Юрий Любимов.
В этом доме сразу мы начали с поэзии. И у нас был поэт в нашей среде – Владимир Высоцкий. И сразу мы начали С Андреем Андреевичем. Он посмотрел «Добрый человек» и говорит: «Чем вам помочь?». Я говорю: «Скажите, если вам нетрудно, что неплохо, если бы это продолжалось». И вот так сборище добрых людей продолжается. Я, например, благодарен судьбе, что я был со столькими поэтами знаком. С необыкновенным человеком, очень странным, вы, может, даже и узнаете его (Читает стихи Пастернака:)
Гул затих. Я вышел на подмостки,
Прислоняясь к дверному косяку.
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.
На меня направлен сумрак ночи,
Тысячей биноклей на оси.
Если только можешь, авва отче,
Чашу эту мимо пронеси…
И так далее.

Елена Кацюба
Формула жизни

Весь мир – О Е А О У Е И –
ОкЕАн ОщУщЕнИй
В нем есть один залив – У О –
чУвствО
В нем лишь одна волна – Ю О -
лЮбОвь
Но волна – это капли – капли
Капли разносят теченья
И весь океан ощущений
пронизывает – Ю О
Ю О
Ю О

Константин Кедров.

В это время змея сползающая с откоса в мазуте
оставляет кожу на шпалах как шлейф Карениной
В это время в гостиную вваливается Распутин
и оттуда вываливаются фрейлины
Все охвачено единым вселенским засосом
млечный осьминог вошел в осьминога
Двое образующих цифру 8
друг из друга сосут другого
Так взасос
устремляется море к луне
Так взасос
пьет священник из чаши церковной
так младенец причмокивает во сне
жертвой будущей переполнен

Алина Витухновская

Из миллиардного состояния
я вился я в халате и под охраной.
Я шел, как героически раненный
двадцатидвухликий Янус.
– Симулянт, – мне кричала врач пучеглазая,
– ты обманул весь мир!
И я торчал, как шприц одноразовый,
из их материи дыр.
И доктор, опаздывающий на лекцию,
разбрасывал глупенькие листы,
Когда я в их дыры вводил инъекцию
всепоглощающей пустоты.

Андрей Вознесенский

Юрий Петрович упомянул здесь имя поэта Владимира Высоцкого, и он первый раз вышел с гитарой на сцене Таганки а «Антимирах», я помню. Я прочитаю стихи, которые он читал и пел. Я прчитаю стихи «Песнь акына».
Не славы и не коровы,
Не шаткой короны земной,
Пошли мне, Господь, второго,
Чтоб вытянул петь со мной.
Пpошy не любви ворованной,
Не денег, не орденов.
Пошли мне, Господь, второго,
Чтоб не был так одинок.
Чтоб было с кем пасоваться
Аукаться через степь.
Для сердца, не для оваций,
Hа два голоса спеть.
Чтоб кто-нибyдь меня понял,
Не часто - но хоть разок.
Из раненых губ моих поднял
Цаpапнyтый пyлей рожок.
И пусть мой напарник певчий,
Забыв, что мы сила вдвоем,
Меня, побледнев от соперничества,
Пpиpежет за общим столом.
Прости ему, Бог, до гроба
Одиночеством окpyжен.
Пошли ему, Бог, второго,
Такого, как я и он.

Актер Валерий Золотухин читает стихи Маяковского.

Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают –
значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – кто-то хочет, чтобы они были?
Значит – кто-то называет
эти плевочки жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит –
чтоб обязательно была звезда! –
клянется –
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
«Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!»
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают –
значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!

«Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!»
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают –
значит – это кому-нибудь нужно?
Значит – это необходимо,
чтобы каждый вечер
над крышами
загоралась хоть одна звезда?!

Юрий Любимов читает стихотворение Маяковского:
Губы дала. Как ты груба ими.
Прикоснулся и остыл,
как будто бы целую покаянными губами
в холодных скалах высеченный монастырь.
Знаю, каждый за женщину платит.
Ничего, если пока
вместо шика парижских платий
я одену тебя в дым табака?

Я просто нарочно вам – какие прекрасные образы и рифмы!

Константин Кедров.
Самое гениальное стихотворение в русской поэзии: Велимир Хлебников.
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй - пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.


Михаил Бузник

Засохшее дерево
вдруг расцвело
Словно кровь на рубахе
отца Геннадия
вспыхнули цветы
Но струйки крови не коснулись земли
Они в трепете перед жизнью совершенной
обрели нас

Андрей Вознесенский.

Когда-то было сказано, что Есенин – это орган чувствования, это уже не человек, это орган. Орган поэзии сейчас – это Кедров. Это удивительная личность, он еще доктор философских наук. По-моему, ни один поэт в России не был таким умным и образованным. Вот сейчас вы услышите «Компьютер любви». Это удивительная вещь. Это божественное такое, разложенное на математику, это прекрасно. Я хочу, чтобы вы послушали его и полюбили.

Константин Кедров

Крест

В окруженье умеренно вянущих роз
обмирает в рыданиях лето
Гаснет радужный крест стрекозы
где Христос
пригвождается бликами света
Поднимается радужный крест из стрекоз
пригвождается к Господу взор
распинается радужно-светлый Христос
на скрещении моря и гор
Крест из моря-горы
Крест из моря-небес
Солнце-лунный мерцающий крест
крест из ночи и дня сквозь тебя и меня
двух друг в друга врастающих чресл

«Зверь нот», коротенькое. Зверь нот… Я всегда завидовал композиторам, они могут нотами записывать, а мы, поэты, не можем. Вот я попытался нотами.
Ми-нот-авр
Ре-нот-авр
Си-нот-авр
Ля-нот авр
Донотавр
Такая музыкальная пауза.


Ансамбль Дмитрия Покровского и Татьяны Гринденко.
Фантазия на тему «Звездной азбуки» Велимира Хлебникова

Андрей Вознесенский.

Сейчас перед вами выступит поэт. Если бы Хлебников был жив, он, наверное, писал бы так, как Елена Кацюба пишет. Это человек Интернета, это то, до чего Хлебников еще не дошел. У нее есть, кстати, удивительный словарь – это палиндромы. Словарь палиндромов русского языка. Это удивительная вещь жизни. Вот она вам сейчас расскажет, что это.

Елена Кацюба.

Я начну как бы от сотворения мира. Палиндром – это стихотворение, где каждая строка читается одинаково справа налево и слева направо. То есть полмира у нас читает справа налево, полмира слева направо, а эти тексты можно читать одновременно. И как сказал однажды Хлебников, «прочитав полиндромную строку, я почувствовал, что время исчезло». Надеюсь, что вы почувствуете, как время исчезает.

Аве, Ева!
Ума дай Адаму.
“Рад я, ем змея дар”.
Но мед - демон,
небу - бубен,
ночи бич он.
«Я – аркан звезд, ад, зев, знак рая,
я луна нуля,
ада к раю аркада!”
Узор ангела лег на розу,
нежен
летел,
лад Евы ведал.
В аду зло полз удав.

Юрий Любимов.

Почему сейчас звучит «Прощание славянки»? Это дорогой наш ушедший Иосиф Бродский все предлагал нашему президенту, чтобы это было гимном России. Но нас же разве кто слушает? И это не стало гимном России, Поэтому мы завели этот марш «Прощание славянки», и как бы этим мы хотели закончить последним таким звоном Серебряный век, который все равно, хотим мы или не хотим, закончил Иосиф Бродский. Валерий, в память Иосифа прочти, пожалуйста.

Валерий Золотухин.

Я всегда твердил, что судьба – игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.

Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако – сильно
.
Я считал, что лес – только часть полена.
Что зачем вся дева, если есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнёт на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.
Я писал, что в лампочке – ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.
Моя песня была лишена мотива,
но зато её хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладёт на плечи.
Я сижу в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли, и дням грядущим
я дарю их, как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.

Константин Кедров.

Все думали, что Вознесенский – великий поэт 20-го века. Теперь уже с уверенностью можно сказать, что Вознесенский – великий поэт 21-го века.

Андрей Вознесенский

Знаете, вам кажется, наверно, странным немножечко уклон в авангард этого вечера. Но я думаю, что Юрий Петрович Любимов, который сейчас читал вам Данте, и Маяковского, и Пастернака, он прекрасно все это делает, он за классику. Но сам-то он пишет стихи, как обэриуты. Вы знаете, у него есть стихи такие:
«Была у меня девочка, / Как белая тарелочка, / Очи, как очко, /.Не разбей ее». Вот это Юрий Петрович настоящий. Я думаю, что он не зря и ансамбль Покровского пригласил, в общем, это идет такое любимовское шоу. Мои последние стихи, которые немножечко… Вы понимаете, что у меня с голосом творится.
Голос теряю. Теперь не про нас,
Гостелерадио!
Врач мой испуган. Ликует Парнас –
голос теряю.

Люди не слышат заветнейших строк,
просят, садисты!
Голос, как вор на заслуженный срок,
садится.

В праве на голос отказано мне.
Бьют по колесам,
чтоб хоть один в голосистой стране
был безголосым.

Воет стыдоба. Взрывается кейс.
Я – телеящик
с хором из критиков и критикесс,
слух потерявших.

Веру наивную не верну.
Жизнь раскололась.
Ржет вся страна, потеряв всю страну.
Я ж – только голос…

Для миллионов я был тишиной
материальной.
Жизнь свою, душу – единственный мой
голос теряю.

Жест бессловесный, безмолвный мой крик
слышат не уши.
У кого есть они – напрямик
слушают души.

Мани

Мани-мани-мани фирма
мани-мани-мани-мани – нема
вложи в дома
ну, бля, мани-мани-мани
фирма четыре Мани
мани-мани-мани-мани – нема
тюрьма из-за дерьма
мани-мани-мани-МММ-мани-мани – нема

Вы знаете, вот здесь, когда шли «Антимиры», сотый спектакль, четырехсотый, пятисотый мы праздновали. Я приходил и читал новые стихи, и половину своих стихов я здесь впервые прочитал, на Таганке. И вот как-то, я помню, я прочитал «Васильки Шагала». Как раз Шагал этим лето приехал в Москву, и подарили мы ему букет васильков. Я сейчас прочитаю «Васильки Шагала».

Лик ваш серебряный, как алебарда.
Жесты легки.
В вашей гостинице аляповатой
в банке спрессованы васильки.
Сирый цветок из породы репейников,
но его синий не знает соперников.
Марка Шагала, загадка Шагала —
рупь у Савеловского вокзала!
Это росло у Бориса и Глеба,
в хохоте нэпа и чебурек.
Во поле хлеба — чуточку неба.
Небом единым жив человек.
Их витражей голубые зазубрины —
с чисто готической тягою вверх.
Поле любимо, но небо возлюблено.
Небом единым жив человек.
Как занесло васильковое семя
на Елисейские, на поля?
Как заплетали венок Вы на темя
Гранд Опера, Гранд Опера!
Кто целовал твое поле, Россия,
пока не выступят васильки?
Твои сорняки всемирно красивы,
хоть экспортируй их, сорняки.
Выйдешь ли вечером — будто захварываешь,
во поле углические зрачки.
Ах, Марк Захарович, Марк Захарович,
все васильки, все васильки...
Не Иегова, не Иисусе,
ах, Марк Захарович, нарисуйте
непобедимо синий завет —
Небом Единым Жив Человек.


Программу подготовили: Татьяна Власихина, Ольга Вихоркова, Юрий Журавлев, Валерий Новоселов, Эдуард Дробышев, Полина Тимофеева, Максим Рыжаков.

После вечера на Таганке был издан «Журнал ПОэтов» № 2 «Созвездие весны» с фотографиями друга ДООСа Алексея Годунова, а также антология французской и русской поэзии «ДЕПО» (День Поэзии), презентация которого прошла в Сорбонне в 2001 г.
[525x700]
[476x699]
[700x476]
[700x432]
[700x623]
[500x375]