[показать]
Картины Владимира Румянцева

Он потянулся и лениво открыл глаза. Почувствовал, как ветер пошевилил шерсть, взглянул вниз. Внизу, как и обычно, был пыльный асфальт, сейчас сверкающий многочисленными лужами. А впереди, над волнистой водной гладью Невы, в небо вознасился золотой шпиль Петропавловского собора со знаменитым ангелом, отсюда казавшимся лишь чем-то крошечным и неясным.
Он спал за трубой, там, где встающее солнце сразу начинало светить прямо в глаза. Влажная красная черепица скользила под лапами, но он давно привык не бояться высоты, тем более, что три этажа, в конце концов, не так много.
Он прошёлся по парапету. На самом деле, это он сделал только по тому, что увидел внизу изящный серебристо-серый силуэт. Это была кошка. Самая лучшая и самая красивая кошка на свете! И он просто решил покрасоваться перед ней, хотя третьего дня они с этой кошкой отпразновали вторую годовщину свадьбы. Он любил её так же сильно, как и раньше, а может даже больше. Кошку звали Машка – она была домашняя.
– Машка! – раздался пронзительный голос хозяйки его невесты. Кошка кивнула ему, встала и, изящно махнув хвостом, рысцой побежала домой, а он подмигнул ей и отправил воздушный поцелуй.
Он подошёл к самому краю крыши, встал напротив высоченного клёна, что кивал ему разлапистыми ветками, подцепил одну из них, подтянул к себе. Поудобнее схватившись за неё, на что у него ушло минуты три, он легко отталкнулся задними лапами от края крыши. Ему вовсе не нравилось так летать каждое утро, тем более, что он прекрасно понимал как это, вобщем-то, опасно. Машке это тоже не нравилось. Зато этот способ был самым быстрым для спуска с красной черепичной крыши дома под номером двенадцать. На остальные иногда не хватало терпения.
Некоторое время он пытался справиться с головокружением, потом подошёл к ближайшей луже. Фу, как стыдно! Вся шерсть после сна была растрёпана. Ох, что же о нём подумает Машка? Он принялся яростно вылизываться, помогая себе лапами. Когда ему показалось, что дело немного улучшилось, он вновь критично осмотрел своё отражение в луже.
На вид, конечно, он выглядел (да и являлся) самым обычным котом – рыжим, с тёмными полосками, зелёными, наглыми глазами и растопыреными усами. И никому не было дела до того, что он уже третий год был влюблён в свою жену, что по вечерам больше всего любил сочинять для неё песни, а его лучшим другом была чайка, каждое воскресение прилетавшая на его крышу и слушавшая все его песни. У него даже имени своего не было: первый и четвёртый подъезды восновном называли его Васькой, второй, третий и пятый Мотей (кроме бабы Вари, для которой все кошачьи звались Мусями), а бомж дядя Серёжа называл его Боцманом. Но Коту всего этого было и не надо.
Он прошёл по двору, завернул к арке и очутился на шумной и широкой улице.
И сразу же он увидел одного из них.
Это существо словно светилось изнутри; по крайней мере, Кот их видел гораздо более чётко и ярко, чем уставшие, серые лица людей. А люди их не видели, хотя, вобще-то, откуда-то знали о них. Люди звали их альдогами. Они себя никак не звали.
Кот знал о них только то, что они привязаны к воде, что пришли откудо-то с Ладыжского, и что они охраняют город. Не единожды проклятый город. Только благодаря им он всё ещё стоял. Дедушка давно-давно рассказывал ему о том, как к Питербургу подступили невидимые войска. Только тогда дедушка и видел альдогов в бою. Кот мечтал никогда не увидеть.
Альдоги выглядили почти так же как люди, только одежда у них была старая, а иногда старинная. Они всегда носили шляпы и перчатки, старые пальто или, – редко, но всё же, – прекрасные платья из девятнадцатого века. Альдоги даже жили, как обычные люди, в квартирах. Только и эти квартиры никто из людей не видел. Глаза у альдогов были светлые – серые, голубые, прозрачные, желтоватые. Но больше всего Коту в них нравилось то, что они всегда улыбались.
Тот альдог, которого увидел Кот, был самой обыкновенной, рыженькой девушкой. Её волосы были заколоты на затылке, ноги прятались под длинной, прямой юбкой, а сзади себя на поводке она вела песчаного цвета сфинкса ростом с небольшую собаку. У альдогов они что-то вроде домашних животных. Сфинксы ведь тоже хранители Петербурга.
Проходя мимо них, Кот замурлыкал и потёрся спиной о ноги девушки-альдога. Она в ответ лаского и красиво улыбнулась, а её сфинкс исполнил вежливый полупоклон.
[показать]
Туристы ходят только по центру Питера. А Питер, он, к несчастью, больше не такой, как раньше. Он разросся во все стороны причудливыми железобетонными конструкциями, безликими нагромождениями новых домов. Все они никак не вяжутся с представлением Европы о культурной столице России. Это очень обидно.
Зато Кот часто забавлялся, наблюдая за туристами. Причём, в основном, за американцами. Они все восхищались, натыкаясь на стильную вывеску «Музей шоколада», напрочь игнорируя слово «магазин».
Неумолимо приближался вечер. Кот всё ещё бродил по переплетению улиц, когда вновь встретил альдога. Молодой парень стоят на противоположной стороне улицы, и для альдога выглядел очень странно: серые джинсы, клетчатая рубашка и плеер. Вовсе не стандартный набор. Но это несомненно был альдог, это Кот мог сказать с точностью, поскольку их он видел по особому.
Мимо сновали разные люди, но когда альдог поровнялся с невысокой девушкой (несомненно человеком), крепко прижимающей к себе стопку книг, подул сильный ветер и книги выпали у неё из рук. Бедная девушка стало поспешно их собирать. Альдог присел и подобрал одну из книг, отлетевшую особо далеко. Он протянул её девушке, а та робко улыбнулась и – не может быть! – в буквальном смысле засияла. Сначало медленно, это сияние «перелилось» в неё от юноши, когда они держались за одну книгу, а потом уже самостоятельно разгорелось, обхватило всю фигуру девушки и вытащило в другой, волшебный, яркий мир.
Всё это никак не укладывалось у Кота в голове. Но внезапно он позволил себе ухмыльнуться. Нет, этот парень ни в коем случае не был альдогом, и та девушка была обыкновенная. Ну почти...
Всё-таки есть ещё тот, старый Петербург, с теми людьми, – думал Кот, возвращаясь к себе на крышу. Когда он устроился за своей трубой, один из стрижей, с воплями носящихся над домом, обронил клочёк бумаги. Кот подобрал его и прочёл небрежный Машкин почерк: «Я тебя люблю. Спокойной ночи».