Не было мира богаче и приятнее, чем он. Его мир тоже завлекал. Своей необычностью, непохожестью. Нет, он, пожалуй, для кого-то вполне себе обыкновенен, но для меня совершенно непривычен.
Этот мир – это не только то, что его окружает. Это еще и он сам. Это главный мир, который меня интересует больше всего. Окружение важно только как среда обитания интересующего объекта.
За объектом ведется наблюдение, конечно. Но ни в коем случае нельзя показать, что ты наблюдаешь и тем более зависишь от поведения данного лица. Никогда не устраивать истерик. Это ведь совершенно ни к чему. Кому интересны ваши ультразвуковые вопли и крокодиловы слезы, которые способны помочь лишь излить эмоции, что вполне можно сделать в полном одиночестве, закрывшись, например, в ванной и включив душ на полную. А больше и не за чем. Слушать это, как слушать оперу для неприученного к этому высокому искусству человеку – громко и ничего не понятно, сюжет читается по программке, распознается по заранее прочитанному произведению или выспрашивается у соседа; но чаще всего такая публика не выдерживает окончания спектакля.
Что касается ограничений. Тоже совершенно ни к чему. Чем сильнее вас ограничивают, тем слаще кажется свобода. Так что это тоже не вариант. Выразить свое мнение, конечно, можно. И даже, наверное, нужно. Но сугубо в политкорректной форме, четко, без намеков. Как там у Грибоедова? «С чувством, с толком, с расстановкой» и без лишних эмоций. Так сказать, проинформировать и достаточно.
Человек всегда делает то, что хочет делать. Никакие упреки со стороны не способны ничего изменить. Если изменения происходят, значит, у человека появилось стремление к ним. Если поводом стали ваши желания, то вам чрезвычайно повезло.
В некоторых случаях, пожалуй, лучше недодать. Как ни странно, чем глубже и серьезнее то, что ощущаю, тем бывает сложнее это показать. Во-первых, просто трудно решиться это сделать, все-таки, глубокое – это глубоко, и достать это из себя наружу непросто. А во-вторых, такое часто бывает просто сложно выразить. Слов недостаточно. Кажется, объятий тоже. И поцелуй, возможно, расскажет не совсем о том. И смотрю в глаза, или совсем отвожу взгляд. И переполняет. Так переполняет, что просто выворачивает наизнанку. Это так сильно внутренне, этого так много, что ощущения выливаются на физический уровень. Иногда от этого хочется плакать. Редко, но даже немного наворачиваются слезы.
Я люблю тебя.
И тишина в ответ. Может, не слышишь. Может, не видишь. Может, не можешь ответить. Может, не хочешь.
Но я здесь и сейчас. Стучу по клавиатуре и думаю о тебе. Думаю, где ты. С кем. Что ты делаешь. И почему молчишь…
Я сегодня виновата перед тобой. И как всегда, сказала, что это не повторится больше. Но… это правда не повторится, если я буду думать, прежде чем говорить. Но как-то мысли не долго держатся в голове, почти тут же выскакивают и бьют воздух.
Не было мира больше твоего. Мир, который невозможно обхватить и остается только раствориться в нем, если с твоего позволения – то…это прекрасно…
Вечный двигатель моего сердца.
Ты заставляешь его биться быстрее в разы или останавливаться на мгновения совсем. Самостоятельно разгоняешь кровь и поднимаешь температуру тела. Счастье, сказанное тобой, с привкусом твоих губ, не оставляет сомнений и заставляет безоговорочно верить.
Критика. Твоя. Мое восприятие в эволюции выглядит примерно так: удивление, недоумевание, агрессия, растерянность, расстройство, депрессия(возможно), желание меняться. И последнее стоит всего предыдущего.
Я буду привыкать к твоему миру, пытаясь раствориться в нем. Но я не буду забывать одной недавно прочитанной у Марты Кетро мысли о том, что вместо того, чтобы искать место в чужих жизнях, нужно найти место с воей.