Областной
общественно-политический
еженедельник
9 июня 2007 №24



Номер

Афиша

Вопрос - Ответ

Архив

О газете

Поиск




беседка

КОНСТАНТИН КЕДРОВ:«У НАС СЕЙЧАС С ЛИТЕРАТУРОЙ ЛЕНИНГРАДСКАЯ БЛОКАДА»
В конце мая Рыбинск посетил поэт-авангардист и философ Константин Кедров. В 2003 году на интернет-портале «Grammy.ru» его «Компьютер любви» получил премию за 1-е место в номинации «Поэзия». Большинство пользователей сочли этот поэтический труд лучшим, хотя он был написан 20 лет назад. Стихи Константина Кедрова были переведены на разные языки мира. В 2007 году он был номинирован на Нобелевскую премию в области литературы. А самое интересное то, что его корни связаны с Ярославской землей. Он родился в 1942 году в Рыбинске в актерской семье. После окончания войны семейство покинуло город. С Рыбинском связь оборвалась, но не с Ярославским краем: летние каникулы мальчик проводил у тетушек в Угличе. Можно сказать, что своими достижениями Константин Кедров прославляет не только себя, свой род, но и малую родину.
– Какие требования, по вашему мнению, предъявляет Нобелевский комитет к современной литературе?
– Когда Нобель учредил премию в области литературы, он определил, что она должна вручаться за идеализм, за чистоту от житейской чепухи и грязи. Нобелевский комитет впоследствии от этого отказался. Возможно, и правильно делает. Ведь Солженицыну вручили Нобелевскую премию за «Архипелаг ГУЛАГ». Тут не идеализм, надо было сказать миру правду голосом 60 миллионов замученных Сталиным людей, рассказать о том, как было дело. Если говорить о сегодняшнем дне, то мне кажется, что очень важна верность идеалам человеческой свободы, свободы слова, мысли, выбора и свободы человека от материальной зависимости. Так, в прошлом году дали Нобелевскую премию турецкому писателю Паму. В Турции до сих пор не признается геноцид, когда турецкие фашисты вырезали миллионы армян. Паму нашел в себе силы сказать, что геноцид был. За это его хотят убить. Я надеюсь, моя номинация связана с художественными открытиями.
– Что вы почувствовали, когда узнали, что вас номинировали?
– Безграничную радость. Если я скажу, что расстроился, то вы мне не поверите. А затем все-таки расстроился, потому что у меня и без того было врагов выше головы. А теперь я даже не знаю… выше Полярной звезды. Это естественно. Каждый человек, который пишет, все-таки считает, что ему нужно присудить премию, что он больше достоин. Ну, уж тут как судьба складывается. Я, например, знаю, что мой друг Андрей Вознесенский тоже номинант. Где-то в 70-х годах он стал номинантом. Он вполне ее достоин среди всех-всех-всех поэтов.
– Вам не обидно то, что вы только номинант, а не лауреат премии?
– Сам факт номинации – уже прекрасно. Потому что в качестве номинантов были Владимир Набоков, Лев Толстой. Кстати, он был самым первым из номинантов. Но дали премию не ему. Не дали Набокову. Бунин был номинантом 12 лет. Причем он всегда считал, что его выдвинул Томас Манн, потому что он об этом Томаса Манна просил. Ничего подобного. Спустя 50 лет Нобелевский комитет рассекретил свои документы, и оказалось, что его выдвинул Ромен Роллан. Поэтому никогда нельзя быть ни в чем уверенным, когда речь идет о таких вещах.
– Что собой представляет поэзия ХXI века? Ее главная тема?
– Главная тема – расширение человеческого духа. Это значит видеть больше, чем глаз дает возможность, слышать больше, чем слух дает возможность понимать больше, чем разум умещает. Поэзия ХXI века мыслит такими образами, которые так просто не придумаешь. Они какие-то совершенно немыслимые или, как сейчас принято говорить, виртуальные. Она перекрывает любую фантастику. Она фантастичней космической фантастики. Это ее главная черта. Она неожиданна. Нельзя сказать, какая будет следующая строка. Если в поэзии XIX века: «Мой дядя самых честных правил…» – требуется размер, то ХXI век – век неожиданности. Неожиданность, фантастичность, расширение сфер человеческого духа до бесконечности, создание для человека духовного убежища. Жизнь во все века была жестока. Но никогда человек не был так незащищен, как в XXI столетии, хотя бы потому, что всех нас в одну секунду можно уничтожить. Я не говорю обо всем остальном. Человек ищет убежища. Оно есть в поэзии. Она космична, мыслит бесконечными категориями. Мы живем в пространстве и времени ограниченном. Хорошо, если кто-то проживет 100 – 120 лет. Но в среднем все равно 70. Душевная жизнь не прекращается, требует вечной перспективы. Вечное, бесконечное пространство. Поэзия дает и бесконечное время, пространство и перспективу. Когда говорю: «Человек – это изнанка неба, а небо – это изнанка человека», как представить вторую часть? А так: человек представляет собой все небо.
– Вы, кажется, пополнили «великий и могучий» новыми словами?
– Да. «Человек – это изнанка неба» – это будет метафора. А «небо – это изнанка человека» – это уже будет не метафора, а метаметафора. Я придумал это слово в 1984 году. Мне все говорили: «Ну, никто и не выговорит». И правда, первое время оно давалось с трудом. Сейчас метаметафора – обиходное слово. Мой друг Юрий Арабов, великий киносценарист, одаренный поэт, пишет: «Я поэт метаметафорист». Метакод. Есть генетический код всего живого. Он невидим, но его можно разглядеть в микроскоп, как ген устроен из хромосом. А метакод – видимый. Если вы поднимаете глаза на небо, то там видите Х-хромосомы, Y-хромосомы – это фазы Луны, очертания созвездий. Любой великий мировой сюжет обязательно перекопирован на движение звездного неба. За это видение мне дали доктора философских наук. Метакод – генетический код вечной жизни. Этот код читается.
– Что дает сочетание науки и поэзии?
– Я заметил, что, когда читаю книги филологические, литературоведческие, критические, они мне кажутся пресными, скучными. Читаю теорию относительности Эйнштейна: «Ой, как интересно!» Тут одно мгновение вмещает вечность. Если мчаться со скоростью света, то на фотоне время будет равно нулю. Время может сжиматься и расширяться. Если мчаться быстро, то время останавливается вообще. Если мчаться со скоростью света, то оно будет длиться вечно. Это и есть метаметафора. Современная физика обогнала современное литературоведение, филологию, критику. Я создал свой язык, где я разговариваю о поэзии, но мне легче о ней говорить со стороны современной науки. Литературоведение утонуло в ХIХ веке. Прекрасны Пушкин, Тютчев, Фет. Они совершили свои открытия, но надо двигаться дальше. Надо двигаться в XXI век. А он связан с теорией относительности.
– Получается, что в современном мире физики одержали победу над лириками?
– Физики обогнали. Они уже атомную бомбу изобрели, которая может все уничтожить. Нейтронную, которая может уничтожить все живое, а мертвое оставить. Чего только они не создали. А лирики все еще повторяют: «Я помню чудное мгновенье». Повторять, конечно, его надо, но не надо повторно писать. Без научных открытий ХХ и ХХI веков поэзия дальше двигаться не сможет. Она не черпает вдохновение в физике. Просто физика открыла те реальности, которыми поэты всегда оперировали.
– Создается впечатление, что современная поэзия остановилась в своем развитии, а интерес к ней ослаб.
– На самом деле люди не знают о существовании великой русской поэзии. Ни вчера, ни в XX веке, ни в Серебряном веке, а здесь и сейчас. Уверяю вас, мы живем среди гениальных поэтов. Несомненно, среди них первый – мой друг Андрей Вознесенский. Мы теперь богатое государство. Это раньше говорили, что мы бедные и несчастные, пожалейте нас, нам нужна помощь, нас надо с ложечки кормить. Но теперь-то мы богачи. Нефть рекою льется. Неужели же нельзя напечатать книги пяти гениальных поэтов по всей стране? Книги предлагать читателям, как это делал Сытин (издатель начала ХХ века). Он взял и издал за 3 копейки всех классиков – Толстого, Пушкина, Достоевского… То же самое надо сделать сейчас.
– Константин Александрович, а что вы можете сказать о соотношении классической и «гламурной» литературы?
– Сейчас мы «проходим» Толстого, Достоевского. Хотя их современники читали графа Салиеса. Во все времена есть такая литература, которую раньше называли чтивом, а теперь массовой. Пусть будет и то, и другое. Людям нужно отдохнуть, расслабиться. Но я другого не понимаю. Если бы столько, сколько на телевидении Киркорова (я ничего не имею против Киркорова), исполняли Гамлета «Быть или не быть», то все бы читали Шекспира. Если бы так же часто, как рекламируют пиво, показывали бы Тютчева, Фета, Хлебникова, то все бы взахлеб изучали их творчество.
– Но ведь не всякий поэт или автор находит понимание со стороны читателей...
– Ужасно. Это пища, в которой нет витаминов, нет свежести. Вот чем кормят сегодня читателей. Хлебников и ранний Маяковский – вот чистейшие витамины поэзии. Духовно человек гибнет. Современного человека посадили на страшную голодную диету. У нас сейчас с литературой ленинградская блокада. Как бы сказали поэты, блокада – блок ада. Человек лишен самого главного – духовных витаминов, духовной пищи. Вместо этого ему дают жвачку. Жвачку тоже надо давать, но не вместо же.
– Что нужно для существования этого духовного витамина?
– Когда Бродский предложил президенту США, чтобы в каждом магазине продавались дешево поэты, то его не очень поняли. А сейчас, как мне сказали, действительно в американских супермаркетах спокойно можно купить произведения современных поэтов. Что-то в этом роде надо делать. Когда витаминов нет, их раздают просто так, как детям.
– Какую литературу вы предпочитаете?
– Философскую. С удовольствием перечитываю Гегеля. Любимая моя книга – «Этика» Спинозы.

Беседовала Светлана БАШУРИНА



Copyright ©2003-2006, Газета Юность
[699x448]