<<Смерть -- это маленький мусорщик, тихий, как мышь.
Он ездит в общественном транспорте
и никогда не скажет ничего интересного>>.
Тибор Фишер <<Пальчики оближешь>>


1

Нельзя прожить жизнь и ни разу не получить кулаком в челюсть. Это было
первое, о чем я подумал, отрываясь от земли. По всем законам физики, мое
тело должно было двигаться по отрицательной параболе с конечной точкой на
кафельном полу сортира в трех метрах от первоначального положения.
Восемьдесят килограмм меня так и сделали -- не в моей компетенции
высказывать недоумение по поводу гравитации.

Так что я летел и целое мгновение мусолил ту философскую банальность.
Сказать откровенно, не первый раз в своей практике я обращался к подобному
автотренингу. Потому что моя физиономия помнит отпечатки трех сотен
кулаков.

В полете меня развернуло, так что я ляпнулся на бок, сильно ударившись
правым локтем и успев подложить под щеку левую ладонь. Иначе, я выплюнул бы
несколько зубов, хотя один все равно выплюнуть придется. Это было второе,
до чего я додумался, ощупывая языком ротовую полость на предмет
повреждений.

Наручные часы на левом запястье находились в пяти сантиметрах от моего
лица, я скосил на стрелки глаза, пытаясь сфокусировать зрение на таком
коротком расстоянии, и отметил, что времени осталось полторы минуты --
вполне достаточно, чтобы успеть сломать мне пару ребер.

У меня заурядная и скучная работа, но иногда в ней появляются интересные
моменты, -- это было третье, о чем я подумал, считая удар в челюсть точкой
отсчета. Следом я заключил, что слишком много мыслей лезет из моей головы,
за интервал времени в пару секунд.

Я давно заметил, что моя голова работает лучше, если ее немного встряхнуть.
Но инстинкт самосохранения пресек поток тех размышлений -- он уверял, что в
данной ситуации надо не мысли генерировать, а отползать в сторону, пока
тяжелый ботинок не постучался в почку. Так я и сделал. Перевернулся на
живот и пополз к унитазу. Наверное, я собирался за ним спрятаться.
Отползая, я думал о том, что удар, который мне отвесил верзила, заслуживает
быть помещенным в коллекцию. Такие удары можно собирать, как марки. Яркий,
правильный, без единой лишней детали. Сразу чувствуется, что человек,
обладающий способностью к таким хукам, не разбрасывает их направо и налево,
но всегда абсолютно точно знает, кому и зачем тот хук предназначается. Так
что подобное можно рассматривать, как дань уважения. А можно, как наказание
глупости.

Вот в чем причина -- глупость, это грех, до которого человек додумался сам.
Не Господь. В списке смертных грехов она не фигурирует. Потому то я
глупостью и злоупотребляю -- не в силах посягнуть на запреты божественные,
я с удовольствием посягаю на запреты людские. С моей однообразной работой
это хорошее развлечение, хотя начальство (если прознает) за подобные
выходки по голове не погладит.

-- Ну что, еще будут наставления? -- с угрозой спросил верзила.

Я облокотился спиной об унитаз и потрогал пальцами челюсть. Немыслимо, но
она оказалась крепче, чем следовало -- хук ее не сломал и даже не вывихнул!
Хотя, к чему эта патетика? Если бы эта челюсть была менее прочна, моя
коллекции первоклассных хуков не насчитывала бы двести тридцать восемь
экземпляров.

-- Хороший удар, -- похвалил я довольно искренне и поспешно добавил, дабы
верзила не успел сменить гнев на милость, -- но ты, баран, так ничего и не
понял! Да, я вижу, что слово у тебя не расходится с делом, и мое тебе за
это уважение. Только, видишь ли, времени у тебя осталось меньше минуты, а
ты тратишь ее на физические упражнения, хотя впору позаниматься
умственными, а то и духовными!

-- Я смотрю, с первого раза ты не понимаешь, -- он сделал шаг в мою
сторону. -- Я ведь и убить могу...

Явился в этот бар я пятнадцать минут назад. Опоздал немного -- планировал
быть пораньше. Что тут поделаешь -- пробки. Если транспортные коммуникации
-- артерии города, то автомобильные пробки -- их затычки.

Я умостил свою задницу на высокий табурет у стойки и с надеждой посмотрел
на бармена -- бесполезно, он меня не замечал. Я не обиделся, я уже привык,
что бармены, кассиры, продавцы, секретарши, etc -- одним словом обычные
живые люди, не воспринимают меня, как раздражитель зрительного нерва.

Так что я решил не затягивать игру в гляделки и обслужить себя сам. Я
встал, зашел за барную стойку, снял с полки стакан и бутылку текилы, и
вернулся на место. Я успел пропустить три порции, прежде чем бармен с
удивлением обнаружил сие беззаконие -- он молча таращился на початую
бутылку и стакан рядом с ней секунд десять, потом настороженно оглянулся по
сторонам, наконец, сгреб все и спрятал под стойку. Меня он так и не
заметил, но четвертую порцию мне уже не хотелось, потому я сосредоточил
внимание на <<клиенте>>.

Он сидел за столиком в десяти метрах от меня и хлыскал водку, занюхивая ее
лимоном. У моего <<клиента>> было больное сердце, и узнал он об этом совсем
недавно. По этому поводу и пил, хотя врачи ему строго настрого запретили.
Впрочем, в случае с моим <<клиентом>>, медицина ему все равно бы не
помогла. Медицина ведь только думает, что спасает людей, на самом деле все
гораздо сложнее.

В нашей работе, например, тоже бывают огрехи -- ничего идеального не
существует, но по сравнению с медициной мы атомный хронометр, по которому
весь мир сверяет часы.

Я, не спрашивая позволения, умостился за его столик, и пристально так на
<<клиента>> уставился.

-- Проблемы? -- спросил крепыш, спокойно выдержав мой взгляд.

С сердцем такая ерунда -- если оно больное, чаще всего по внешности его
обладателя этого не определить. Вот и <<клиент>> мой -- мужчина тридцати
шести лет, рослый, с развитой мускулатурой и крепкими кулаками, кто
догадается, что в кармане у него пузырек валидола?

-- У кого? -- в свою очередь спросил я и взглянул на часы.

-- У тебя. Чего вылупился?

Времени оставалось семь минут, потому я решил пропустить вступление и сразу
перейти к сути:

-- Наверное, грустно прожить жизнь в спортзале, чтобы в один прекрасный
момент узнать, что твое сердце никуда не годиться, и что отныне тебе ничего
нельзя поднимать тяжелее килограммовой гантельки?

Брови моего <<клиента>> поползли на лоб.

-- Ты кто такой?

-- Мое имя? Зачем оно тебе? Вернемся лучше к тебе, потому как времени
осталось не много, а мы еще ни к чему не пришли. Итак... После такой
новости ты понимаешь, что тебе даже сексом нельзя заниматься по-человеч
ески, без боязни, что сердце не согласится с оргазмом и пошлет своего
хозяина куда подальше. Легкая пробежка может отправить тебя в реанимацию.
Стресс, не напрягаясь, способен уложить тебя в деревянный ящик. Резкая
смена климата -- и ты склеил ласты. Приснился ночью кошмар -- и ты дал
дуба. Признай -- одной ногой ты уже в могиле. Самое время подумать о том,
как ты прожил эту жизнь, чего сделал хорошего, как много набедокурил, и
построить гистограмму совершенных грехов, чтобы определить с какого нач
инать каяться. Который из семи ты любишь больше всего?

Удивление в глазах моего <<клиента>> гасло, взамен проявлялась злость.
Голос стал больше походить на рык.

-- С какой это радости я должен тебе исповедаться?!

-- Вполне возможно, что тебе больше некому будет исповедаться. С твоим
сердцем ты можешь не протянуть и до завтрашнего утра. Или до вечера? Как
думаешь, много у тебя времени? Ultima forsan -- как писали на церковных
башенных часах в средние века.

-- Проваливай отсюда, придурок!

За соседними столиками народ начал оглядываться, перешептываться и
показывать на моего <<клиента>> пальцем. С ними я был согласен -- верзила и
в самом деле вел себя агрессивно.

-- Не делай поспешных, к тому же неверных выводов, -- посоветовал я ему. --
Во что я тебе скажу: забудь про злобу, у тебя нет на нее времени.

Верзила схватил меня за отворот пиджака.

-- Обычно я так долго не терплю, -- процедил он, пытаясь убить меня
взглядом.

Сознаться, от такого взора -- бык, готовый кинуться на плащ матадора, не
меньше -- у меня мурашки по коже бегают, вот и тогда я почувствовал, что
спина начинает потеть. Но что поделать -- раз уж я ввязался в эту глупость,
надо было доигрывать спектакль до конца.

-- Может быть, поэтому у тебя и проблемы с сердцем? Знаешь, нервы на нем
сильно сказываются. И потом, видишь ли, уважаемый, я не могу никуда деться
-- в данный момент я на работе...

Я хотел было еще раз попытаться ему объяснить, что он попусту тратит время,
которое мог бы потратить с большей пользой, но верзила приподнял меня над
стулом и придал ускорение в сторону туалета. Я едва устоял на ногах. Как
только я переступил порог сортира, он захлопнул за собой дверь и подарил
мне тот великолепный хук.

Я улыбнулся. Нет, вы послушайте, что говорит эта тупица! Убить меня!
Тавтология. Ну да развивать тему словесного каламбура моего <<клиента>>
было поздно -- стрелки отчаянно тикали в направление развязки.

Я поднялся на ноги, отряхнулся, скрестил руки на груди и подарил своему
клиенту последнее, что еще можно было успеть ему подарить -- взгляд
глубокой скорби по никчемному болвану, который прожил жизнь зря и нич
егошеньки в ней не понял.

-- Ты не можешь меня убить, -- доверил я ему одну из своих тайн.

И вот он -- миг трагической развязки этой короткой, но емкой пьесы! Я
закинул правую руку за спину, а запястье левой поднес к лицу, так, чтобы ч
асы были в поле зрения, приподнял подбородок, и не сводил с верзилы глаз.
Голосом конферансье, объявляющего знаменитейшего актера, я произнес:

-- Як Вениамин Гаврилович, ты умрешь через шесть, пять, четыре...

На третьей секунде мой <<клиент>> вдруг согнулся, в его глазах отразились
ужас и боль.

-- Кто... ты?.. -- прохрипел он.

-- Меня зовут Танатос 78, -- больше не было смысла скрывать от него правду,
которая ему все равно не понадобится.

Так всегда в жизни -- ищешь что-то, ищешь, а потом находишь и оказывается,
что оно тебе сто лет не нужно. Иногда меня успевали спросить, почему 78? На
это я отвечал: потому, что есть и Танатос 77 и Танатос 79. И это была ч
истая правда.

Верзила уже стоял на коленях, уткнувшись лбом в кафельный пол. Странная
штука жизнь -- минуту назад он гепнул меня мордой об эту обоссанную плитку,
а теперь сам бил ей челом. С людьми жизнями всегда так -- никогда не
знаешь, что ждет тебя за поворотом.

На последней секунде мой <<клиент>> выудил из кармана пузырек валидола, но
тут же уронил. Белый бочонок с лекарством неторопливо покатился к унитазу.
Наверно, тоже хотел от кого-то спрятаться. Впрочем, лекарства бы все равно
не помогли. Если в Книге Судеб напротив твоего имени стоит дата и время (а
появляется она там не в момент рождения, но на протяжении жизни), никакая
пилюля тебе уже не поможет. Увы.

Верзила замер, и плавно завалился на бок. Финальная сцена в момент
завершения. Можно опускать портьеры и гасить юпитеры.

Дверь туалета открылась, парень уставился на лежащего человека,
нерешительно приблизился, потрогал за плечо, сказал <<эй>>, убежал. Через
минуту здесь собралось уже пять человек.

-- С ним и в зале было что-то не так, -- делился впечатлением один из них.
-- Он разговаривал сам с собой и дергал руками, словно хотел кого-то
схватить...

-- Может, почуял Смерть...

Я улыбнулся. Зачем меня чуять? От своих <<клиентов>> я не прячусь.

Я достал из внутреннего кармана ежедневник и напротив троесловия <<Як
Вениамин Гаврилович>> поставил галочку. Ниже располагались еще два имени --
мой объем сегодняшних дел.

Такая вот работенка. Чуть-чуть статист, немного клерк, самую каплю
душеприказчик. Распространенное заблуждение, будто наш брат является, дабы
кто-то умер раньше положенного срока не верно в корне. Наше дело
засвидетельствовать, что реальные события не расходятся с Книгой Судеб.
Всего то. Я же говорил -- скучное и однообразное занятие.

Если бы не эти маленькие спектакли, которые я себе втихаря от начальства
позволяю, можно было бы свихнуться прямо на рабочем месте. Мы даже души
умерших не трогаем -- этим занимается отдельная служба.

Золотая Дюжина Старикашки Ю :о)
Выпуск 1358-А от 6 ноября 2007 г. ©