Я сидел на парапете девятиэтажки, свесив ноги в тридцатиметровую пропасть,
и смотрел, что делается внизу. Там ничего особенного не делалось. Легкий
ветерок заставлял дрожать листья тополя, чуть дальше носились по проспекту
разноцветные автомобили. С такого расстояния они казались игрушечными.

В жизни всегда так -- чем больше отдаляешься от предмета, тем меньше этот
предмет имеет над тобой власть. Что это -- метафизический закон о
взаимодействии живой и неживой материи?

Я болтал ногами, генерировал ответы на этот никому не нужный вопрос и
старался попасть плевком в прохожих, если они оказывались подо мной. Впроч
ем, целился не очень тщательно -- постоянно промазывал. Нормальный ответ
тоже не придумывался. Очевидно, по той же причине, что и с плевками -- их
владелец особенно не старался. Да и зачем отвечать на идиотские вопросы?

Достаточно сказать: не знаю, но вопрос хороший. Тем самым ты остаешься как
бы интересным собеседником, и ограждаешь себя от необходимости искать
ответ.

Таким вот образом я убивал время, потому что моя <<клиентка>> опаздывала. Я
уже забеспокоился, что она просто перепрыгнет через меня в последнюю
секунду, и я останусь без возможности провести в милой болтовне пару минут,
которые скрасят мое монотонное существование.

Но она не стала отходить от классической схемы, по которой полагалось выйти
на парапет и собрать энное количество зевак. Самоубийство -- это же
спектакль, а каждому актеру нужен хотя бы один зритель, иначе действо
теряет смысл.

Она забралась на парапет.

-- Хорошая погода, верно? -- задал я невинный вопрос.

Моя <<клиентка>> чуть не оступилась. Она уставилась на меня широко
раскрытыми глазами, не в силах понять, откуда я взялся.

-- Не пугайтесь ради Бога, -- попросил я. -- А то вы свалитесь раньше, чем
положено.

На ней было тонюсенькое платье, и ветер обклеил им ее стройное точеное
тело, зачесал назад подол и волосы. Готов поклясться, час назад она приняла
душ и надела чистое белье. От нее даже пахло духами. Это же так символично
-- свидание со Смертью. Эта мысль была мне приятна, но девушка была
совершенно не в моем вкусе. То есть, не в плане сексуальности и телесного
притяжения -- с этим то все было как раз в порядке.

Просто, во-первых, в ее лице уже не было жизни, ее глаза умерли задолго до
того момента, когда она отважилась на самоубийство, а я предпочитаю живые
натуры, фонтанирующие энергией. А во-вторых, за такую выходку я отправлюсь
в долгий отпуск ниже, чем центр Земли. Так что <<свидание со Смертью>> для
моей <<клиентки>> станет совершенно не тем, чего она ожидает. Ни тебе
романтики, ни высоких переживаний -- бумц, и от тебя кровавая клякса. Нич
его более.

-- Вы не остановите меня, -- уверенно заявила юная особа и опустила взгляд
к подножию пропасти.

Там уже собралось целых два зрителя. Один стоял, запрокинув голову и
указывая на нее пальцем, второй прижал к уху ладонь -- должно быть звонил
по сотовому телефону.

-- Боже упаси! Я и не собирался вас останавливать. Скажу вам больше -- я не
имею право вас останавливать. И даже еще больше -- у меня не получится вас
остановить, потому что дата вашей кончины прописана несмываемыми чернилами
в Книге Судеб. А это значит, что теперь даже вы сами себя не сможете
остановить. Просто потому, что вы уже мертвы. Вы умерли для этой жизни
давно, и теперь ваше тело попросту догоняет свою кончину. А моя задача
засвидетельствовать этот кульминационный момент.

Я взглянул на часы. У нас оставалось пять минут. Распахнутые очи девушки
снова обратили на меня свой взор.

-- Вы повторили слово в слово мое... Кто вы? -- законный вопрос.

-- Меня зовут Танатос 78.

На секунду она задумалась.

-- Я учила греческую мифологию... Вы Смерть?.. Смерть человек? -- в этом
вопросе должно было быть удивление, если бы не было столько безнадежности.

-- Не знаю, -- сознался я искренне, -- но вопрос хороший. А человек -- это
Человек?

-- Не так я себе представляла Смерть, -- мой вопрос она бессовестно
проигнорировала.

Вот она человеческая природа -- даже на смертном одре человек остается
эгоистом.
Зрительный зал увеличился на пять ротозеев. Человек, который минуту назад
звонил по телефону, теперь смотрел то на мою <<клиентку>>, то оглядывался
на автостраду. Очевидно, он вызвал службу спасения, или милицию.

-- А как вы меня представляли? Я должен был захватить косу? -- я говорил с
улыбкой. Почему, собственно, я не мог позволить себе легкое издевательство?

-- А она у вас есть? -- пришлось отметить, что этой особе палец в рот
класть не следует. Она продолжила равнодушно, -- Хотя, какая разница...
Символом больше, символом меньше...

Часы напоминали о скоротечности времени -- оставалось три минуты.

-- Сегодня вы, наконец, обратите на себя внимание, -- заверил я свою
<<клиентку>>. -- Смотрите, даже милиция пожаловала.

К группе ротозеев подъехал УАЗик ППС, стражи порядка в количестве трех ч
еловек выбрались из машины и обратили свои физиономии к моей <<клиентке>>.
Ничего больше они не предпринимали. Очевидно, решили ограничиться работой
сходной с моей -- засвидетельствовать кончину, чтобы потом вписать ее в
свои протоколы. В свои игрушечные Книги Судеб.

-- Сознайтесь, вам приятно, что наконец-то люди воспринимают вас не так,
как обычно? -- признаюсь, я сознательно толкал девушку на исповедь.
Спектакль ведь должен иметь драматизм.

Она молчала ровно пять секунд, потом ее прорвало:

-- Я не знаю своих родителей. Мне говорили, что меня нашел милицейский
патруль в мусорном баке. Мне тогда было от силы три-четыре месяца. Если бы
я не орала, то и они бы не обратили внимания.

Я отметил, что воли к жизни в младенчестве у моей <<клиентки>> было гораздо
больше. Это нормально -- в грудном возрасте люди попросту не знают, что
такое сломаться.

-- Потом детский дом. В тринадцать лет я потеряла девственность и совсем не
по своему желанию. Каждую ночь нас сдавали в аренду наши же охранники.
Всех, кто хоть отдаленно напоминал женщину. В шестнадцать лет я уже была
стерильна, потому что перенесла кучу венерических болячек. Материнство мне
заказали раз и навсегда.

В семнадцать я покинула эту дыру, в надежде, что мое тюремное заключение
закончено, и теперь, наконец, начнется новая жизнь, полная радости и тепла.
Выходного пособия хватило на билет в плацкартном вагоне в один конец до
города, о котором я мечтала, как об Эдеме.

Но оказалось, что если у тебя нет денег, то ты совершенно никому не нужна.
Ты можешь лечь на тротуар и подохнуть с голоду, а если кто-то и протянет
тебе бутерброд, то это будет пятидесятилетний мужик с проплешиной на голове
и пивным пузом, который надеется, что ты ему отсосешь, как только очнешься
от голодного обморока. В жизни изменилась обстановка, но совсем не
изменился принцип -- меня по-прежнему сдав али на ночь, только теперь я за
это получала деньги, и могла снять комнату в общаге, да поступить учиться.

Сейчас мне двадцать два года и у меня нет будущего. Потому что мое прошлое
кошмар, и настоящее едва лучше. Да, я хочу собрать побольше зрителей,
потому что я их всех ненавижу! Потому что никто из них никогда не относился
ко мне по-человечески!.. Я хочу ляпнуться об асфальт, и заляпать их своим
дерьмом и кровью! Мерзкие твари! Ублюдская жизнь! Ну а ты, хренова Смерть,
какого черта ты явился на мою кончину?!

О, какой накал страстей! Апофеоз действа достигал кульминации. Но, извини,
юная леди, первая роль все же остается за мной -- мой спектакль, мне и
решать.

-- Было бы странно встретить Смерть в отсутствие оной, вы не находите?

Я улыбнулся и перевел взгляд на часы -- у меня оставалось всего сорок пять
секунд. В пору было поторопиться.

-- Mores cuique sui fingunt fortunam, -- голосом Римского Папы возвестил я.

Она молчала секунду, потом ответила:

-- Даже перед самым Концом меня опускает моя же Смерть... Что, мне надо
было всю жизнь учить латынь?!

-- Это переводится, так: каждому человеку судьбу создают его нравы. Я не
могу похвастаться глубоким пониманием Закона Жизни, но даже та малость,
которую я понимаю, говорит мне следующее: человек не может и не должен
жить, не имея воли к жизни.

Иначе род человеческий попросту выродится. Ваша воля к жизни началась и
закончилась в мусорном баке, когда вы орали, призывая о помощи. Как только
хранитель правопорядка взял вас на руки, она иссякла. Вас приласкали, и она
закончилась. Вас били -- вы молчали. Вас насиловали -- вы терпели. А с чего
вы взяли, что все должно было само приплыть вам на блюде?

-- С того, что кто-то рождается, имея за своей спиной отряд нянек и сумму
на счете, -- я не совру, если замечу, что в ее голосе проступила злость.
Наверное, это мой талант -- вызывать у умирающих злость.

-- Положим, это так. Но с другой стороны, вы никогда не задумывались, поч
ему в королевских семьях такой большой процент смертности детей? Возьмите
любую царскую династию и посмотрите на количество несостоявшихся царевичей
и принцесс, ушедших из жизни в младенчестве.

Вам все станет понятно -- нет воли к жизни, нет и жизни. И потом, зачем
смотреть на других? Чего вы там хотите увидеть? Как они воюют с жизнью? Но
ведь этот опыт нужен только тем, кто борется, верно? А вы боролись? Вы
убили кого-то из своих насильников, или хотя бы пытались это сделать? Хрен
там! Вы плыли по течению канализационных сбросов, в надежде, что оно
впадает в чистую реку с красивыми островами.

И сознательно гнали от себя мысль, что так не бывает -- река, в которую
сбрасывается канализация, не может быть чистой изначально.

-- А разве убийство -- это не грех? -- в ее голосе пронеслась нотка
сарказма.

-- А самоубийство разве не грех? Хотя все это не так уж и важно. То есть
важно, когда речь идет о маньяках убийцах, к которым, вы не относитесь по
определению.

Солнце клонилось к горизонту, наливаясь, словно глаз быка огненно-рыжим
пламенем. Мой любимый цвет.

Я взглянул на часы. Мы мило пообщались, но времени оставалось совсем чуть-ч
уть. Я перевел себя в стоячее положение и возвестил:

-- Итак, Суиница Валентина Аркадьевна, вам осталось жить восемь, семь...

-- А если я передумаю? -- в ее возражении не чувствовалось силы и
возможного упрямства, что только подтверждало теорию.

-- Бросьте, сделайте в этой жизни хоть что-то сами. В противном случае за
вас сделает это Рок. Порыв ветра, или карниз под ногами отвалится -- Жизнь
не обманешь. Решайтесь, иначе даже ваша кончина будет пуком без запаха. Ч
етыре...


-- Вы чудовище... -- безжизненно уронила девушка и шагнула вслед за
словами.

Пока ее бренное тело неслось к земле, я достал ежедневник. Снизу
послышалось дружное <<а-а-ах>>, следом одиночные и бессвязные проклятья --
кровь и дерьмо Валентины достигли своих адресатов. Я поставил галочку
напротив ее имени, спрятал ежедневник в нагрудный карман и обратил свой
взор под ноги.

Народ не спешил расходиться, и я их понимал -- не каждый день становишься
свидетелем юной самоубийцы, дерьмо которой взрывается фонтаном у твоих
ботинок и оседает на штанах. Об этом теперь можно будет рассказывать целый
месяц, поражая слушателей реальными и выдуманными подробностями. И потом
можно будет вспоминать время от времени это шоу, потому что оно, как не
крути, окажется самым ярким воспоминанием жизни.

Такова природа человека -- в своей памяти люди мусолят не что-то
действительно значимое, а то, что будоражит потайные человеческие
стремления. Греховные стремления. Потому что нет ни одной людской особи,
которая никогда бы не думала о самоубийстве.