Равнина была наполнена мутной мглистой дымкой; она вся была укрыта ею так,
что нельзя было понять ни ее начала, ни ее конца. Небо не сливалось здесь с
горизонтом, а тоже пропадало в этой дымке, и порой казалось, что его и нет
вовсе.
Седобородый человек, закутанный в длинную одежду, сидел перед ветхим
деревянным столиком на маленькой резной скамейке. Лицо его было коричнево и
изборождено морщинами, а узловатые пальцы то и дело перебирали несколько
истертых медяков.
— Плохи сегодня твои дела, меняла? — спросил странник. Он был молод и
статен, но лицо его было сумрачно: под стать окутавшей все мгле.
— Дела не бывают хороши или плохи. Они идут своим чередом, как светила на
небе и люди на земле. Ты ко мне, странник?
— Нет. Я сам по себе. Но сегодня я готов тебе кое-что предложить.
— Что ты можешь предложить? У тебя ничего нет. Даже дома.
— У меня есть ум и воля.
— Хороший товар. Но ты знаешь... Мне бы лучше...
— Нет. Это я продавать не буду.
— Зачем тебе это эфемерное тело? Душа то ли есть, то ли ее нет, никто не
знает.
— Раз ты это покупаешь, значит, она есть.
— Пусть так. Я и цену дам хорошую. И от тебя не убудет. Людям ведь она,
если разобраться, ни к чему. Вот здоровое сердце, печень, мужская сила, женское
обаяние... А что душа? Звук пустой. — Меняла помолчал, позванивая медью,
добавил вкрадчиво: — И за эту безделицу ты получишь все, что пожелаешь.
— Зачем мертвому все? — ответил странник. Меняла помялся, поднял удивленно
брови:
— Мертвому? Ты будешь жить.
— В странствиях я изучил древний язык. На нем «душа» и «жизнь» — единое
слово.
Меняла поблудил глазами, предложил как бы нехотя:
— Ты меня поставил в трудное положение, странник. Я обязан что-то купить у
тебя: таков порядок. Если хочешь — я куплю совесть. За пару медяков. Поверь,
она ничего не стоит, и спроса на нее никакого. Многие даже забыли, что это
такое, и у себя держать — накладно. Просто хочу тебе помочь. Да и для почина...
А то торговля совсем скверная. Совесть — тяжкая ноша. Освободись от нее и
многого достигнешь. Раз у тебя есть ум и воля.
— Ты соблазняешь меня, меняла. Я знаю многих людей. Они потеряли душу,
думая, что освободились лишь от совести.
— С тобой невозможно говорить! Ты рассердил меня! Ты умный и волевой? Чего
тебе еще? Зачем тогда ты пришел ко мне? Для успеха в жизни этого вполне
достаточно.
— Муторно мне.
— А ты хотел по-другому? С умом, волей и совестью?
— Я хотел по-другому.
— Смирись. Живи просто.
— Просто не могу.
— Да-а-а, без цели нельзя. Поставь ту, что попроще, и достигай.
— Простота — хуже воровства.
— А кто сказал, что воровство — плохо?
— Вор — это оборотная сторона рва.
— Разве?
— «Вор» наоборот будет «ров». Могила.
— Ну вот, а говоришь, у тебя ничего, кроме ума, нет. А дурь?
— Дурь не глупость. Порой она очень скрашивает жизнь.
— Не так мало.
— Скрашивает... — повторил мечтательно странник. — В этом есть нечто от
красоты. А значит, от любви. Меняла поморщился:
— Ты говоришь об эфемерном.
— Я долго был в иных землях. И озяб душой.
— И что там такого, чего нет везде?
— Снег.
— Эка невидаль.
— Ты не понял, меняла. Везде после оттепели наступает весна, потом лето. А
в тех краях — снова зима. Я хочу тепла.
— Возвращайся на круги своя. Это самое лучшее. Вот я сижу, торгую, и,
кажется, с прибылью, а на круг что выходит? Эх.
— О каком круге ты говоришь, меняла?
— От него никуда не денешься, странник. Кругл. Хе-хе. Бесконечное
множество бесконечно малых прямых, замкнутых в бесконечности. Бред мироздания.
— Ты затосковал, меняла?
— Просто заскучал. Сижу здесь, сижу... И плата всегда одна, да и товар у
меня тот же.
— Что спрашивают лучше, меняла?
— Славу. Богатство. Ласки женщин. Этого хотят все.
— А что самое дорогое?
— Что и всегда. Власть. — Он призадумался, лицо его стало лукавым. —
Пожалуй, я даже смогу тебе обменять ее на ум и волю. Да. Точно, смогу.
— Я не хочу власти.
— Напрасно. К ней много чего прилагается. Просто не все знают.
— К ней прилагается любовь?
—Нет.
— Счастье?
— Нет.
— Зачем тогда власть?
— Какой ты скучный, странник. Ты бы хоть поторговался.
— Я не умею.
— Да и предмета для торга, если разобраться, нет.
— Ум и воля.
— Вот именно. И ты хочешь за них получить любовь и счастье?
— Да.
— А горе ты купить не хочешь?
— Горе нужно покупать?
— А как же! Разве без горя узнаешь счастье?
— Ты меня искушаешь, меняла. С тобой трудно спорить.
— Спорить со мной вообще не нужно. Здесь, — он обвел руками мглистое
пространство вокруг, — я всегда прав.
— Да? И тебе не скучно?
— Нет. Это очень бодрит. Когда есть публика.
— А когда нет?
— O-xo-xo.
— Вот видишь.
— Не строй из себя умника, странник.
— Как это — «строить умника»?
— Это значит — делать вид, что понимаешь все и вся. А на самом деле...
Ха-ха.
— Почему ты говоришь «ха-ха», меняла? Тебе ведь вовсе не смешно.
— «Ха-ха» говорят, когда нечего сказать. Когда слова не нужны.
— Твое «ха-ха» выражает иронию.
— Во-от. И даже сарказм. Я же сказал, что ты умник.
— Я не умник. Я — умный. Учти, пожалуйста, эту разницу.
— Ну хорошо: ты умный. Но очень нудный. От тебя ломит зубы. Пора тебе в
путь. Чего сидеть зря?
— Расскажи мне о счастье, меняла.
— Об этом я ничего не знаю.
— Скажи, и это будет истина. Ты же всегда прав!
— Но не всегда мудр.
— Жаль. «Счастье», «со-участие», «со-чувствие». Когда ты часть кого-то. И
кто-то — часть тебя.
— А еще — это «счет». За все, что ты не сделал.
— Ты жесток, меняла.
— Я справедлив.
— Ты хоть сам в это веришь?
— А какая разница? Слова ничего не стоят.
— Ты лжешь.
— Хоть бы и так? Ты точно мне надоел, странник.
— Ты зеваешь слишком демонстративно.
— Угу. Я невоспитанный.
— Тебе не избавиться от меня так просто.
— Мне надоело разговаривать ни о чем.
— Разве счастье и любовь — ничто?
Меняла вздрогнул, выпустил из пальцев горсть монет, которую до того
любовно перебирал. Поднял на странника испуганный взгляд:
— Ну зачем ты меня мучишь, странник? Не знаю, кем ты послан, но не мучь
меня. Уходи. Ты ведь и сам знаешь... Любовь и счастье — это Дары. Их не бывает
на торжище.
— Дары Господа нашего Иисуса Христа?
Меняла вздрогнул, выкрикнул жалобной скороговоркой:
— Не нужно называть имен! Это против правил! Не губи меня — я ведь только
меняла. — Потом опустил глаза долу, попросил смиренно: — Покинь меня, странник.
За это я скажу тебе что-то.
— Я этого не знаю?
— Нет. Ведь ты не пытался продать доблесть.
— А разве это можно продать?
— Можно. Но купить нельзя. У тебя она есть.
— Не замечал.
— Это обычно. Ее не замечают, пока не придет срок. В соединении с любовью
она принесет тебе счастье. — Помолчал, добавил еле слышно: — Если на то будет
Воля...
Странник кивнул. Повернулся и пошел прочь.
— Во мгле легко заблудиться. Ты не спросишь дорогу, странник? — Глаза
менялы вспыхнули на мгновение затаенным злорадством.
— Нужно просто идти вперед и вверх. Всегда вперед и вверх.
Меняла остался позванивать медяками на шатком столе. Странник уже скрылся
из вида, исчез в мглистой пелене, а меняла еще долго смотрел ему вослед, и было
не понять, чего больше в этом взгляде: зависти или тоски.