Открыла балкон проветрить, глянула вниз, мысль — ударом
«как все-таки просто».
— Ух епты, — вслух сказала, окно закрыла и ушла подальше.
По здравомыслящей технике безопасности я должна рассказать об этом кому-то. Перебрала в уме: для личного блога в телеграме это слишком, и людей там чересчур. Даже для близких друзей в историях слишком. В чат с одними подругами слишком много ныла в последние дни, и они сами еле держится. В чате с другими подругами обе уехали в отпуск, не хочу им его портить. Мама и так страдает от работы. Для разговора с бывшим тема сомнительная. И я не хочу говорить это психологу, потому что не хочу разбирать подробно эту тему. Хочу, наверное, просто — услышали и обняли и «ну что же ты, всё же будет».
И я же не всерьёз. Подумала за пару минут до этой мысли: ещё немного напрягусь, ещё два, три, четыре месяца — и будет не хорошо, но куда ни шло. И это был логичный ход: куда ни шло это никак, а никак — близко к суициду.
Меня так измочалили последние полгода, что сама не знаю, чего от себя ждать.

Этой ночью я думаю про девушку, которая добилась эвтаназии из-за моральных проблем.
Думаю, как здорово, если бы за «не быть» не раскрывалась бы катастрофа. Если бы можно было попрощаться и передать дела и не устраивать драм. Хотя это и звучит как драма.
Ты можешь быть кем угодно, но ты должен быть.
А я не хочу. Ничего и быть собой особенно.
Люди меняют пол, и мы учимся их понимать. А как сменить себя всю, содрать с себя тело и выбраться из головы, наученной мыслить так по-дурацки?
Я не знаю, чего мне надо, но все снова не так.
Строчки как у четырнадцатилетки. Чувствую себя так же дебильно неуместно и грустно — мир дурацкий, я дурацкая, я никому не нужна, а себе — особенно, и сижу ночью и ною на ли.ру.

Напишу про бабушку, напишу про.
Как раньше могла не дойти и не догадаться. Заберу бабушку на страницы, в свою историю, в историю - бабушку, мою, мою бабушку, спишу, сложу, все фразочки и грузный шаг и хор ветеранов. Никогда это не было плагиатом, а сохранением, одна я знаю про то, какая бабушка в роли бабушки, брат слишком маленький и ничего не запомнит.

Перед сном самым приснилось сегодня, что лето .и я в поселке, и вот-вот уезжать, и иду по-сонному медленно по улице родной, проснулась и поняла звонко, что никогда, никогда на свете не внесусь на летних каникулах в дом с криком "Бааа!", и она на меня чтобы в ответ ругалась.

Не засыпаю — от жары, шума с улицы (поливальные машины под окнами, машины на Садовом). Думаю про бессонницу и про всю жизнь.

Жизнь такова что — спать не хочется заодно чтобы завтра не наступало дольше. Завтра в офис, офис меня жрет ложками для мороженного, аккуратными цветными шариками.

Поняла, что никогда не была финансово свободной. Стала теперь заместителем руководителя отдела, стала индивидуальным предпринимателем, лектором в нескольких курсах. Скопила сумму — хватит на плюс-минус год плюс-минус нормальной жизни. И все ещё кажется, что не работая, я мгновенно умру в канаве нищая.

Сейчас, честно говоря, себя жалею, и ещё устала, и ещё злюсь, что снова не высплюсь. Так что текст уже через пару дней станет стыдным и дурацким. Но захотелось все равно зафиксировать ощущение таким, каким оно было прямо сейчас.

Я все жду, что приду к какой-то точке, положу себя, скажу — нате. Теперь ваша очередь. А очередь всегда будет моя.

Но не умею себя класть со словами «нате», и не умею людей встречать, которые могли бы мне что-то советовать, умели бы сильнее меня быть.

Ещё вспомнила зачем-то, как в первый рабочий день, позапрошлой осенью, пришла домой и рыдала на полу в углу, с выключенным светом, что я там не хочу оставаться и жить так не могу. И мне тогда сказали что-то вроде: ну ладно тебе, ну может привыкнешь, или ну может хочешь уйти. И никто не сказал: завтра идём к врачу, и пока мы с этим не разберёмся — никакой работы.

Как хочется умереть!
И как много в этом желании удивления, от того, что чего-то может хотеться с такой силой, от того, как просто это признать, как просто про это сказать и перестать этого стыдиться, вопреки всему, чему учили в школе и на киносеансах.

Как хочется умереть –– быстро и без последствий. Сбежать из реальности навсегда, одной лишь силой мысли, словно заснуть. Может быть, если лежать достаточно долго, то получится сделать это просто, без посторонних предметов? Может быть, смерть всегда была врожденным навыком, до которого мы не сумели добраться, а кто смог – потерял возможность об этом рассказать?

Год назад воздух был жестким и вязким, время не шло, смерти хотелось остро и грустно, в желании чувствовалась трагедия.

Теперь это мой секрет. Как любовь к старшекласснику. Не рассказывай даже подружкам – разболтают. Никогда не подойдешь к нему и не напишешь, проносишь любовь в себе оставшиеся классы средней школы, и забудешь. Само пройдет, и пускай проходит, но пока можно перед сном мечтать, что он сам заговорит с тобой.

Это весело, понимаете?

Как дурацкая мохнатая шуба, на которую таращишься каждую зиму, но никогда не решаешься даже примерить. Зудящее желание, в котором не признаешься окружающим – хочу носить цветную огромную шубу и сапоги со змеиным принтом. То есть –– хочу умереть.

Это лучше, чем ничего не хотеть. Я знаю, что не хочу сейчас есть – даже ореховое мороженое, что лежит в холодильнике. Я знаю, что не хочу на работу в понедельник. Не хочу гулять под снегом, ехать к стоматологу, танцевать в пятницу, отмечать Новый год, выбрасывать чайный пакетик из кружки, заливая заваркой руки и пол. Я не хочу заводить ребенка, не хочу выбирать квартиру, показывать посторонним свои фотографии, смотреть в зеркало, принимать ванную, смотреть кино, дочитывать книгу с глупыми писательскими советами.

Я хочу, чтобы все кончилось. Чтобы не нужно было беспокоиться о карьере, о первых морщинках на лбу, о покупке жилья, об уплотнениях в груди и ноющих коленях, о планах на праздники и следующем отпуске. Не хочу сталкиваться с мыслью, что все пошло не так, и тем более – с мыслью, что все еще можно исправить.

С тех пор, как стало понятно, что все стоящие штуки, ради которых стоило бы жить, со мной могут и не случиться, желание умереть стало отчетливым и звонким. Я не вижу в нем драмы и чего-то плохого. Мотивационные ораторы обещают, что мы можем делать со своей жизнью, что хотим – и можно я не буду свою жить, пожалуйста? Почему из сотен дурацких вариантов этот вариант никогда не готовы принять?

Почему я не могу разослать благодарственные открытки, уволиться, промотать скопленные деньги – и навсегда отключиться, без обид и боли со стороны окружающих, без осуждения со стороны посторонних?

Через десять минут скажу: мне 23 послезавтра.
Мне сегодня - ладно, стройно, верно.

Я себя собрала, забрала обратно. Все, что между мной и мной было, снова тут. Дела, и дороги наискосок, в карьере, в творчестве (а звучит замызганно). Вычеркиваю дела в списке, и они все получились. У меня получилось, я получилась.

Иногда, ну правда, дух захватывает. Будто ты не мог долго на велосипеде кататься, а тут вдруг - едешь, сам от себя в восторге, сам в себя не веришь, и ждешь еще подвоха, ждешь, что вот-вот свалишься, но все как-то не до падений.

Я расту на работе, беру большие фрилансы и с ними почти лажу, учу английский, хожу в зал, написала сборник рассказов на конкурс и прошла курс по созданию сюжетов. И хочу еще поступить на очный и углубленный курс о прозе, и сборник сделать побольше и отправить в издательства. Я хочу во фронтенд, хочу в веб-аналитику, прочитать папку из десятка научно-популярных книг, изучить машинное обучение, хочу рисовать кружки и яблоки карандашом и штриховать их долго, как в художественной школе. Хочу блог сделать большим и почти знаменитым, чтобы читали и возвращались. (Признаюсь в этом тут потихонечку, а читатели все - в Телеграме и Инстаграме).

Мне снова почти 15, и я бегу с урока в музыкалке на урок в художке, и отправляю статьи (нагло) в журналы, и пишу в местную газету, и меняю дизайн на сайте, и волосы отращиваю, и по ночам пишу.

За окнами дождь, уже наступило завтра, а завтра (ну, то есть, сегодня) — зарплата.
В этом дневнике 36 страниц примерно про одно и то же: я не знаю, как превратить свое настоящее в настоящее.

У меня 10 дней до дедлайна конкурса, я делаю что угодно, кроме текстов.

Еще: как бы не хотелось быть задорной и спонтанной, мне нужна ритмичность, предсказуемость и даже немного скука. Почему нельзя выбирать, кем рожаться?

Вечер схлопнулся и затих.

Шесть градусов тепла, и стол на кухне холодный. Время похоже на то время, что было в школе. Не за глупость, но за эту медленность, за возможность быть собой при самом себе, за скуку без чувства вины за безделье. Наконец-то жизнь свою описываешь не через события, а через состояния.

Инерция офисных распорядков и будних договоренностей кончилась — и ты докатился до этой точки, как маленький шарик. Лежишь в ней и думаешь: "И чего?".

И чего? И я сижу на кухне за холодным столом, обернувшись пледом, набираю пост, завариваю чай, фильтрую воду, путаюсь в днях недели, считаю шансы выздороветь до поездки в Грецию, в Грецию, через три дня самолет в три часа ночи, а неделю спустя в это же самое время этот настоящий момент покажется таким сюром, таким стертым воспоминанием, каким невозможным кажется сейчас, что мы уедем к морю.

Здесь, в перерыве между дедлайнами и суетой, вспоминаешь, что мир никуда не делся. Что все большое и важное, что раньше было, осталось, и им тоже можно жить, только бы вспомнить, как. Как расправиться с этой выученной циничностью, пренебрежительностью, мол — дело было молодое, сейчас-то понятно что все важное — это ритм будних дней, сдача проектов в срок, рост суммы на банковской карте, вычеркнутые строчки в списках дел.

Может быть, время и не летело ужасно быстро, а я — летела.

Мало того, что я каждый будний день качусь немного назад – со скоростью травалатора в аэропорту, и все-таки, все-таки.
Сегодня я готова отказаться еще и от своей нормы слов, от всех планов на нормы слов, на слова.
Мне ничего не нужно. Я устала в каком-то неосознаваемым человеком измерении. Устала стремиться, двигаться дальше. Мне говорил терапевт – как вы думаете, как человек, который пережил то, что пережили вы, должен себя чувствовать? Я промямлила – устало, промямлила тихо, потому что ненавижу отвечать на вопросы, ответы на которые очевидны. Он говорит – да. Я говорю – но.
Но раньше я тоже была уставшей. Когда этого не было? У меня были художественная и музыкальная школа, и просто школа, и сайт, и статьи в газеты, статьи в журналы, статьи на биржи, олимпиады по журналистике и обществознанию в течение трех лет, работа – четыре статьи в день, когда мне пятнадцать, работа – десять звонков в день, заполнить табличку, раскрутить сайт – в шестнадцать, поступление, университет и работа, университет и работа и попытки найти себя, университет, работа и еще несколько других работ, и попытки себя поправить. И теперь тоже легче не стало: я работаю в агентстве, работаю на фрилансе, беру дополнительные заказы, как только представляется возможность, я учу английский, я учусь писать, пытаюсь вести блоги, хожу в зал, ношу брекеты, лечу депрессию, ищу что-то другое, надежное и звонкое, что, наконец, станет тем самым, но станет ли?
И теперь каждый вечер я прихожу домой, ложусь, беру всю еду, что есть в квартире, и включаю сериал. Я говорю – он на английском, и в самом деле, я уже справляюсь с ним без субтитров. Но все-таки, все-таки, после двух, трех серий я чувствую, что снова уехала назад – что я делаю не то, что во мне, если поскрести, есть немного еще сил – написала бы рассказ на конкурс, начала бы вторую книгу, подготовила презентацию на работу, сделала бы себе лендинг, взяла бы репетитора по английскому – а еще по французскому, разобрала бы шкаф или, на крайний случай – голову.
Но я этого не делаю.
Я лежу, смотрю сериал, листаю страницы интернет-магазинов на фоне. Я не знаю, заслужила ли отдых: я сходила в офис, я сделала фриланс, я, может быть, сходила в зал и может, помыла посуду. Я сделала много, но всегда можно немного больше, и если этого «больше» не случается, у меня внутри что-то сверебит и ноет.
Но теперь нет сил, в самом деле нет сил, не физических, но тех самых, не осознаваемых человеком – мне все равно. Мне даже по-жуткому нравится, что дни складываются одинаково и ритмично, время от этого идет медленно, что пока ничего не меняется, что я могу, черт возьми, впервые за много лет, прийти домой и ни-че-го не делать, у меня никаких домашних заданий, никаких экзаменов, никаких попыток доказать кому-то, что я в принципе, могу пригодиться.

Вечер — смех. Набор из "что если", и "ну пожалуйста", и еще — "если не наступать на трещинки в тротуаре, все будет хорошо".

Мне слишком много лет для этого. Все отжило, отпало, осталось настолько в прошлом, что смотришь на фото, где мы молодые, взъерошенные, дурные — и не можешь вспомнить, как живется с тем ветром в голове, как жилось ребятам со снимков.

Кажется, если мне следовало делать что-то несуразное и безбашенное, то следовало делать это раньше. И раз ничего этого не случилось — ни драм, ни ссор с битыми тарелками, ни "вместе навсегда", то просто истории эти не про меня. В конце концов, это я сижу сейчас и даже как-то реагирую, что одно из сильнейших происшествий за последние много месяцев — что он в другой стране, и оффлайн уже больше четырех часов. У меня ни одного повода волноваться за нас, но я так по-глупому занервничала, что вспомнились сразу все печали и травмы юности. И если я и жалела, что не нажилась, не навлюблялась, не набрала собственную коллекцию драматичных историй, то теперь, теперь — никаких смятений, сомнений, конфликтов, пожалуйста, не надо никогда больше. Хочется, чтобы единственной большой проблемой стало — как мало целой жизни (вернее уже, ее части), чтобы быть вместе.

Что окажется в «итого»?
День за день цепляется, время идёт, я иду за ним тоже. Получаю письма от эйчаров стабильно по одному в две недели — «Марина, не хотите сменить работу? Мы ищем специалиста». Мне бы радоваться и ставить галочки в списке возле ещё одной правильной вещи. Мама, смотри, как я строю карьеру и без рук еду. Через пару месяцев могу стать ведущим менеджером. Готовлю обучение для всего отдела и статью от имени компании в профильный журнал.

И смешно, до чего смешно. Вот как оно работает. Делаешь, делаешь, делаешь — а потом получается. Только это не то. Я сюда сбежала от всех занятий, которые нравятся на самом деле. И теперь думаю — вдруг с ними бы вышло тоже. Вдруг вышло бы так же — делаешь, делаешь, а потом получилось бы.

Прихожу с работы, голова ватная. Обещаю себе писать регулярно. Собираю списки литературных конкурсов. Скачиваю книги про «стать писателем». И не пишу. Ничего не пишу. От страха, что не получится и от страха, что получится, тоже.

Смотрю снова на ребят ярких и звонких и сильных. На тех, что идут своей дорогой и не оборачиваются. И где-то про себя знаю, что я могу быть одной из них. Но у меня такой комплект из опасений, страхов, непонимания, что это становится невозможным.

Говорить про это стало сложно. Раньше самые важные темы просились сами. Мы говорили про смыслы жизни, про планы и страхи едва ли не с каждым встречным. Я накопила десяток друзей по переписке, которые думали в той же тональности. Где они сейчас? Где я сейчас?

Подбираю слова в разговорах, в горле будто вата. Вокруг будто гремит музыка, которую нужно перекричать. Тяжело почти физически. И всегда находится миллион поводов, почему момент сейчас неподходящий. И самое страшное — целую жизнь будут находиться такие поводы. Неужели, вот оно?

Посты в ленте инстаграма - как камушки, которые летят прямиком в сердечко.

Черт с ними, с холеными девочками и путешествиями в стиле "я уже умер и попал в рай, а ты, грешник, спеши в свой офис". Нехило ранят даже фотографии людей из твоей реальности: друзья переехали за границу, однокурсники выступают с лекциями, компания детства освоила сноуборды.

В людях столько жизни, что за себя неловко. Будто ты - ментальный увалень, а они акробаты.

Руки тянешь к их жизни, хнычешь. Как капризный ребенок, которому непременно нужна чужая игрушка, хотя рядом мать старательно убеждает: "Успокойся, у тебя своя есть".

В последние дни мучаюсь от противоречивых мыслей: я слабая и самая сильная, у меня нет шансов и я могу сделать что угодно, более того - не могу этого не сделать. Меня раздирает осознание, что я сама в ответе за все происходящее. И это не повод для самобичевания, а стимул сделать все так, как я хочу. Но как я хочу?

Больше нет домашних заданий, экзаменов и маячащего впереди диплома. У меня есть навыки в двух сферах, с которыми я не останусь без работы. Накопления на пару путешествий или большую покупку. Прямо сейчас можно включить то самое "и вот тогда заживем". И зажить.

Но я не верю, что это возможно. Слишком долго все происходило не так, как мне нравится. Нужно было кого-то слушаться, делать неприятные вещи, ждать лучшего будущего. И я по инерции по-прежнему его жду.

Жизнь в перспективе кажется переливающимся драгоценным камушком. Светится, бросает блики на стены. Блики про творчество и путешествия, про моря и выступления с благодарственной речью, про вечера перед большим экраном, пробежки летом, круговорот лиц родных, друзей и новых людей, которых мы сделаем сами.

И все-таки, пропасть - между блестящим будущем и этой точкой, где я сижу с ноутбуком на коленях накануне выходного дня, в комнате бардак, в голове бардак еще хлеще, планы на завтра "написать что-нибудь", чашка с недопитым чаем возле постели, простыни смятые, от соседей сверху слышен гул застолья.

Я не знаю, в каком порядке браться за планы категории "однажды непременно". И не знаю, где взять смелости за них взяться. Хуже того - смелости бросить все прочее.

С другой стороны - разумеется, это все однажды случится. Потому что сейчас, когда "чай уже не 16", отчетливо видно, что молодость - как салаты после новогодней ночи. Ешь скорее, пока не испортилось. Нечего жалеть и откладывать на потом: или съешь, или придется выбрасывать.

Девичнику одиннадцать лет.
От этого смешно. Наша история бьется пополам — на середине своей жизни, в 11, я сделала сайт, жила им ещё лет несколько, а потом забросила и стала искать новые смыслы. С ними пока не ладится. А с Девичником было весело и ладно. Сердечко всегда немного онлайн на нем.

Мы сидим в Макдоналдсе на набережной в Барселоне. Половина восьмого. Стаканчик кофе на двоих — в испанском фастфуде он крепче, чем в Москве.
Слишком рано идти домой, слишком мало сил на веселый вечер. Хочется дожать город, получить от него все возможные впечатления. Но ещё больше и прямо сейчас хочется рухнуть в постель и спать до самого вылета.
Сегодня устроили пикник у моря. Сидр, клубника, багет, сыр, кубики ананасов. Ветер забирается под пальто, Саша перебирается с камня на камень, устраивается удобнее. Я кричу на него, чтобы не падал и чтобы лишний раз не двигался. Он смеётся над тем, как я все время всего боюсь.
Воздух влажный, холодный. Шкаф полон платьев, по одному на каждый день путешествия, так и не надетых. Ношу все тёплые вещи одновременно как униформу. Пробираюсь на цыпочках от спальни до ванной комнаты, давлю на щеколду изо всех сил, она всегда громко хлопает. Мы решаем больше не делить квартиры ни с кем, чтобы не стесняться так сильно хозяев, чтобы выходить утром из спальни шумно и без вежливого Hola.
В мыслях штиль, волосы перепутаны ветром, но горячей воды в доме не хватает на всех, к вечеру она становится ледяная — как воздух в комнате, как простыни, как улицы в темное время суток. Я мёрзну самым смешным и обидным образом в этой февральской Барселоне.

На днях нам стало 1,5 года.

Кажется, что прошло намного больше времени, и даже смешно от того, что на деле дата такая маленькая.

А что мы? Болтаем по ночам. Он заклеивает мне окна. Я ругаюсь, что он ходит без шарфа. Мы целый вечер выбираем, что заказать на ужин, а потом едим хлеб с хумусом, хотя обещали себе и друг другу перестать есть хлеб. Ходим в зал: я смеюсь, как тяжело он дышит на скамье для пресса. Он просит меня подстраховать его во время жима от груди, но я могу лишь рухнуть на него вслед за штангой. Он не закрывает зубную пасту, и теперь я тоже не закрываю и злюсь на нас обоих.

Я думаю и не думаю о том, что каждый раз кажется, что этот раз — навсегда. Эта тема вообще — единственная тема, в которой не хочется трогать будущее. Оно такое огромное, что загадывать страшно и бессмысленно. Мы получаем по шенгену на год. И обещаем себе со следующей осени уезжать в тепло и в большой мир. И пока этих планов достаточно.

За последнюю неделю организм здорово дал понять, что мне уже не 17. В смысле, если круглосуточно работать, кое-как питаться и мало спать, мы далеко не уйдем.

Сегодня посреди дня поднялась температура до 38, что для меня вообще редкость. Шла по улице на обед и думала всерьез, что так можно и умереть ненароком — суставы ломит, сердце ноет. С сердцем разговор отдельный. Меня жутко пугают истории про простых людей, которые жили-жили и вдруг умерли. Сердце. Я обошла кардиолога, эндокринолога и невролога, сдала все анализы. Мне сказали — ничего, что сердце ноет. Это ВСД. То есть, пусть и дальше ноет, а ты не ной, пожалуйста.

Пришла домой в полной уверенности, что свалюсь со страшной простудой. Но такого не вышло. После двух таблеток ибупрофена температура не вернулась. Других симптомов нет. Вот и думаю теперь: что за? Лучше бы простуда.

В субботу улетаем в Барселону, надеюсь, что улетаем, потому что все время происходит что-нибудь нехорошее, от чего поездка уже несколько раз всерьез оказывалась под вопросом.

Но, как известно, после подготовки к отпуску нужен еще один отпуск. На этой неделе завершаю на работе срочные задачи — а срочными оказываются все, как на подбор, потому что единственный специалист, который был выше меня, ушел, и теперь есть только я, группхед, которая тянет и тагетинг, и контекст и ассистент. А еще готовлю заранее статьи и посты по проекту на фрилансе, плюс учу помощника, который работает со мной над еще одним проектом. Ну и хожу по врачам, покупаю вещи перед поездкой, планирую маршруты (то есть, планирую планировать).

Короче, после рабочего дня с парой десятков задач в списке дел, тошно становится не только в переносном смысле, но в самом деле. А до заслуженного покоя и работы в комфортном режиме еще годы карьеры. И как с этим быть?

Есть план на ближайшие месяцы, а ещё есть страх от этого плана.
Это что мне теперь, брать и жить, принимать будни ложками, по одной раз в 24 часа?
Мне не нравится медленно двигаться. Это верно, но опасно. От этого чувствуешь подробно каждый момент. Мне плохо в моментах, мне нужно в present simple, где я хотя бы сравнительно ничего такая.
Спросила у друзей, которые говорят, что они мертвые внутри, мол, тоже давно не чувствовали ничего хорошего? А они — что ты, конечно, нет.
Друзей нет тоже, люди, о которых речь — скорее приятели. Я осталась в маленьком мире среди тех, кто меня готов простить за плохое настроение. Да и не очень понятно, что я могу людям дать, кроме горы аргументов, что мир сделан нескладно.

Будь все совсем плохо — будь я одинокой, толстой, безработной, без всяких способностей и планов — было бы может лучше. Не было бы так регулярно обидно, что у меня есть все, чтобы жить, а я не живу.

Вспомнился дурацкий момент — как почему-то дурацкие вещи застревают прочно в памяти — из отзыва на выступление Юлии Савичевой на Евровидении. «У неё было идеально готово выступление, это были как игрушки на сцене. Но она не играла, она работала, поэтому вышло плохо». Вот я тоже в свою жизнь не играю. И она портится, остывает, покрывается плёночной. А я так долго готовила.

Чувства — другие, кроме грусти, глухоты, беспокойства, комфорта при вспышках веры в будущее — если приходят, то их всегда слишком много. Как кетчуп, который долго и безуспешно трясешь, а затем заливаешь им всю тарелку.

Я смотрела фильм и без конца ставила его на паузу. Первые поцелуи, солнце сквозь листву, танцы с подругой, тесты по математике. Я рыдала на всем хорошем, потому что хорошее не вывозила.

Такое уже случалось: например, я гуляла по городу, и окна тепло горели, а снег падал, небо светилось сине-розовым, я думала, до чего красиво и здорово, до чего хорошо. На "хорошо" себя ловила и пугалась, как давно не было хорошо, как отличались эти ощущения от привычных. Приходила домой — и рыдала, то ли от сожаления, то ли от страха перед этими чувствами.

Не знаю, когда это починится и починится ли вообще.

Путешествую по датам, наблюдая, как грандиозное бьется с буднями. Я с буднями тоже бьюсь, но я — не грандиозное.

Мысль о том, как громкие обещания юности становятся утомительны, гаснет сразу после возникновения.

Даже сейчас мне не до поиска смыслов или правильных слов: мне нужно было лечь 16 минут назад. Первые несколько дней по ночам сам себя уговариваешь на "еще пять минут", а потом становишься строже самых вредных родителей. Отбираешь у себя и компьютер, и бумагу, и книгу, и свет гасишь, и следишь, чтобы не ворочился, а по-честному спал.

Мне не нравится, но если сейчас я бы поговорила с кем-то 18-летним про планы на жизнь, а он мне: "Победить мир", я бы посмеялась и сказала то самое, хлесткое, мерзкое, что сама слышала пару десятков раз, но каждый раз спорила: "Это тебе сейчас так кажется".

Все проходит, и это тоже почти прошло. Вера во что-то большое, вера в то, что ты — большой, мечты, не конвертирующиеся в материальные блага. Непонятно только, как ухитришься жить дальше без этого.