18 июня 1815 года произошло одно из самых ужасных сражений моего прошлого существования - Ватерлоо. Наверное, самое ужасное, потому что последнее... Безнадежность положения была очевидна. Это был самый неутешительный конец в истории. Один Господь ведает теперь, что это был за ужас… Но рассказ мой пойдет не о том, что произошло в тот день: этому все равно почти никто бы не поверил. Он пойдет о том, как два выдающихся человека и огромная съемочная группа создавали легенду о Ватерлоо, которая не была лишена правдивости…

[250x407]
После грандиозного успеха «Войны и Мира» Сергей Федорович Бондарчук получил приглашение от известнейшего итальянского продюсера Дино Де Лаурентиса. Лаурентис предложил выдающемуся русскому режиссеру-баталисту взяться за еще один исторический наполеоновский сюжет – битву при Ватерлоо. Бондарчук принял предложение, и началась как всегда напряженная и очень кропотливая работа над картиной.

Трудно сказать, дали ли Сергею Федоровичу право на проведение кинопроб или, как это теперь называется, кастинг… Но, судя по тому, что были задействованы и русский актеры, то вероятнее всего безапелляционного ничего не было. Однако я силюсь представить себе этот знаменательный день, когда Сергей Федорович встретил человека, который был утвержден на главную роль в его будущей картине – Рода Стайгера.

Что они должны были почувствовать оба? Им предстояло сконструировать вместе, в синтезе, очень сложный образ. Что оба они, в конце концов, могли в него привнести?

Сергею Федоровичу уже удалось блестяще снять Станислава Игнатьевича Стржельчика, о котором я не пишу только по той простой, что образ моей скромной персоны, воплощенный им в «Войне и мире» - лишь маленькая толика выражения его неохватного талантища и восхитительного мастерства актера. Бондарчук, глядя на Стржельчика «сквозь объектив», видел Наполеона таким, каким только и мог мечтать его увидеть: человечнее и «объемнее», нежели написано у Толстого. Это была часть работы, полная приятного взаимопонимания. Наверняка Сергей Федорович согласился на «Ватерлоо» прежде всего потому, что Наполеон (ваш покорный т.е.) как персонаж все еще вызывал его интерес, он еще не довел его до логического завершения (благо, материал Толстого не дал ему такой возможности).

Род Стайгер невероятно переживал, как переживает любой хороший актер: помимо того, что ему наконец-то выпала удача сыграть настоящую историческую личность, он еще и будет работать с приглашенным русским режиссером, одним из мастеров своего дела.

Уже первое впечатление их друг от друга было, судя по всему очень сильным и глубоко позитивным. Сергей Федорович восхищался тем, что американский актер так удивительно «подкован» в технике исполнения. «Стайгер предельно правдивый, предельно эмоциональ­ный актер. Он хорошо знает русский театр и русскую актерскую школу. Интересно размышляет о Станиславском, Черкасове и в особенности о Вахтангове. В игре Стайгера есть масштабность, есть что-то ша­ляпинское». Сам же Род Стайгер наверняка нашел в Бондарчуке ту самую человечность и отцовскую заботливость о команде, которую он всегда уважал и любил в режиссерах. Можно с уверенностью заявить – это было начало «бурного романа»…