[393x640]
Введение(самооправдание; подлинное извинение)
Введения в книгах, самая возможно неинтересная часть. Я не люблю её читать. Потому что, там автор часто благодарит кого-то неясного и незнакомого тебе, пишет о причинах, побудивших его написать эту книгу. Много всего того, что не важно, да и не нужно читателю. Он пишет это для себя.
В этой книге важно прочитать введение.
Переходя к сути, я прошу вас: простите меня. Простите, простите, простите. Простите все те, кого я уговорил прочесть всю эту билеберду. Простите все те, кого обидела хоть одна буква в этой недокниге, в этих глупых недомыслях моего ничтожного сознания. Простите, простите, простите.
Если вы случайно наткнулись на это, с вашего позволения, произведение: не читайте. Скажите, что вам хватило прочтения введения. Такого скучного и ничтожного. Я вам с радостью за это пожму руку. Потому что это правильно, вы правильно поступили. Там, на следующих страницах нет ничего такого, что вы бы уже не знали. Там всё просто и чересчур банально.
Простите и те, кто ненароком узнал себя в ком-то из персонажей. Простите. Вы обознались. Поверьте: все персонажи вымышлены, любые совпадения в именах и событиях являются случайностью.
Простите.

Это просто история. Просто жизнь человека в муравейнике города людей. .

1 стр.
Всё что написано на этой странице – неправда (парадокс)
И далее тоже

За окном барабанил дождь. Как приятно смотреть просто на поток воды, льющийся с небес. Это был август, его конца. Не так давно мне исполнилось 17, и я стою у раскрытого окна, и смотрю сквозь сетку защищающую нашу квартиру (нашу потому, что тогда я ещё жил с родителями) от комаров, или комаров от нас. На улице тепло, хотя и идёт дождь, вернее, настоящий ливень. Дома-на-ногах, что видны из окна, промокли. Но разве это важно?! Школа окончена, я поступил в институт, а пока стою и смотрю на дождь. Разве это важно? Разве вообще есть что-то действительно важное? Тем более сейчас…

Когда открываешь глаза и видишь что-то жидкое, густое, красное растекается перед тобой, не хорошие мысли приходят в голову. Кровь? Тогда почему кровь из бутылки?! Я что вампир…? Надо оторвать зад изрядно, надо сказать затёкший от табуретки и сориентироваться. Хотя какое там сориентироваться… Часы показывают 4:57. Часы на моей домашней микроволновке. Какие-то сомнения где я?! Видимо заснул рядом с тарелкой. Кровь – это кетчуп Hienz. Минуты три: всё убрать и свалиться в кровать не раздеваясь. 5 утра. Отлично. Осталось целых 2 часа нормального сна впереди. Спину ломит от поганой работы и оттого, что я так скрюченно заснул на табуретке. Кажется, я около двух вернулся с работы. Я смотрю в белый потолок, покрашенный краской, и думаю о сексе. Это последняя мысль. Сон.
Я теперь живу один, родители платят за моё обучение, помогают деньгами, и живут на другом конце города. Чего ещё желать?!
Как противны все будильники по утрам! Какая бы мелодия не была она с третьего-четвёртого раза надоедает и уже звучит убийственно. Старомодными будильниками почти никто не пользуется теперь. Вот и я не пользуюсь: играет мобильный телефон. Играет одной из моих любимых мелодий Moby Extreme Ways. Но как же хочется эту трубку взять и выкинуть в окно. Звонит уже второй будильник(я всё время ставлю два – так надёжней). Не помню, как выключил первый. Наверно многим знакомо это ощущение: только закрыл глаза, а вот уже и пора вставать. А у меня ещё и обратное в придачу: я открываю глаза с утра, когда просыпаюсь, и вот уже снова ложусь спать вечером или ночью. Где-то там в промежутках – моя жизнь. Один вопрос, вот только где?!
Быстро переодеться(я же так и заснул в том в чём пришёл с работы), на душ уже нет времени (от меня пахнет потом), быстро что-нибудь перекусить, что в холодильнике лежит. Быстро собраться: какие-то тетради, джинсы, балахон, деньги кошелёк, ключи, мобила, карточка… Господи, возникает ощущение, что собираешь конструктор, а не себя.
Надо торопиться, потому что уже опаздываю. Когда спишь так, как сплю я, то на самом деле спишь всё время и в тоже время не спишь никогда. Метро. Что за чудо изобретение человека?! Каждый день я провожу в метро около полутора часов. Это в будни. Значит около 1,5 часов* 5 дней* 52 неделю получается где-то 380 – 400 часов в год, то есть порядка 15 суток, полмесяца. Поздравить самого себя просто можно.
Эскалатор. Эскалатор – это просто усовершенствованная версия зоопарка. Все едут и пялятся друг на друга, и отводят глаза как только встречаются взглядом. Я ничем не лучше других. Я тоже, когда бодр и не сплю как сейчас – пялюсь во все глаза. Только при встрече взглядов – глаза не отвожу. Наверное людям неприятно, когда я смотрю на них так. Но тут ничего не поделать. А сейчас мне просто всё равно, я сплю и мне пофиг на окружающих. Раньше я пробегал эскалатор сверху вниз(иногда и снизу вверх – но в этом случае проходил) и не замечал ничего этого. А сейчас я только переживаю о том, как бы не упасть на мужчину с газетой передо мной, если прямо стоя отключусь. Объявление по радио: «Общество радости желает всем удачи и счастья в жизни.» Кажется, только это и не было в моей жизни, но если бы и это было, то меня бы точно сейчас стошнило. Какое позитивное пожелание для 8 утра, они бы посмотрели на слушателей объявления, на эти убитые бесконечным горем недосыпания лица. На моё лицо. Это настоящие лица людей. Настоящие лица – это вовсе не те лица, что смотрят на людей из зеркал, нет. Настоящие лица в метро: злые, недовольные, пустые, обиженные, страдающие. Радио говорит: «Метрополитен, как подземная железная дорога…» Нам говорят, что это опасно. Говорят это слишком часто, поэтому мы и не боимся. Мы подходим слишком близко к краю платформы, подходим к краю крыши – это ведь опасно. Покажите нам, что на самом деле опасно…Радио говорит: «…уважайте пожилых людей…» То есть остальных уважать не надо. А кто-то говорил, что надо перебить всех стариков…Кого же тогда мы будем уважать? Может быть себя?
Ещё немного и я засыпаю на Приморской; 15 минут и уже перехожу на Маяковской. Там два варианта, по эскалатору – быстро, но он на спуск работает только один, и там толпа; или пешком по длинному переходу. Я всё время на автомате, на автопилоте сна выбираю первый вариант, и потом часто жалею. В этой толпе жутко жарко, все двигаются как настоящие зомби. Эти старухи, мерзкие противные тётки задевают меня своими отвратительными обвисшими грудями… Ужас и мрак. Или наоборот?!
Следующая электричка, последний вагон, свободное место и ещё возможность 15-20 минут для нездорового сна. Ещё одна остановка и огромный кусок мяса с костями и по меньшей мере 60тью килограммами живого жира плюхается на свободное место рядом со мной. В поезде довольно сложно ехать рядом с вот этим вот. Это даже не женщина – это кусок жира. Когда поезд отъезжает и её относит от меня, и я думаю: «Мир – прекрасное место»; когда поезд тормозит, я думаю: «Скрипит ли дерево, когда падает, когда никого нет рядом?!» Думается, что это шутка, которую кто-то пустил лет 150 назад. Вопрос повторяется в голове по много раз потому, что я нахожусь в сумеречной зоне сна, я полусплю. Ещё я думаю, сколько крови внутри этого существа справа от меня. Взгляд вправо: там никого. Её нет. Или не было?! Только красивая девушка с коротенькой стрижкой и выдающейся грудью. Я нагло смотрю на неё – просто пялюсь. Никогда, никогда в здравом рассудке, я бы не стал так пялиться на её грудь, а потом и на её прекрасные ноги слегка прикрытые юбкой. В моей голове плавают две мысли: « Длиннее ли трусы, что сейчас на мне, её юбки?!» и «Как бы она сейчас отреагировала, если бы меня вырвало на неё потоком крови?!» Она выглядит очень возбуждающе, но только не для меня после двух недель работы на складе в вечерне-ночную смену. Она смотрит на меня раз, второй, ей определённо не нравится мой взгляд, но наш мир стал каким-то неправильным, и фраза «не разговаривай с незнакомцами» почему-то понимается буквально. И она молчит. А я просто закрываю глаза и засыпаю.
В полусне как и во сне нет реального времени. Оно появляется только тогда, когда ты открываешь глаза. Когда я открываю свои, вагон уже пуст, все вышли. Конечна; моя. Встаю и выхожу. Улица со злостным оскалом не выспавшихся людей встречает меня дождём. Капюшон на голову и вперёд. Я опаздываю, но в этом нет ничего удивительного: я постоянно опаздываю. Такое, наверное, бывает у всех: проблемы с определением времени. То есть или слишком рано, или слишком поздно. Помню в школе учителя ( а они в основном были женщинами. Каждый раз, когда я смотрел на женщину учительницу рассказывающую нам о истории, физике, анатомии и прочей школьной программе, я думал, что про себя она думает из чего же вечером она будет варить суп ) говорили об опозданиях что-то вроде: «Уже 15 минут прошло! Почему я должна прерываться!» Слава Богу, что это уже давно минуло! Хотя какое там давно, кажется, что вчера было. И слава, какому ещё Богу?! Читая на ночь молитву, я даже не надеюсь, что это может спасти от адского пекла.
Студенческий предъявить на входе, второй этаж, поклон головой преподавателю, пожимаю пару рук по ходу. И всё. Я на месте. Сажусь рядом с «другом» - Эдиком(про себя я его всегда называл «Большой Эд», ростом не очень человек выдался).
- Здарово, - говорю я Эду и пожимаю его руку. Голос выходит каким-то неестественным потому, что я молчал наверное последние 8 - 10 часов. Так начинаются все дни в институте. Ты пишешь и осознаёшь, а потом уже и не осознаёшь, но всё равно пишешь. Если не хватает терпения, то уже и не пишешь, и не осознаёшь. Думается мне, что толи терпения у меня было через край, толи ещё какие-то неведомые причины, но я писал всегда. А всё ради чего?! Мы рождаемся, попадаем в детские сады, школу, институт, на работу, в поликлинику, в больницу, а потом нас кладут в деревянный макинтош, и в нашем доме играет музыка, только мы её уже не слышим. Потом закапывают в деревянном ящике, ставят камушек сверху(здравствуйте черви), и приходят раз в несколько дней, месяцев, лет. Всё, их долг выполнен, наш уже давно…Всё так, а я сижу и пишу, хотя всё это понимаю. В какой-то момент жизни понимаешь, что жизненный путь приведённый выше вовсе не обязателен, а скорее навязан стереотипом «проторенной дорожки». Но как же страшно сойти с тропы. Например, в лесу.
Сложно объяснить это состояние, когда полуспишь. Это похоже на то, как ближе к вечеру после двух бутылок пива в тепле у себя дома усаживаешься смотреть фильм на удобном диване. И вот полфильма уже прошло, и интереса уже совсем нет. Вот тогда и приходит это глупое состояние полусна, когда всё соображаешь, но чувства слегка притуплены и ужасно хочется спать. Это ещё хорошо, когда первая пара в институте практика или лекция, но с живеньким преподавателем. А вот когда первую лекцию читают ужасно скучно, то возникает непреодолимая борьба между «хочу» и «надо». Как правило «надо» побеждает. По крайней мере, у меня.
Что-то говорят, а я пишу на полях: «Мы всё время делаем как надо, а не так как хотим ». К концу первой пары дрёма уходит, и теперь ты уже просто сожалеешь о том, что не спишь, сожалеешь о том, что пришёл. Когда что-то ждёшь, то время тянется очень медленно. Когда проводишь время с удовольствием, всё так замечательно вокруг, вот тут время пулей летит. А потом ещё говорят, что время изохронно.
Как только начинается день в институте, я жду его конца. Если представить, что день – это твоя жизнь, то я жду смерти.
- Выглядишь ты неважно, - говорит мне Эд, когда мы спускаемся на крыльцо института. Он курит, а я просто стою рядом. Дым от его сигареты летит мне прямо в нос, а для человека не курящего это так противно. В общем, лучше от того, что мы на улице мне вовсе не становится.
- Я зато чувствую себя как обычно. - говорю я Эдику и смотрю на неизменно серое Питерское небо. Эд знает, что я по полночи работаю и поэтому говорит мне:
- Может тебе достать таблеток?!
Таблетки. Наркотики. Пугают эти слова?! Вы никогда не пробовали наркотики, никогда не думали об этом?! Так чего же вы их боитесь?! Смотрите на наркомана, как на прокажённого. Даже на того, кто когда-то курил марихуану. Вы не курили?! Вы слишком часто слышали, что наркотики – это смерть. Слишком часто вас пугали, что через одну иглу можно заразиться СПИДом. У двух процентов населения планеты есть устойчивый иммунитет к СПИДу. Мэджик Джонсон вылечился от СПИДа. Вы спросите как?! А я не знаю. Но вы же боитесь наркотиков, правда?! Наверное, вы никогда не слышали о Средневековье, когда отсутствие каких бы то ни было действенных лекарств делало любую болезнь, даже простуду, смертельной. Да что говорить о Средневековье! Эпидемия гриппа в 19-20 годах прошлого века в Европе и США унесла жизни 2 миллионов человек.
Мы слишком привыкли жить по правилам. Делать надо так, так и так, и никак не иначе. Или будут серьёзные неприятности. Именно по этому завтра вы встанете и пойдёте на работу, учёбу или ещё куда, а я в институт. Из-за такой мощной антирекламы наркотиков большинство людей теперь умирают в автомобильных катастрофах. Конечно. Главное ведь не принимать наркотики, а уж машину в нетрезвом состоянии как-нибудь можно довести до дома. Только не подумайте, что я агитирую за приём наркотиков…
- Нет спасибо. Как-нибудь справлюсь. – говорю я и размахиваю руками, чтобы развеять дым. – Надо вообще бросать эту работу. Дорабатываю месяц и всё.
- Как хочешь, - говорит Эд, давя бычок в табличку «Не бросать бычки. Штраф 500рублей.» - Пойдём в кафе зайдём, что-нибудь поесть куплю.
Тогда я очень легко отказался от наркотиков и причин тому было две: во-первых я опасался на них подсесть и повредить своему здоровью, я ведь тоже смотрю телевизор. Во-вторых: у меня не было лишних денег. В этом мире нет ничего бесплатного, кроме сыра в **анной мышеловке. Конечно, Эд - мой друг, он бы достал наркотики подешевле, но подешевле не значит бесплатно. Так вот наркотики постучались в мою жизнь и ушли, чтобы потом занять большую их часть.
Когда день в институте уже закончен, то кажется, что он уже пролетел очень быстро. Снова метро, пересадка и в 17:02 уже дома. Надо сказать, что люди, которые придумали строить большие дома высотой больше пяти этажей, были очень умны; ещё более умны были те люди, которые придумали лифт; и трижды были умны те, кто придумал ставить в многоэтажные дома эти самые лифты. И как же я ненавижу тех людей, которые решили не чинить лифты в моём доме. Каждодневное поднятие на восьмой этаж, потом спуск – это отличная тренировка. Только не в два часа ночи! К чёрту эти тренировки.
Вот так после возвращения домой с института меня ждёт небольшой отдых, а потом на работу. Когда вы вспоминаете свою жизнь, вы вспоминаете не просто унылые, обыкновенные дни, вы вспоминаете необыкновенные яркие моменты. При чём неважно, какие это были моменты плохие или хорошие. На самом деле основную часть жизни составляют именно эти серые бездушные и пустые дни, поэтому я и решил вам показать как выглядела моя жизнь. Какой была моя жизнь. Одна скрипка отыграла.




Любовь
Я думаю, что люди не любят фильмы про зомби потому, что они подсознательно видят в них самих себя. Страшные, с мёртвыми глазами, они гонятся только за своей едой. Посмотрите на людей в, так называемом общественном транспорте. Даже грим порой не нужен. «Живые мертвецы», послушайте как это звучит. Все вы – живые мертвецы. А я?! Я, наверное, просто мертвец.
Я смотрю на свою группу в институте и вижу только выдрессированных современной поп-культурой толпу молодых людей. Вся эта внешняя напыщенность: эти яркие тона в одежде, эти громкие голоса, привлекающие внимание, все эти громкие реплики – всё это продукт of consumers society.
Вообще нельзя делить людей. Ведь это всё расизм, апартеид, сионизм… Это всё оно, то - что мы не любим называть своими именами. А иногда мы просто не знаем имён. Этим занимались фашисты, этим занимались социалисты, да все этим занимались… Люди всегда делили людей. Делить людей нельзя, именно поэтому это сделаю. Есть в этой группе несколько человек, которые в самом деле учатся. Которые возможно не так уж умны, но они просто стараются быть умнее, или стать умнее. К сожалению, а может быть и, наоборот, к этой же группе я отношу и сам себя. Их 4-5 человек, а может быть нас. Остальных же можно вообще не делить, а можно сказать, что кто-то пытается ещё что-то делать сам: старается, но слаб волей или умом; и тех кто и не пытается даже что-то сделать. Не думайте, что у меня завышено самомнение. Я, конечно, не претендую на абсолютную объективность, но объективным быть пытаюсь. А это уже не мало.
Так вот моя, как же в этом не хочется сознаваться перед самим собой, группа, я имею ввиду нас 4-5. На одном полюсе я, а на другом …добро пожаловать на сцену: Кристина. Я – самый тихий, не вылезаю, пока не спросят. На кой чёрт мне это надо?! Да и вообще к чему какое-то лишнее внимание такому живому мертвецу как я! Моя противоположность – Кристина. Она даже говорит громко, чтобы привлечь к себе внимание. «Какая же она дура!»- думаю я рассматривая её, пока она разговаривает с подругой громко на всю аудиторию. Я просто завидую…возможно. Каждому из нас нужен доктор Фрейд. С недавних пор я заметил, что на парах она посматривает на меня. Это же заметил и Эд. Поэтому я хоть и отнекиваюсь, отнекиваюсь, но с каждым разом всё слабее и слабее.
Как удивительна и как печальна наша жизнь: одно неверное движение, пара лишних слов и тебе придётся умереть, сдохнуть, или придётся умереть кому-то другому. Одно событие создаёт цепочку последствий, которые могут закончатся вашей смертью. Будьте осторожны, но умирая не вините никого, да и вообще никого не надо винить: ведь вы же не виноваты, в конце концов, в том, что вас родили. Просто вы умерли и всё. Вас больше нет. Больше нет ничего. Самое удивительное, что смерть – это самое большее, чего я заслуживаю. Или, по крайней мере, пока заслужил. Но смерть мне не досталась, а взамен я получил два с половиной месяца абсолютного счастья. Запомните: незнание - благодать!
И как бы не было смешно сейчас, тогда это было счастьем. Невероятным восхитительным счастьем.
Вообще глупо говорить о том, что я что-то заслужил или не заслужил. Глупо говорить о заслугах и о том, что Бог, быть может, не справедлив… Да и вообще всё это не имеет значения. А я? Что я?! Я только могу сказать, что только хороший человек может быть хорошим.
Это началось после очередной контрольной, после очередной пары. Я и Кристина закончили первыми. Она решила со мной заговорить. И тут случилось непоправимое. Это как бросившему курить показать сигарету и ему вдруг жутко захочется курить. Мне захотелось внимания. Я ведь мог и не говорить с ней. Как было сказано в одном фильме: «Почему два человека наедине должны о чём-то говорить».Тем более, что у меня была книга! Я бы мог её почитать. Мы поговорили…Вернее это была игра в узнай что-нибудь о другом и поддержи разговор. А я бы мог и не говорить. Это был просто глупый бессмысленный разговор, пустой трёп. Это был первый камушек, который рождает лавину, сметающий всё на своём пути и превращающий сам камень в пыль…
Потом на следующей паре я сел читать книгу, а она подошла и стала о чём-то говорить, расспрашивать о чём книга. А я ведь мог и не говорить! Она флиртовала, это было ясно как Божий День. А мне было просто приятно её внимание. Она даже уговорила отдать ей мою книгу на следующую пару, чтобы она её почитала. В общем, в круговерти дальнейших событий я даже решил, что она меня полюбила. О, как я был наивен! Такой строгий в своих взглядах на жизнь! И такой же наивный. Всё было тогда совсем не так, как я думал тогда. Она не врала мне – нет, она просто не говорила правду. Вот только что лучше?!
В очередной раз мы закончили раньше других и пошли к метро вместе. Она разыгрывала из себя скучающую девушку. Хотя я и не собирался, вернее даже не думал об этом, мы пошли тогда погулять. И она как-то спросила, знаю ли я, почему именно я. Я чуть было не сказал, что, наверное, дело в том, что она меня полюбила. Даже сейчас вспоминая то, что я мог сказать тогда, я краснею…Каким же надо было быть глупцом, но время лечит глупость, правда не у всех… Но тогда, я ничего не сказал, вернее сказать: просто сказал какую-то чушь. И мы гуляли, гуляли, а потом гуляли ещё и ещё. Бывало, что мы гуляли по 6 часов подряд. Счастливый, я часов не замечал. Когда я говорил Эду про эти встречи, он говорил: «Что? Стока раз встречались и ты даже ни разу её не поцеловал?» А мне было всё равно.
Время шло, неся меня в неизвестность. Мы писали друг другу смс-ки. Я писал какие-то рифмованные строчки, которые только с натугой можно было назвать стихами. Я писал: «Мои глаза говорят всё без слов», а она отвечала: «Я знаю, и мои глаза отвечают твоим». Она писала поздно ночью: «Надеюсь ты вспоминаешь тот парк и дождь». Да, и я вспоминал тот дождь и день рядом с ней на расстоянии пяти сантиметров, когда во время холодного дождя мы обнимались, стараясь укрыться от капель под «листьями» хвойного дерева . Были и дни под палящим солнцем на пляже… Незнание – благодать.
Как вообще такое происходит, вспомнить сложно. Просто такое происходит. Она говорит: «Разве ты не знал, что у меня есть парень?!» Я думаю какое-то мгновение. Интересно, о чём это я там думаю?! «Вообще-то, нет…»- говорю я. «Но как же?! Вся группа знает, а ты не знаешь?! » Вот это и есть полный ноль, точка отсчёта, когда что-то умирает и рождается в человеке что-то иное. Именно в такие моменты, моменты сильных эмоциональных потрясений, у человека может случиться удар, сердечный приступ. А я не почувствовал ничего. Ровным счётом ничего, полный ноль. Эмоций не больше, чем от выкинутой в урну пустой банки. Возможно, это был мой пессимизм, сделавший меня жёстчё, сделавший меня всегда рассчитывающим на самое худшее. Я не чувствовал ничего тогда. Потом были и ещё слова: «Я вижу в тебе только друга». Мы не виделись с ней больше этим летом. В итоге, всё кончилось тем, что перед её отъездом в июле мы стали друзьями де юре, но не де факто. Я вспоминаю ещё одни её слова, которые было бы неприятно слышать любой особи мужского пола: «Ты знаешь…ты не можешь быть моим парнем…» Именно в этот момент я захотел её убить. Правда, захотел. Убить так, чтобы она страдала и мучалась, или, может быть, просто тихо умерла. Может быть, это было просто воздействие фильма «За пределом», а может быть и нет. На самом деле, я просто захотел её смерти.



Car crash
Ничто так не учит любить жизнь, как столкновение со смертью.
Время идёт без нашего участия и желания. Или времени просто нет, а его придумали, чтобы охарактеризовать изменение настоящего момента. Прошёл июль. Наступил август и меня сослали к предкам моих предков. Если в большом городе жизнь летом может быть скучна, то в маленьком, она просто постоянно жутко скучна. Там же я встретил своё восемнадцатилетие. Совершеннолетний, совсем большой человек, как говорил кто-то, поздравляя меня. Да. Конечно: дитя(до 3), ребёнок(до 6-7), школьник(до 14), уже большой, потому что с паспортом(до 18), совершеннолетний(до 20), взрослый (до свадьбы), семьянин (до смерти)… Вот где-то такое радостное будущее мне виделось.
Но я вернулся, и провёл остаток августа, бросая мяч в кольцо. Я по долгу зависал на площадке: бывало, что приходил, когда никого не было, а уходил одним из последних. Знакомых стало довольно много. В этом есть существенный минус: всем нужно жать руку. Жизнь была по-прежнему скучна. Август запомнился только тем, что всего один раз мы покурили травку, сидя на подоконнике в квартире у моего друга, слушая какие-то растоманские треки и поглядывая вниз. Один небольшой шаг и… Вот таким было моё лето.
Началась учёба в институте. Всё было как и раньше, только с Кристиной я общался словами: привет, пока, хорошо, спасибо, пожалуйста и т.п.
В это время один за другим друзья стали получать права, и в то же время подшучивать надо мной, на тему того, что тачки у меня никогда не будет только потому, что в моей семье машины не было. А я не знаю, может они и правы…Только при таком раскладе именно им бы приходилось бы меня возить, так что ещё не известно кому было с такой перспективы хуже…
Мне было 18, а я ещё ничего не добился в своей жизни, ни в чём не преуспел. Раньше, в древние времена, когда большинство болезней были неизлечимы, люди доживали до 20, а успевали сделать столько, сколько сейчас не все успевают до 60. Жизнь тогда была интереснее, быстрее; было много что не познано, неизведанно, не открыто. Теперь жизнь стала медленнее: никто никуда не торопится. Выйди на улицу: что ты увидишь теперь? – Каменные джунгли. Там тоже водятся опасные животные, но уже не те, что раньше. Что-то хочешь узнать: добро пожаловать в интернет! У нас есть всё для того, чтобы ничего не делать, и именно потому мы не наем как себя занять, что пожелать, и что выбрать из того бесконечного количества вариантов, которые доступны.
18 лет. Я и не думал, что доживу до этого…
Я очень хорошо помню этот день. Был уже сентябрь. Стояла такая приятная осенняя пора, что именуют бабьем летом. Честно говоря, не знаю как бабам, а мне это время было всего милей. Было почти как летом, но уже чувствовалось, что скоро грядёт эта ужасная осень со слякотью, а за ней точно такая же грёбанная зима, отличающаяся от осени только 5-6 градусами. Но пока было хорошо. Было замечательно.
День кончался, и я уговорил Антона отвезти меня домой. Антон – мой друг. По меньшей мере, я так считаю. Антон, правда, как-то говорил, что у него совсем нет друзей. И он был в этом прав. У меня тоже нет друзей, но есть те люди, которых я называю друзьями. Антону ехать было лень, но я всё-таки уговорил его. Бывает же такое…Вот не уговорил бы и ещё не известно как бы жизнь пошла. Но теперь-то уже всё равно ничего не попишешь. Можно только сказать, что я сам виноват.
Мост, ведущий к моему дому, был закрыт. Поэтому приходилось ехать в объезд через дальний мост. Мы стояли на перекрёстке на мосту. Нужно было поворачивать налево и съезжать с моста на дорогу. Я посмотрел на часы: 19:36. Есть такое кино «11:14», вот тогда было что-то такое же. В том фильме в «11:14» вечера произошло сразу несколько несчастных случаев. В одном из них молодому парню отрезало член стеклом. Мужчины, как бы сложилась ваша жизнь, если бы в 16 лет вам отрезало член?! Что бы вы делали, к чему стремились?..
Хонда CR-V, в которой мы сидели, тронулась вперёд довольно резко, и повернула налево. Боковым зрением я уловил движение сзади справа. Это был микроавтобус Мерседес. Он проехал светофор, не останавливаясь, потому что ему горел зелёный свет… Микроавтобус влетел в бок хонды с той стороны, где сидел я. Я не был пристёгнут. Скорость микроавтобуса была около 90, а Хонда с места дала около 60, поэтому импульс подействовавший на моё тело был внушителен. Я, а вернее моё тело, полетело в стекло в сторону водителя. Автомобиль перевернулся…Дальше провал памяти. Я ничего не помню. Кажется, я потерял сознание. Неотчётливо я помню свои крики и стоны, помню как Антон доставал меня из машины. Более ничего. Член мне не отрезало(хотя может быть и стоило), но побился я сильно.

В больнице.
Первые ощущения: всё болит. Только поймите меня правильно: ВСЁ!
Ты открываешь глаза. Ты закрываешь глаза. Ничего не меняется: белый потолок, тишина в палате. Открываешь глаза: кто-то ходит. Закрываешь-открываешь и уже никого. Кто-то пришёл: что-то вколол, кто-то ушёл. Опять – я центр вселенной; один в центре, что-то крутится вокруг, а я - центр. «Забавно, только я всегда мечтал играть атакующего защитника, а не центрового» - такие мысли приблизительно самообразовывались в моей голове.
Тихо-громко; а я молчу. Голова вообще плохо соображает и сильно болит.
Открываешь глаза: пришли родители.
- Ну как ты?!- они держат меня за руку. Ничего не меняеться: всё нормально у тебя все спрашивают: как дела? (это как за рубежом How do you do? И ответ: How do you do!); вот в больницу попал спрашивают: как ты?(как ты себя чувствуешь?!); выпишут , будут спрашивать: всё прошло?! Будто это на самом деле кому-то важно? Хотя возможно родителям это и в самом деле важно.
- Нормально, - мой голос звучит странно для самого себя. Кажется, врач говорил, что мне чуть челюсть не выбило: поэтому мне так больно говорить. И я говорю:
- Нормально,- смотрю, а там где сидели родители уже никого нет. Я закрываю глаза.
Несколько раз в день приходит сестра, просит повернуться на бок, и вкалывает укол. Больно. Хотя и колют обезболивающее. Если бы не это я бы просто сошёл с ума. Все уколы колют только в правую ягодицу: кажется она уже больше ничего не чувствует. Это всё после того, как один раз в левую половину вкололи и я так дернулся, что чуть иголку не сломал.
Два раза в день кормят отравой из столовой. Меня тошнит от больничной еды, но я ем. Я даже чувствую себя чем-то обязанным им. Медперсоналу. Мне очень стыдно за себя: приходит молодая сестра, приносит утку, снимает с меня штаны. Я делаю свои дела. Она уносит: моё лицо просто алое, как будто снова поднимается температура. Однажды она это заметила, подошла, нагнулась к моему уху и сказала так нежно, щекоча волоски в ухе: это ничего. И потом тихонько лизнула мочку моего уха. Я промолчал. И больше уже не стеснялся.
Через неделю я уже стал ходить потихоньку. Ничего вроде сломано не было, но ушибы были сильные по всему телу, да и лицо с правой стороны сильно ободрано. Тело как сплошной синяк, с редкими островками кожи естественного цвета. Мне уже больше не кололи ничего. Только таблетки. За час до их приёма у меня начинало всё ныть и зудеть, я почувствовал себя настоящим наркоманом. Наркоманом, подсевшим на обезболивающие.
Ко мне иногда приходит врач. Молодой парень, лет 25. Спрашивает как я себя чувствую, говорит, что мне надо ходить побольше, понемножку мышцы разминать. Этот врач, хирург, он очень интересный человек. Когда у него есть время и он сидит за стойкой в холле, то я хожу к нему. Я бы возможно читал книжку, но нельзя. Говорят, что сотрясения вроде не было, но лучше пока избегать таких нагрузок на глаза, а следовательно на мозг. Поэтому я хожу к нему поговорить. Он знает массу историй. Вообще странно для меня: молодой парень, а уже хирург, не пьёт и даже, кажется, не курит. Да ещё и не в частной клинике какой-то, а в обыкновенной больнице. Операции чуть ли не каждый день. У кого-то сердце останавливается, у кого-то аппендицит, в общем, по полной загрузке работает человек.
- Ты знаешь, у тебя ещё не очень серьезная авария была.- говорит он.- Бывает просто мясо(мне кажется что он что-то вспоминает и его передёргивает). Ужасно. Шансов выжить где-то1 из 1.000.000. Если бы ты увидел, как они выглядят после таких аварий, ты бы меня понял. Так вот, бывает везёт и мы их вытаскиваем, вытаскиваем даже через две минуты после клинической смерти. Правда, некоторые даже потом умирают. Вообще-то все умирают, только кто-то сейчас, а кто-то через 20-30 лет. Бывает и такое. Так вот. Когда я ещё учился нам говорили, что многие пациенты после клинической смерти, рассказывают про свет, коридор там… Ну ты же знаешь?! Я когда стал уже сам оперировать, это было 4 года назад…
Я не люблю вообще незнакомцев. Они рассказывают какие-то посредственные вещи: как бухали, как кого-то избили, как кто-то напился, какая у них работа, какая жена… А этот тоже вроде как про работу рассказывает, но как-то по другому. Ему кажется, просто некому это высказать, а я сейчас как никогда хочу его выслушать.
…Я стал записывать, что говорили люди, которых мы спасали после клинической смерти, после того, как их энцифолограмма показывала ровную прямую линию, тоесть после того, как их мозг прекращал функционировать. Так вот. Где-то 15% говорят, что видели тот самый коридор, другие ничего не помнят. И я вот понял, что это не может быть угасающей функцией активности глаз. Просто потому, что у всех был бы тогда этот коридор. И Мозг уже не работает. Понимаешь?!
- Понимаю.- только я лично коридора не видел, не умирал я ещё клинически…Да и просто не умирал.
- Четыре дня назад к нам привезли мужчину, возраст 3, волосы светлые, остановка сердца,- говорит, словно читает досье. - Перед тем как начать искусственную вентиляцию лёгких у него достали изо рта зубной протез: боялись, что он может выпасть. Сестра его в стол в операционной убрала. Это уже после того было, как зафиксировали клиническую смерть, после того, как энцифолограмма в линию свелась. Его вытащили. Сейчас в палате через три после твоей лежит. Сегодня эта сестра пришла в палату в ту, мужчина позвал её и попросил из стола того ему протез зубной принести. Говорит, что видел всё это сверху.
Он ещё что-то рассказывал…А я всё думал, неужели я тоже такой коридор однажды увижу. Неужели?! Или просто умру.
- Говорят ещё что многие из тех, кто возвращались видели реку. Но они эту реку не переходили,- продолжает врач.- В разных мифологиях эту реку называли по разному, но смысл сводился к тому, что это река смерти и за ней нет возврата,- а я в это время думаю: «Перешёл бы я эту реку?…Перешёл бы. Наверное…»
Из больницы меня выписали через две недели.

Бинокль.
Всё болело, плохо что-либо помогало. Родителя забрали меня к себе. Так они проявили опеку, родительскую любовь. Это нормально. Забрали. На время. Чтобы ухаживать за «больным» ребёнком. Им просто снова захотелось почувствовать, словно я их младенец, словно я ещё ничего не умею, словно они – молодые родители.
Я люблю их. Они любят меня. Это чудесное время, но оно коротко. Не более недели. Потом они всё равно привыкнут, привыкну я. Всё снова встанет на свои места, у меня всё пройдёт(а может быть и нет), у них тоже(это наверняка).
Из больницы меня выписали в пятницу. Это было особенно удачно, поскольку я мог все выходные провести с родителями дома. Я не был на столько беспомощным, чтобы со мной сидеть целую неделю(хотя мама порывалась).
Чудесные выходные. Псевдолюбовь, псевдоопека, дружба, взаимопонимание, тяга к общению. Всё не по настоящему. Все это понимают, но все делают вид что всё именно так, как есть. Видимость и реальность в эти выходные, это «как бы» правда.
Понедельник. И я один. Один в однокомнатной квартире родителей, где я сплю на кухне на достаточно большом диване. Не много вариантов, для занятий…Телевизор. Шестьдесят каналов. Ужас и паранойя с репортажами о животных: тигры, львы, барсы, пингвины… Я всё это смотрю. Глотаю обезболивающие. Глотаю передачи, штука за штукой, штука за штукой. Щёлкаю. Щёлкаю. Щёлкаю. Выключаю.
Книги. Мои все дома, у родителей книги родителей. Книги для родителей. Что-нибудь из Тома Клэнси? Боевик, чтиво, правительство, террористы и так далее. Может быть Моэм? На обложке Эдвард Нортон, а когда писали книгу, его родители даже не родились. Нет. Всё не то, не то, не то.
Можно поискать у родителей порнушку. Интересное, но бесперспективное занятие. Даже, даже если я её найду, то у меня вряд ли родится «желание» от просмотра. Таблетки плюс последствия аварии…Наверное, всё восстановится. Врачи говорили, что должно, но не сразу.
Вот и всё. Я хожу по дому, из кухни в комнату, из комнаты в коридор к большому зеркалу, оттуда в ванную комнату. Что-то ищу, что-то думаю. Я – пуст. Без идей, без проблем, без занятия, без желания. Кто я, если нет всего того, что присуще человеку? Только боли. Я пью таблетки. Ещё и ещё. Затем я ложусь спать.
Меня будит отец. Уже вечер. Мать уже дома, и мы вновь чудесная, любящая друг друга семья.
И вот уже ночь.
Мне скучно, не спится, одиноко. Я уже начинал подумывать, что, почему бы ни сделать всё-таки выбор в пользу Клэнси против Моэма. Думается, что парализованных людей убивает вовсе не паралич конечностей, а то, что они просто тихо сходят с ума. При этом именно «тихо» их и убивает. Меня никто не слышит, но это нормально. Некому просто рядом слушать.
В городе нет тишины, и это можно заметить только ночью. Потому что даже тогда слышно, как ездят машины. Ночью я хожу по квартире, не заходя, конечно, в родительскую комнату закрытую дверью. Я хожу тихо. Не слышно, не включая света с карманным фонарём отца. Я ночной призрак этого дома.
Ночью я заметил, что электропотребление приблизительно в три раза меньше, чем дневное. Заметил, что горячей воды потребляется в приблизительно два раза меньше, чем холодной. Цифры, которые ничего не говорят вам, ничего не говорят и мне, но я их заметил.
Я стоял на балконе по долгу, смотря то налево, то направо вдаль. Скучно, скучно, скучно…Но именно тогда я придумал себе занятие. Не Бог весть что, но гораздо лучше, чем ничего. Далеко на поле, что было перед домом что-то происходило. Было плохо видно. Там горел костёр и гуляла какая-то бурная компания. Я скучающим взглядом стал присматриваться. Ничего кроме костра и туда-сюда двигающихся людей рассмотреть не удавалось.
Было интересно, но чтобы увидеть нужен был…бинокль. Я стоял и думал, как бы достать этот самый бинокль из комнаты родителей. Ночью на это не было никаких шансов, поэтому с придуманным занятием на завтра, я завалился спать.
Только я проснулся, я уже оказался на балконе с биноклем в руках. Это гораздо лучше телевидения, лучше кино, лучше фильмов, лучше всего. Безмолвный, бесстрастный наблюдатель, без цели: наблюдать ради наблюдения. Ты стоишь и наблюдаешь. За всеми, и никто не наблюдает за тобой. Жаль только, что это напоминает немое кино, но зато гораздо интереснее ничего неделания.
Днём не так интересно, как вечером. Вечером много чего случается. В первый же вечер я видел как кого-то избили на тропинке через поле. Я стоял и смотрел, как кого-то били, и испытывал чисто наблюдательский интерес. Словно исследователь диких тигров смотрит за их ними в естественных условиях обитания. Ещё дважды я видел в тот же вечер как люди занимались сексом. Дом справа хорошо виден, даже бинокль не очень-то требовался. Но это было интересно. Гораздо лучше любого порнофильма, я был с ними практически в одной комнате. Меня печалило только одно: зачем вообще люди придумали шторы?! Не понятно от себя они отгораживают ими весь мир, или это мир хочет отгородиться шторами от них. Говорят, что в Норвегии, первое, что удивляет всех приезжих – это отсутствие штор на окнах. Вот там бы пищи для моего бинокля было бы куда больше.
Когда человек идёт по улице сложно поверить, что кто-то пристально наблюдает за ним. Никто даже и не задумывается над этим. Люди ведут себя естественно: это ни какое-нибудь реалити-шоу, это реальный мир. Настолько реальный, что иногда даже становится страшно подумать, что и за тобой может смотреть такой же «наблюдатель».
Конечно, мне иногда было скучно. Например, вторую ночь, не случилось абсолютно ничего. Почти пустые улицы, мало машин.
Теперь я спал днём, почти всю ночь, проводя на балконе, одетый в домашнюю одежду, чтобы не замёрзнуть.
В третью ночь, я видел, как машина какого-то молодого парня не вписалась в поворот и въехала в машину милиции. Не знаю почему потом произошло всё мною увиденное: возможно люди были очень злы, возможно кто-то из милиционеров слегка пострадал, возможно что угодно ещё…Но, четверо милиционеров выскочили из машины, выволокли парня и стали избивать его. Они били его, он падал, они поднимали его, снова били. Потом посадили в свою машину и повезли в участок. На их машине было написано «Группа быстрого реагирования». Будто могла бы быть группа медленного. Я видел своими глазами, Как быстро они среагировали.
До конца недели я смотрел с балкона по сторонам в бинокль.
И вот в ночь с субботы на воскресенье я вылез особенно далеко из окна, чтобы разглядеть, что за машина стояла за углом дома слева…И тут:
- А, что ты тут делаешь? – вопрос из темноты комнаты. Это мой призрак. Призрак призрака этого дома. Призрак для меня. Я испугался, дёрнулся, бинокль зацепился о раму, выскользнул и мне только оставалось смотреть, как он летит вниз. Я повернулся и сказал:
- Да вот. Бинокль разбил, и я вздохнул со вздохом разочарования и печали.
- Да не переживай. Я себе новый куплю. Ложись спи, - сказал отец и ушёл.
Дни снова стали скучными и бесцельнопустыми, какими они и должны быть.
На следующую неделю я перебрался назад к себе домой.

Drugs.
Антон мне потом рассказывал про аварию. Он бывал несколько раз у меня в больнице. Рассказывал, как моё тело летало по салону. Я это очень смутно помнил. Понял я только, что вообще-то мне повезло. А так бы уже давно был на Том берегу.
Можно назвать это…повезло. Лицо было сильно разбито: остались шрамы. Жизнь может измениться неожиданно в одно мгновение. Так случилось и со мной.
После выписки из больницы мне прописали массу лекарств: обезболивающие, мази для снятия отёков, таблетки от головной боли, таблетки для понижения давления…В общем, у меня был список лекарств, которые должны были помогать от всего. Но они не помогали. По-прежнему всё болело.
Скоро надо было возвращаться в институт. Я боялся много пропустить, но пока просто валялся дома в постели. Когда живёшь просто бесцельной пустой, никому, и в первую очередь тебе, не нужной жизнью, то кажется, что жизнь просто дерьмо. Но, когда ты ощущаешь постоянную боль, то жизнь уже не кажется такой ненужной. Она обретает цель и смысл (то чего так не хватает людям обычно): избавиться от этой безумной боли… Может быть мне и стоило погибнуть тогда в этой аварии…Возможно, это даже спасло бы несколько жизней. Хотя,…кто знает?!
В день, когда, я уехал от родителей обратно к себе, сославшись на погибающие от засухи дома цветы, я позвонил Эду. Я спросил у него, нет ли ничего такого, чтобы мне помогло справиться с болью. Он удивился, стал расспрашивать, что случилось…Такие теперь друзья. Он даже не удивился, что я пропал почти на месяц. Но тогда это было неважно. Эд сказал, что есть кое-какие таблетки, которые неплохо глушат боль, и предложил мне встретиться.
Я вполне явно понимал, что это наркотики. Я понимал, какие от наркотиков могут быть последствия: привыкание, потеря аппетита, потеря интереса к окружающим вещам, паранойя, неизлечимые болезни, смерть – и это только внешние проявления; а ещё: потеря работы, денег, имущества, друзей, родителей. И я сказал:
- Давай тогда в 7, на Приморской.
Если бы я не знал Эда, многое бы не произошло. Неведение и незнание – вот две величайшие благодетели. Просто мало кто это понимает. Они спасают от ошибок. Хотя, именно ошибки делают нашу жизнь чудесной. Мир, в котором не было бы случайностей и ошибок, был бы безумно скучен. Хотя и в нашем мире мне не очень весело. На этом обычно мои мысли обрываются, и я думаю уже о чём-то попутном. Лучше вообще, наверное, быть муравьём и не думать совсем. Только инстинкты, нет мыслей, только программа. Это нельзя назвать жизнью, это даже сложно назвать существованием, но иногда это гораздо лучше того, как живу я.
Я встретился с Эдом, взял таблетки. Он сказал, что я выгляжу «откровенно дерьмово»(будто я этого и так не знал), и что я могу пока не торопиться с деньгами за «таблетки». Я даже не хотел знать, как это называется, я знал только, что: мне больно и это может мне помочь. Этого было вполне достаточно, чтобы опробовать наркотики.
Я сидел дома один и смотрел на прозрачный пакет с таблетками. Я сидел и смотрел. А потом ещё сидел и смотрел. Время шло очень медленно. Вокруг была звенящая тишина, словно я оказался где-то далеко за городом в тиши. В голове крутились тысячи мыслей, а мозг говорил мне, что по-прежнему больно. Всё было очень медленно: как в кино, в критические моменты: мои руки вскрыли пакетик, достали оттуда две таблетки. Глаза посмотрели на эти таблетки. Время пошло скорее, сердце застучало чаще. Мне даже показалось, что я стал слышать, как стучат часы на стене.
Таблетки в рот, два глотка воды. Спокойствие. Тревога ушла. Я встал, думая о том, когда наступит облегчение, когда подействуют таблетки. Я упал на диван, представляя, как растворяются таблетки в моём желудке: желудочный сок разъедает их, отваливаются кусочки, которые затем всасываются в стенки желудка, как затем попадают в кровь, а она за 23 секунды проходит через всё тело. На этом мои познание в биологии и анатомии кончались: я не знал, как именно действуют таблетки. Но это было и неважно...Ещё несколько мгновений. Мои глаза широко раскрыты и смотрят в потолок. В этом момент меня накрывает приливная волна. Это не чувство блаженства, скорее чувство полного отчуждения, полной опустошённости, полной бессознательности. Я просто лежал, а боль уходил, мысли растворились и исчезли. Я просто смотрел в потолок.
Я говорю: - Измени свою жизнь, пока не поздно.
На самом деле, я думал, что говорю, а может, говорил, что думал именно в тот момент, когда не способен думать. В этот момент: ты не смотришь в потолок, ты не смотришь в окно, ты даже не думаешь, ты просто не существуешь. Ты просто кусок мяса. Ты Бог, ты начало и конец, альфа и омега. Тебе не смешно, тебя не тянет блевать, у тебя нет повышенной энергетики, у тебя нет эрекции. Ты просто становишься центром вселенной без цели и боли, без силы и времени. В конце концов, мысли становятся упорядоченными на столько на сколько это вообще может быть возможно, боли ещё нет, но будет, она точно вернётся.
После такого события, как авария, в которой ты мог погибнуть, нужно сделать что-то важное. Не надо ничего ждать теперь, ты уже знаешь, как близко может быть смерть. Надо сделать что-то, не для того, чтобы рассказать друзьям, а только для того, чтобы доказать самому себе. Доказать самому себе, что ты не просто кусок мяса с мозгами. Или может быть всё-таки кусок?!
За окном уже было темно. Когда я глотал таблетки, было ещё светло. Или нет?! Это ночь сегодняшнего дня или вчерашнего?! Почему-то хочется убить этот мир одним разом. Взять и задушить разом всех. Задушить, зарезать, разорвать зубами. Взорвать все ядерные заряды. Только кто я? Судья этого мира без законов и следствия, готовый уничтожить всё, человек лежащий на диване в течении нескольких часов, человек неспособный сосредоточиться ни на чём конкретном. Я часть этого мира, я один из вас. Я один из нас. Мы работаем, что бы жениться, чтобы родить детей, чтобы вырастить этих детей, чтобы они выросли, работали, женились и родили детей… Какая чушь! Хочется крикнуть! Очнитесь! Всё это нужно для того, чтобы быть как все, или наоборот, не быть как все. Хотите быть особенным?! Садитесь в ванну с горячей водой, откройте на кухне газ, вскройте себе вены, откройте бутылку хорошего вина, самого дорого вина, которое вы бы только могли купить, и сдохните, тихо или громко. Сдохните. Ведь так или иначе: вы всё равно Сдохните!
Если вы не хотите быть особенным, тогда ходите на работу, готовьте себе еду, растите детей, но в итоге вы всё равно сдохните. Прямо сейчас вы тоже умираете, а я , я лежу на диване. Я хочу изменить свою жизнь. Дома этого не сделать. Поэтому я одеваюсь и ухожу. На сколько вы близки к сумасшествию? На сколько ближе меня? Проходя мимо зеркала в прихожей я думаю: - Мы все только отражение в зеркале. Кем бы мы были, если бы не было зеркал?
Улица встретила меня прохладой и темнотой ночи. Темнота –совершенство. Рай и Ад в одном стакане. Совершенство: вы же меня понимаете. Большой город, а на улице темно, на столько на сколько вообще может быть темно в большом городе, где облака ночью цвета розового, словно подсвеченные адским пламенем.. Я иду дворами в сторону залива. Проходя мимо помойки, я вижу кучу сваленных книг. «Книги нельзя выбрасывать». Они были когда-то полезны, были нужны, интересны, любимы, а теперь, это просто мусор. Когда-то и люди были нужны друг другу, но не теперь. Теперь человеку нужен не другой человек, а книга о вымышленной жизни, фильм о несуществующем герое, компьютерная игра о несуществующем мире…Все эти псевдоразвлечения. Нам насрать на самих себя. Нам нужно то, чего у нас и так в достатке.
Мы и так переполнены своей собственной жизнью, но нам нужна чужая, при этом часто даже не существующая.
Я был всё ближе и ближе к заливу. Тут были те же улицы только обильно освещённые. Яркий свет заливал улицу, раздражая глаза. Вокруг по-прежнему было пусто. Люди попрятались по своим тёплым домам в поисках сна и покоя. В таком полупризрачном окружении я осознавал только одно: человек не может совершить того, чего он совершить не может. Я не понимал, зачем я здесь, что ищу, что собираюсь сделать. Я прохожу через очередные арки и оказываюсь во дворе, выход из которого ведёт прямиком к заливу. Я иду и вижу на моём пути BMW 7 серии. В этот момент в голове рождается мысль и приходит прозрение. Я думаю, что каждый думал об этом. Но вряд ли делал. А я это сделал: машина была прямо у меня на пути, и я не свернул, пойдя по прямой дороге. В такой дорогой машине должна стоять сигнализация, её не может не быть. Скорее всего, владелец машины выбежит и изобьёт меня до полусмерти. В тот момент я был готов драться, я не боялся заработать пару шрамов. Конечно, я как и вы не люблю причинять людям неудобств: владельцу машины придётся её помыть впоследствии. В общем-то, задумайся я хоть на секунду, я бы ни за что на это не решился. Я пошёл по капоту, по стеклу, крыше, багажнику. Я не стремился уничтожить или испортить эту машину. Я просто шёл вперёд. Сигнализация сработала ещё тогда, когда моя первая нога встала на капот. Она орала и орала, но звуки были приглушёнными и нереальными. Я шёл на запад, я шёл к заливу.
Ещё одна арка и залив передо мной. Когда человек делает обыденные поступки, он не помнит, как именно это делал. Например, свой путь к метро человек не запоминает, если ничего особенного не происходит. Так и я понял, что уже стою на «пляже», а как дошёл до туда не помню. Был прилив, ветер дул с залива. Волны были большие и пенистые, такие не часто можно было здесь увидеть. А я стоял и смотрел в темноту, а ветер обдувал меня со всех сторон. Я чувствовал себя Богом или Дьяволом, хотя какая между ними разница?
Не знаю, сколько я так простоял, но в какой-то момент я взял камень и кинул его в воду. Зачем, почему, для кого?! Не знаю. Я даже не чувствовал желания делать это. Я чувствовал, что мои глаза широко открыты, и что я жутко хочу спать.
Вернувшись домой, я снял кроссовки, помыл руки, и упал в постель, не разбирая её, не снимая одежды. Таким солнце нашло меня под утро, озарив своими лучами, отражёнными от стёкол в доме напротив. Возможно, вы однажды подумаете (а может уже думали): «Стоило ли вообще просыпаться?»
Блаженны только первые 15 секунд после сна, а может и того меньше. Операционная система мозга ещё пуста, компоненты с жёсткого диска вашей памяти о текущих проблемах и задачах ещё не загружены. Вы ещё свободный человек, без идей, морали и цели. В это время вы ничем, абсолютно ничем не отличаетесь от муравья.
По прошествии 15 секунд, я начиная смутно вспоминать, что было вчера, позавчера, вспоминаю про аварию, и в этом мне помогает вернувшаяся боль в руке и пояснице. Такая томная, долгая, тупая боль. Сознание восстановлено.
Теперь я, уже снова я, а не счастливый свободный кусок мяса, которым был этой ночью.

Ни о чём
В жизни много прекрасного. А может быть, и нет. Ледяная банка колы в жару, это тоже то, что можно назвать прекрасным. А может быть, и нет. Я смотрю на рабочий стол своего компьютера, на котором фотомодель лежит в воде, в намокшей футболке. У неё чётко очерчена грудь и соски. Это тоже можно назвать прекрасным. А можно и…
Звонит телефон. Я говорю: Алло.
- Привет, это Эд как ты себя чувствуешь?- говорит трубка телефона.
- Спасибо хреново. Твои таблетки помогают, - говорю я трубке.
- Слушай, я сейчас не хочу тебя напрягать…Но знаешь, - трубка нервно что-то шебуршит.– Но, понимаешь, мне тут нужны деньги…Короче..Ты не мог бы заплатить хотя бы часть.
Я молчу, мозг, наверное, о чём-то думает, а я разглядываю фото-модель, наклоняя голову под разными углами, будто картинка может измениться или я увижу что-то новое.
- Алло! Ты слышишь?!
- Да, - я заговорил. – Да, слышу. Ты можешь подъехать к Приморской. Я тебя там встречу, где маршрутки останавливаются, знаешь?
- Да , ОК. Я буду там часа через полтора, - говорит трубка голосом Эда.
- Когда будешь подъезжать, позвони мне, я может на машине буду. ОК?
Он говорит: «Хорошо!» Я слушаю гудки… Гудки и рабочий стол компьютера. Паранойя местного масштаба. Я положил трубку и в беспамятстве смотрю на монитор. Думаете, меня расстроили слова? Да нисколько. Просто я сижу, а мои мысли летают где-то высоко в облаках.
Мною был придуман отличный способ заработка денег на других. Допустим у вас есть 10 друзей(а лучше 12), с которые между собой или не связаны совсем, или виделись всего пару раз. Вы берёте в долг у первого человека, к примеру, 1000 рублей на месяц, через месяц берёте у второго и отдаёте первому, и так далее. Проходит год: берёте у первого и отдаёте 12ому. А за счёт этих манипуляций у вас остаётся одна тысяча рублей. Такая схема. Только не пробовал я такое толи потому, что нет этих 12 друзей, толи потому, что совесть моя такого себе позволить не может.
Я набираю номер Антона:
- Здравствуйте, будьте добры, Антона, - говорю я. Хотя на самом деле это звучит приблизительно так: «Здравстебудтедрбы Антона».
- Да привет, - это Антон. – Как себя чувствуешь?- я думаю, что Антону и впрямь есть до этого какое-то дело. То есть он считает себя виноватым в аварии, виноват передо мной. Сам-то он отделался парой синяков и царапин. Он, вернее его родители, помогли с оплатой лечения. Страховка всё покрыла. Теперь у Антона своя машина – Honda Accord. Старую машину матери Антона продали после капремонта. Его мать теперь ездит на Mazda. Я говорю:
- Спасибо, ничего. У тебя нет желания поездить со мной немного. Я через 1,5 часа с Эдом встречаюсь . Не хочешь заехать за мной через часок. Поездили бы немного. – молчание в ответ. Глупо говорить с моей стороны «нет ли желания», если бы оно было, то он бы заехал.
- Хорошо, мне всё равно нечего делать. Когда я буду выезжать, я тебе позвоню.
- И ещё, ты не мог бы мне временно одолжить некоторую сумму денег? Ладно, забей, потом расскажу. Короче, звони, - говорю я и кладу трубку, не давая шанса Антону ответить.
И снова я один перед монитором и фото-моделью. У меня болит рука и спина. Я иду в коридор, беру таблетки, глотаю. Теперь уже 2. Звонит мобильник. Голос Антона: «Спускайся я сейчас выезжаю». Видимо, уже прошёл час, а я всё также сижу в коридоре с пакетом таблеток в руках и горечью от них во рту. «Алло! Слышишь?» «А, да! Сейчас спущусь». С пустыми ничего не видящими вокруг глазами я спускаюсь вниз. Мне с детства было ненавистно ждать транспорт на остановке, и я начинаю ходить из стороны в сторону с каждым разом всё увеличивая амплитуду. Если бы на меня смотрел кто-то из окна, то явно бы решил, что я психически болен. Хотя, я и так болен, он бы не ошибся.
На другой стороне стоит столбик с табличкой: «Граждане проход по мосту закрыт. Моста нет!» Вторая фраза очень важна. Это не совсем стандартный мост из гранита, а временный мост для последующей транспортировки. Я думаю, что мост этот установили ещё до моего рождения, а сняли на ремонт, или на совсем только сейчас. Мне кажется, что раньше табличка была другой. Там было что-то о том, что мост закрыт, но люди всё равно ходили, хотя проход был заварен горизонтальными планками. Я смотрю на табличку и в душе улыбаюсь. Только такие мелочи радуют меня.
Honda Антона мягко тормозит рядом. «Здарово», - говорю я и жму Антону руку. «Здарово», - говорит Антон и смотрит на вторую руку, с которой до сих пор не сняли бинты. Немного загноились швы…
- Как рука…Как ты в целом?, - вырывается у Антона.
- Ты уже спрашивал, забей, - никакого раздражения, просто мне не хочется повторять десятки одинаковых фраз по несколько раз на дню. – Поехали до магазина доедим, что-нибудь попить купим.
- Поехали. Только мне ещё на заправку заехать надо будет.
- Ага. Не забывай, через пол часа надо к метро вернуться.
- Да я помню, всё успеем.
Антон пристёгивает ремень. Я думаю, стоит ли и мне это сделать?! Или в это раз мы не попадём аварию. Смогу ли я два раза вляпаться в одну кучу, не пристегнув ремень в этот раз? Исходя из практики моей недолгой жизни, думаю, что смогу, и поэтому пристёгиваю. Мы довольно резко трогаемся, и Антон извиняясь, будто мне было от этого больно говорит:
- Упс. Сори, - и тут же переходит на другую тему: - Блин, ты бы знал как меня задолбало ездить на дачу.
И дальше следует бессмысленный разговор о том, что не хочется, но надо: и ничего нельзя поделать с тем, что ничего сделать нельзя. Такие разговоры, а по большому счёту просто нытьё, бывают у всех в жизни.
Я смотрю на спидометр, там 85. Впереди опасный перекрёсток без светофора, но почему-то мне плевать. Наверно потому, что я пристёгнут. Иллюзия безопасности достигнута.
Я почти готов поверить в рай на земле. В динамиках Moby поёт: «Lift me up, lift me up». Тогда мы с Антоном увлеклись творчеством этого музыканта, который начисто бреет голову перед выходом нового альбома, и обрабатывает специальным составом, чтобы волосы отрастали не сразу.
- Поговори с ними о том, что тебе Так не хочется ездить на дачу, - обращаюсь я к Антону, возвращаясь из утробных мыслей к разговору о родителях Антона.
- Я не думаю, что это поможет, - говорит Антон с большой долей скептицизма в голосе.
- Я тоже не думаю, что поможет, но попытаться стоит. - и мы оба улыбаемся.
Не прошло и 10 минут, как мы добрались до заправки. От дома пешком бы пришлось идти минут 40, а то и час. Что за чудо – эта техника! Она чуть не погубила меня.
- Магазин на другой стороне, - говорит Антон.
- Тебе чего-нибудь купить?
- Ну, если только пирожное, может…Только если они у них там не старые!
Странное прилагательное для существительного пирожное, но всё-таки. Я перехожу дорогу, а в голове у меня одна фраза «старые пирожные». В магазине женщина 30-40 за прилавком, слово «старые» заполонило мою голову. Продавщица без улыбки, и даже без намёка на улыбку (это не Америка) говорит мне, смотрящему на витрины: «Слушаю вас.» А я думаю: «Зачем это вам меня слушать? Я вряд ли что умное скажу сейчас. Если даже вообще способен на такое.» А говорю я так:
- А у вас пирожные старые?- мгновенно мысль в голове: «Зря я это сказал.»Продавщица уже не говорит, а мечет словами:
- Да, старые, -она словно бросает каждое слово: - Просто древние!- а я чувствую как меня распирает на смех и говорю:
- Тогда две бутылки Redds. – мне ужасно смешно, но я сдерживаю себя, но улыбку сдержать нет сил. Я по крайней мере надеюсь, что она со злобы не решит мне не продавать пиво. У неё на столе стоит календарь, там отмечено, что сегодня четверг. Мне сразу же приходит в голову фильм «Четверг», где тупой назойливой продавщице, которая не хотела продавать кофе нормальным образом, прострелили голову. Продавщица со злобным оскалом на лице говорит:
- 64 рубля, - я даю ей 65 и смотрю ей в глаза. Она кидает рубль на прилавок со звоном. Видимо, она расстроена, возможно озлоблена на мужа. Возможно, он не удовлетворяет её в постели. Она говорит:
- Какое тебе дело, - она говорит это уже почти навзрыд. Я в этот момент думаю, что именно я ей сказал, пока всё это думал. Я убираю бутылки в пакет. «Я сказал ей о неудовлетворённости, или о том, что она просто зла с клиентом… » И я говорю:
- Извините, - я не знаю за что. Но это даже лучше, чем извиняться за что-то конкретное. Но, похоже это была последняя капля:
- Да пошёл ты! – кричит она и переходит в просто плачь. Я бы мог остаться посмотреть, как она будет рыдать, как при этом будет вздыматься, подниматься и опускаться её прелестная большая грудь. Ей где-то около 35, но она вовсе не потеряла своей привлекательности. В 25 она была, наверное, настоящей красавицей. Может быть, даже стоило попытаться остаться и успокоить её. Взять её номер телефона и в будущем рассчитывать на Нечто большее, чем просто задушевный разговор.
Наверно, неудовлетворён всё-таки я, а не она. Что же я ей сказал, подумал я, закрывая за собой дверь магазина, из-за которой доносились всхлипы. Я бы остался, не знаю, на что уж там следовало рассчитывать, но я бы остался. Но меня ждёт Антон и в скором будущем Эд, да и пирожные у неё «древние». Я смеясь от души перебежал дорогу, сел в машину и говорю Антону:
- Пирожные у неё там древние! – я хохочу во всё горло, словно в истерике и открываю бутылку.
- Я не буду, - говорит Антон, будто я в этом сомневался. Антон тот ещё, конечно, раздолбай, но пива за рулём ни-ни.
- Похоже пора к метро. – смех у меня проходит, звонит мобила.
- Я на Гостинке, скоро буду, - динамик выдаёт голос Эда жутко исковерканным, с треском шумом, гамом и чем-то ещё. – Минут через 10 буду.
И он кладёт трубку. Антон пристегнулся и прибавил газу.
- Не торопись, Мы успеваем, - говорю я, поглядывая на спидометр. – Ты знаешь: у одного человека миллион жизней.
- Как это?
- Сейчас объясню: ну, например, ты разместил своё резюме на сайте. Тебе звонят, чтобы предложить работу, пригласить на собеседование. А тебя нет рядом с телефоном. И всё: ты теряешь одну жизнь, находишь другую.
Антон улыбается и меняет тему на другую совсем:
- Мы как-то недавно с друзьями ездили в МакДональдс, - говорит он. У него много ещё друзей кроме меня. Хотя однажды Антон сказал, что у него вообще их нет. И я с ним согласен. У меня их тоже нет. – Так там менты закупались едой, а потом в «бобик» сели и укатили. – Я смотрю в стекло заднего вида. Там надпись: «Отражённые предметы ближе чем кажутся.» Антон продолжает: - Наверное, они чувствовали себя американскими копами. Такие же толстые.
Мы оба улыбаемся. Некоторые по-прежнему думают, что смысл у жизни всё-таки есть. Но неужели, если в нём есть такие разговоры, он может существовать. Я смотрю на дорогу, и вспоминаю стишок: «Бежит дорога всё вперёд, куда она зовёт, какой готовит поворот, какой узор совьёт..» Мы выезжаем на улицу, ведущую к метро. Это напоминает мне репортаж с Формулы-1. Комментатор у меня в голове говорит: «Разгон по прямой до 280.» На спидометре 95. «Затем торможение до 120», - на деле 75. Я вспоминаю, что видел на этом месте вместе с Антоном тело сбитого мужчины прямо за поворотом. Скорая ехала минут 30, и это уже после того, как приехала милиция. А возможно мужчина ещё был жив. «Выход из поворота и вновь разгон до 240.» Антон сбрасывает скорость.
Мы мирно паркуемся у метро. Я допиваю остатки пива и звоню Эду. А он уже подходит к машине, но не знает, что я сижу там. Я почему то думаю о том, чтобы было если бы в нас сзади впилилась другая машина на приличной скорости. Меня бы пришлось похоронить, а ещё пришлось бы поменять лобовое стекло как минимум. Я открываю дверь и махаю Эду рукой. Чтобы он подумал, если бы я помахал ему ногой.