Маленькая, хрупкая, такая незащищенная в своем потертом тоненьком пальто, она прятала обветренное лицо в мягкий шерстяной шарф. Растрепанные каштановые волосы кудрями выбивались из-под серого берета, а в огромных серых глазах смешалась тоска и детская наивность.

Я наблюдал за ней из своего укрытия уже несколько дней. Попивая горячий крепкий кофе в одном из кафе Монмартра, я делал вид, что увлечен очередной статьей в «Le monde». На самом деле я смотрел на нее.

Монмартр кишел бездарными и талантливыми молодыми художниками, готовыми за 15-20 евро написать карикатуру или портрет. Я бродил меж рядов, заполненных картинами, кишащими туристами и крикливыми художниками, бросая вялые взгляды направо и налево. И лишь одна из картин, выставленных на площади Тертр, привлекла мое внимание - «Кафе de nuit». Я прекрасно знал это полотно Ван Гога, и передо мной лежала его точная копия, сделанная рукой талантливого мастера.
- 10 евро, - прошелестел тихий приятный голос.

Я вздрогнул и обернулся. Женщина-ребенок с наивными серыми глазами с надеждой смотрела на меня. Ее тонкие губы едва тронула легкая улыбка. Я положил купюру в ее маленькую ручку, и она протянула мне полотно, снова мимолетно улыбнувшись.
Весь вечер, блуждая по проспектам и улочкам Парижа, я не мог выкинуть из головы маленькую художницу. На следующий день я зашел в небольшое уютное кафе, и, устроившись за столиком возле окна, просидел там до вечера, не отрывая глаз от хрупкой француженки.

Сегодня я снова был здесь, снова пил кофе, снова курил и снова наблюдал за художницей. Я помнил каждую черту ее лица: высокий лоб, тонкие брови и эти серые грустные глаза. Ее лицо было бледным, мертвенно бледным, и мне казалось, с каждым днем она все больше угасала, ее глаза становились все огромнее, а скулы – все резче.

С характерным барабанным постукиванием начался дождь. Серое угрюмое небо нависло над холмом Монмартра. Словно стаи голубей, чье спокойствие нарушила охотничья собака, художники засуетились, пряча свои работы от непрошенного гостя.

Девушка с серыми глазами также поспешила спрятать свои работы, однако закашлявшись, чуть было не упала на мостовую – Ван Гог, Ренуар, Пикассо, Сезанн, брошенные, мокли под равнодушными каплями дождя.

Наконец оправившись, девушка спрятала под полиэтиленовое покрывало безнадежно испорченные полотна. Обреченно смахнув слезу и покрепче закутавшись в свое тонкое пальто, она спряталась под черным зонтом.

Мое сердце сжималось. За все эти три дня у нее было не больше трех покупателей, теперь же она лишилась и своих полотен, последней надежды на заработок. Я остервенело затушил сигарету и допил остатки кофе. Грубо свернув «Le monde», я вышел из кафе.

Почему я не помог ей? Почему не угостил кофе? Почему не купил что-нибудь из ее работ? Наверное, я трус.

На следующий день я снова был на Монмартре. Я хотел увидеть ее, нежную, хрупкую, маленькую. Мне хотелось обнять ее, хотелось, чтобы ее серые глаза улыбнулись мне, чтобы она спрятала свое детское лицо у меня на груди. Полный мечтаний, я занял свой столик.

Но ее не было…

Не пришла она и через час. И через два.

В конце концов ее место на площади Тремр занял полный мужчина сорока лет, льстиво улыбавшийся проходящим мимо туристам.

Я был подавлен, я должен был увидеть ее. Я выбежал из кафе, и, не зная, что предпринять, подошел к женщине, стоявшей по соседству с льстивым толстяком. На мой вопрос о сероглазой девушке, она пожала плечами и равнодушно ответила:

- Ванесса? Не знаю. Сегодня ее не было. Зачем вам это странная? Давайте я напишу ваш портрет. Я училась у самого…

Бросив взгляд на ее халтурные работы, я, не дослушав до конца, побрел прочь по узким улочкам Монмартра. Толпа туристов становилась все реже, и наконец я остался совсем один. Подняв глаза, я обнаружил, что нахожусь на кладбище Монмартра. Редкие туристы, пришедшие положить цветы на могилы своих кумиров, одиноко бродили по улочкам мертвого города.

Угольно-черная ворона громко каркнула и впилась в меня своим колючим враждебным взглядом. Снова каркнув, она расправила крылья и полетела прочь. Я последовал за ней, затаптывая шуршащие под ногами желтые листья. Свежие могилы, утопающие в цветах, были ярким пятном на осенней картине Парижа.

На тонком, совершенно голом дереве, сидела моя ворона и, не моргая, смотрела на меня в упор. Я подошел ближе и увидел свежую могилу. Одинокая черная роза была ее зловещим украшением. На деревянном кресте я увидел фотографию. Лицо девушки я бы узнал из тысячи. Огромные карие глаза, высокий лоб, тонкие губы, аккуратный нос, бледная кожа и непослушные каштановые волосы. Она улыбалась, а глаза были наполнены счастьем. Ванесса ле Пен, 1978-2005.

В тот же день я уехал из Парижа. В моей квартире в Нью-Йорке на стене висит прекрасная подделка Ван Гога «Кафе de nuit», и все мои друзья, завидев ее, спрашивают, как мне удалось скопить сумму, которая позволила приобрести мне оригинал. Я грустно улыбаюсь, вспоминая серые глаза Ванессы ле Пен.