, не видящими причин сотрудничать с другими или даже просто относиться к ним с уважением. Пожалуй, ещё большая ирония состоит в том, что марксизм в конечном итоге привёл к возрождению уважения к гражданскому обществу. ...Возрождение гражданского общества было не единственной причиной реставрации свободы в Центральной и Восточной Европе, однако более сильное гражданское общество поможет защитить новую свободу, принеся с собой также все остальные выгоды, которые люди могут получить, только взаимодействуя друг с другом.
Озабоченность Маркса по поводу общности и разъединённости разделяют и те, кто далёк от марксизма. Философы-коммунитарианцы, считающие, что любой индивид обязательно должен рассматриваться как часть какого-либо сообщества, обеспокоены, что на Западе, особенно в США, делается чрезмерный акцент на отстаивании прав индивида в ущерб обществу. Их точку зрения на отношения между людьми можно представить как ряд концентрических окружностей: индивид является частью семьи, микрорайона, города, штата, страны. Они говорят, что мы иногда забываем фокусироваться на всех этих кругах и нас следует как-то поощрять к этому.
Однако являются ли эти окружности концентрическими? Современное общество правильнее представлять в виде ряда пересекающихся окружностей с мириадами сложных связей между ними. У каждого из нас множество способов взаимодействия с другими людьми – именно это не устраивало Маркса, и именно это прославляют либертарианцы. Одна и та же женщина может быть женой, матерью, дочерью, сестрой, кузиной; наёмной работницей одного предприятия, владелицей другого, акционером третьего; съёмщицей жилья и домовладелицей; служащей кондоминиума; активисткой в движении девочек-скаутов; прихожанкой пресвитерианской церкви; работником избирательного участка от демократической партии; членом профессиональной ассоциации и т.д. и т.п.
Бoльшая часть этих объединений служит конкретной цели – заработать деньги, сократить преступность, помочь детям, – но при этом они связывают людей друг с другом. Ни одно из них не исчерпывает личность человека и не определяет его полностью.
Согласно либертарианской концепции, мы устанавливаем связи с разными людьми разными способами на основе свободного и добровольного согласия. ...Из многообразия взаимодействий отдельных людей друг с другом возникает сообщество: не тесное деревенское или мессианское сообщество, которое сулили марксизм, национал-социализм и обещающие исполнение всех желаний религии, а сообщество свободных людей в добровольно избранных объединениях. Не индивиды возникают из сообщества, а сообщество возникает из индивидов. Причём возникает не потому, что кто-то планирует его создание, и, конечно же, не потому, что его создаёт государство, а потому, что должно возникнуть. Для удовлетворения своих потребностей и желаний люди должны объединяться друг с другом. Общество – это объединение индивидов, регулируемое юридическими правилами, или, скорее, объединение объединений, а не одна большая община или одна семья, как совершенно ошибочно полагают Марио Куомо и Пэт Бьюкенен. Правила семьи или небольшой группы не являются и не могут быть правилами расширенного общества.
Разграничение индивида и сообщества может вводить в заблуждение. Некоторые критики говорят, что сообщество предполагает отказ человека от индивидуальности. Однако членство в группе не обязательно принижает индивидуальность; более того, освободив человека от ограничений, присущих отшельническому образу жизни, и расширив возможности по достижению своих целей, членство в группе может даже подчеркнуть его индивидуальность. Такой взгляд на сообщество требует, чтобы участие в нем было добровольным, а не принудительным.

СОТРУДНИЧЕСТВО

Поскольку далеко не всего из желаемого люди в состоянии достичь самостоятельно, без чьей-либо помощи, они многообразно сотрудничают с другими. Защита прав и свободы действий государством создает среду, в которой каждый человек может преследовать свои цели, будучи уверенным в неприкосновенности своей личности и собственности. Таким образом возникает сложная сеть свободных объединений, в которых люди добровольно принимают и выполняют обязательства и контракты. Свобода объединений помогает ослабить социальную напряжённость. Она дает возможность членам общества устанавливать связи с другими и строить переплетающиеся сети личных взаимоотношений. Многие из этих отношений имеют надрелигиозный, надполитический и надэтнический характер. (Разумеется, существуют объединения, например религиозные и этнические, состоящие из людей, принадлежащих к определённой группе.) В результате непохожие друг на друга и незнакомые люди объединяются в товарищество. Возникшие по различным поводам связи снимают напряжённость, которая в противном случае могла бы разъединять людей. Католик и протестант, в иных обстоятельствах предъявившие бы друг другу множество претензий теологического толка, встречаются как покупатель и продавец на рынке, как члены одного и того же родительского комитета или как участники софтбольной лиги, где они в свою очередь общаются с мусульманами, иудеями, индуистами и атеистами. Они могут расходиться в религиозных вопросах, более того, каждый из них может считать, что другой совершает смертельную ошибку, однако гражданское общество предлагает поле, в пределах которого они могут мирно сотрудничать. Статья в Washington Post о растущей популярности полуденных богослужений начинается так: "На улице эти люди – служащие и юристы, демократы и республиканцы, жители городов и пригородов. Но здесь они католики". Другая статья могла бы начинаться и так: "Там эти люди – католики и баптисты, чёрные и белые, гомосексуалисты и натуралы, женатые и холостые. Здесь же они – сотрудники компании America Online". Или "здесь они учителя детей из малообеспеченных семей". В конкретных обстоятельствах люди, которым не было бы комфортно в узком сообществе членов определённой группы, могут присоединяться к ней для достижения некоей цели...

МНОГОЛИКОСТЬ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА

Трудно описать все формы гражданского общества, существующие в сложном мире. ...Начиная писать эту главу, я взял в руки Washington Post. Помимо упоминания объединений, фигурирующих в большинстве газетных материалов, я обнаружил три истории, которые свидетельствуют о поразительной многоликости гражданского общества.
На первой полосе рассказывалось о том, как в одном из пригородов три семьи, в которых работали оба супруга, организовали клуб ужинов: каждая семья раз в неделю готовит ужин, а две другие заезжают за ним по дороге домой. Таким образом в нашем суматошном мире, когда карьерой заняты оба супруга, эти пары получают больше домашней еды, чем каждая из них могла бы приготовить самостоятельно. Возможно, это не совсем община – ведь эти семьи не усаживаются за стол сообща, – однако участники клуба говорят, что чувствуют себя расширенной семьёй: "Сидя на кухнях друг у друга, мы обсуждаем проблемы наших детей". В другой заметке сообщалось о набожной баптистской семье, которая "пыталась уберечь своих [шестерых детей] от соблазнов и искушений мира, создав общину, состоящую главным образом из людей со схожими ценностями и убеждениями". Мать обучает своих детей дома, обеспечивает их книгами, видеопрограммами и играми, оказывающими благотворное влияние, и вовлекает в общение с другими детьми из прихода и местной сети домашнего образования, а также поощряет увлечение старшего сына игрой на пианино. На первый взгляд может показаться, что эта семья отгораживается от общества, однако я уверен, что нам следует отнестись к этой истории как примеру разнообразия, возможного в гражданском обществе даже для тех, кто хотел бы вести образ жизни, отличный от представляющегося желательным большинству. И наконец, в третьем сообщении рассказывалось о детском саде на общественных началах, связывавшем пять семей на протяжении десяти лет. Дети вместе играли и росли, а матери, благодаря посменному присмотру за детьми, могли подарить друг другу "столь ценные минуты принадлежности самой себе". Автор подводит итог: "[Моя дочь] не помнит времени, когда она ещё не знала своих друзей по этому детскому саду, а я с трудом припоминаю, когда не знала своих. Такими могут быть дружеские узы. Если рядом нет родственников, их заменят друзья".

БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТЬ И ВЗАИМОПОМОЩЬ

Важный аспект гражданского общества – благотворительные организации. ... Люди испытывают естественное желание помогать тем, кому в жизни повезло меньше; для этого они организуют всевозможные формы помощи – от бесплатных столовых и приходских благотворительных базаров до таких огромных национальных и международных предприятий, как United Way, Армия спасения, Врачи без границ и Спасём детей. Ежегодно американцы тратят на благотворительность примерно 150 млрд долларов. Критики либертарианства говорят: "Вы хотите отменить жизненно важные государственные программы, ничего не предложив взамен". Однако отсутствие принудительных государственных программ – это очень даже чего. Это рост экономики, индивидуальной инициативы и активизация творчества миллионов людей, а также тысячи объединений, создаваемых для достижения общих целей. Что это за социальный анализ, который смотрит на столь сложное общество, как Соединённые Штаты Америки, и не видит ничего, кроме того, что делает правительство?
В свободном обществе благотворительность занимает важное место. Однако не она является ответом на вопрос, как свободное общество будет помогать бедным. Первый ответ таков: обеспечивая грандиозный рост и распространение богатства, свободная экономика уменьшает и даже полностью искореняет бедность. По историческим меркам, даже бедные люди в США и Европе необычайно богаты. В поражающем воображение Версальском дворце не было водопровода и канализации; чтобы перебить зловоние, вокруг дворца высаживали апельсиновые деревья.

Гордон Бьюкемп из Мичиганского университета в 1995 году писал в журнале American Scholar об изобилии, порождённом свободными рынками и современной технологией:
[Фильм] о жизни императрицы Ву, китайского аналога Екатерины Великой… начинается со сцены скачущего во весь опор всадника, спешащего передать явно ценный пакет другому курьеру, который мчится к следующей станции, чтобы передать его дальше, – и так через весь Северный Китай до Пекина и в конце концов до императорского дворца. Оказалось, что в пакетах, с таким трудом доставлявшихся с дальних горных вершин, находился лёд. Лёд для охлаждения императорских напитков. Вспоминаю, как, увидев это, я вдруг понял, что у меня есть возможность получить лёд в любой момент, просто открыв дверцу холодильника. В этом отношении, как и во множестве других, материальный уровень моей жизни – молодого человека, не занимающего никакой важной должности и живущего на скромную стипендию, – был явно выше уровня жизни могущественного китайского императора… Мне теплее зимой (центральное отопление) и прохладнее летом (кондиционер)... я могу попасть в любое место скорее и в несравнимо более комфортабельных условиях... а что касается того, что у императора могла быть золотая птичка, услаждавшая его слух пением, – хорошо-хорошо, это был византийский император, – так у меня есть Билли Холидей, Эдит Пиаф [для более молодых читателей добавим Rolling Stones, Grateful Dead] или любой из буквально сотен других исполнителей, голоса которых лежат на моих полках, – эти голоса я могу услышать, нажав пару кнопок.
Не следует забывать, что свободные рынки положили конец всеобщей бедности и изнурительному труду, хотя, конечно, по современным стандартам миллионы американцев действительно живут в бедности, убивающей не столько физически, сколько психологически, вызывая чувство безнадежности. Поэтому второй ответ на вопрос таков: государство должно прекратить заманивать людей в капкан бедности, не давая оттуда вырваться. Налоги и государственное регулирование сокращают количество рабочих мест, особенно для низкоквалифицированных работников, а система социального обеспечения позволяет заводить детей незамужним женщинам, попадая в долгосрочную зависимость. Третий ответ – взаимопомощь: люди, объединяющиеся не для того, чтобы помочь менее удачливым, а для того, чтобы помогать самим себе в трудные времена. Проблемы экономического роста, социального обеспечения и благотворительности будут рассматриваться в следующих главах, а сейчас я хотел бы поговорить о взаимопомощи.
Взаимопомощь имеет давнюю историю – и не только на Западе. Ранние ремесленные гильдии, до того как превратиться в косные монополии, известные всем, кто интересуется Средневековьем, представляли собой объединения взаимопомощи людей одной и той же профессии. По африканскому обычаю сусу, люди кладут некоторую сумму в горшок и, когда фонд достигает определённого размера, в порядке очереди забирают его. Как пишет ганский экономист Джордж Айитти: "Если бы ‘примитивная’ система сусу была введена в Америке, она называлась бы кредитным союзом". А американцы корейского происхождения назвали бы её кех – так называется группа людей, собирающихся вместе на ежемесячный обед для общения, получения советов и внесения денег в общий котёл: эти деньги каждый месяц выдаются одному из участников.

Дружеские общества играли важную экономическую роль, обеспечивая взаимное страхование на случай болезни, старости и смерти. Однако они выполняли и другие функции: установление дружеских отношений, развлечение и расширение контактов человека. Что ещё важнее, члены общества чувствовали, что связаны друг с другом общими идеалами. Главной целью была выработка правильного поведения. Они понимали, что развить хорошие привычки нелегко; полезно, чтобы добрые намерения кем-то поощрялись. Многие находят поддержку в церкви или синагоге; организация Анонимные алкоголики содействует развитию такого аспекта правильного поведения, как трезвость. Кроме того, благодаря дружеским обществам рабочие получали опыт управления организацией, – редкая возможность для британского общества, разделённого сословными перегородками. Чувство товарищества и солидарность не позволяли членам требовать помощи без уважительной причины, а кроме того, в этих обществах существовали правила и ритуалы, обеспечивавшие лояльность. Правила социалистически ориентированной Western Miners’ Federation отказывали в выплате пособий, когда "болезнь или несчастный случай были вызваны невоздержанностью, неблагоразумием или аморальным поведением". Ложа Sojourna организации House of Ruth, в начале столетия являвшейся крупнейшей добровольной организацией чернокожих женщин, требовала, чтобы, подавая заявку на выплату пособия по болезни, ее члены представляли нотариально заверенное медицинское заключение от врача; ложа также имела комитет по заболеваниям, занимавшийся как оказанием помощи больным членам организации, так и проведением расследований.
Братские объединения оказывали людям помощь в условиях растущей мобильности общества. Некоторые британские общества с множеством отделений предоставляли своим членам места для ночлега, когда в поисках работы те отправлялись в другие города. Дойл обнаружил, что "в таких организациях, как Odd Fellows или масоны, для человека, переезжающего в поисках работы, трансфертная карточка была не просто билетом для приёма в другую ложу. Она служила компактным сертификатом статуса и репутации, заработанных им в старой общине, и открывала ему доступ к новой сети деловых и социальных контактов".
Критики часто утверждают, что либертарианские рецепты решения социальных проблем фантастичны. "Ликвидировать систему государственных социальных гарантий и просто надеяться, что церкви, благотворительные организации или группы взаимопомощи закроют образовавшуюся брешь?" Здесь есть два аспекта. Да, эти группы сделают своё дело; они занимались этим всегда. Но беда в том, что существование государственной системы социального обеспечения и высокие налоги, снабжающие её средствами, подавляют подобные начинания. Разнообразие форм взаимопомощи бесконечно: от детских садов на общественных началах и клуба ужинов до местной народной дружины. Причина их внезапного упадка не в том, что женщин стали принимать на работу, и не в том, что телевидение отнимает наше свободное время, а в экспансии государства.

Из книга "ЛИБЕРТАРИАНСТВО" Девид Боуз