Как звонко слышится тишина вокруг. Тишина внутри. Пульсирует, бьётся. Ничего не просится, не думается. Каждое слово сейчас — подобрано нарочно и в последний момент.

Мы шли, и я не злилась даже, потому что уже не имела права злиться. Когда-то интересно было, как толстые девочки реагируют на слова о том, что они толстые — вот как. Ударяются в то самое место, что и больное, и бронированное. Да, вы правы, да, это неприятно, но, может быть, сменим тему?

Моя полнота — бесталанность и отсутствие упорства. Мне не за что бороться, мне нечем.

Слышать от него это — будто сразу и ударили, и по спине постучали. Больно, но теперь хотя бы можно дышать. Больно, но даже не будешь кидаться в ответ с кулаками — ты получил справедливый удар, за них не дают сдачи.

Мы шли, и я крошила в кармане сахар в пакетике из Макдоналдса. И сама была меньше каждой крупинки. Вместе мы сделаем чей-то мир немного лучше, немного слаще кофе, но если меня отделить и выкинуть, разницу никто не ощутит.

От этого все время хотелось кричать — до сегодня, до последних недель, но теперь такая идея кажется глупостью: это указание пальцем на одетого короля. Услышат и лишь кивнут — ну да,так все и есть. А ты как хотела?

А ты как хотела? Думала, в сказку попала?

Это всё — жизнь с одной попытки с одним сердечком в углу экрана,и сколько не тычься в закрытые ящики, там не найдешь ещё одну — это всё снова становится громадным, прекрасным и отвратительным. Я одновременно могу стать всем и никем. Прямо сейчас уже движусь в какую-то сторону, движусь с каждым словом и каждым решением. Как американские горки, где ты не уверен, останешься ли в кресле во время очередного переворота. От этого и захватывает дух, и спирает дыхание.

И люди, которые оказывались грандиозными людьми, имели, точно как ты, одну жизнь, но смогли с ней справиться.

Мы шли, и я про всё это думала, и крошила сахар, и плакала, и искала опору, искала в памяти человека, к которому можно кинуться или идею, за которую можно держаться. Но ничего не было. Не было даже поводов, чтобы они были.

Я искала злобу, чтобы вспыхнуть — как ты, посвященный во все страхи, идеи, видевший каждый черновик, каждое переживание — как ты мог такое сказать? Но злобы не находилось, потому что, наверное, это было правильным выходом. Потому что я как ребенок, размазывающий невнятно краски и спешащий с этим уродством к матери — посмотри, что я нарисовал. Но спустя 22 года и у матери заканчивается запас вымученных восхищение.


Я набираю эти слова и думаю — ведь драматизирую. Слишком много внимания мне. Слишком большое значение моим чувствам. Но вот что выходит — я никогда не была особенной для самой себя. Вычурной, избалованной, долгожданной, талантливой. Девочкой, которой приносят цветы, от которой ждут сообщений, которая может позволить себе пропасть, флиртовать с другими и не извиняться. Я бы сама за себя не стала голосовать, я самой бы себе не отправила письмо из Хогвартса, не взяла бы себя в команду по волейболу. Я не главный герой своей истории.


Время вокруг крошится и рушится. Я не знаю, как с ним обращаться дальше.