Сейчас ровно без пятнадцати три, и я сижу на кухне и доедаю левое ухо шоколадного зайца. А в жизни у меня все хорошо, да.
А в жизни у меня все плохо, да. Саша сидит на коленях у Макса, я не вижу, а чувствую это, стоя спиной к ним. Я долго объясняю им, почему я никто и почему у меня никого не будет. Зачем? Они молчат, мне хочется плакать, и я говорю об этом, плакать не получается, об этом я тоже говорю. Зато часов через десять после этого плакать будет Саша, это будет шесть часов вечера, но все равно утро. Пока Саша все еще на коленках у Макса, но я уже закончила свой монолог о безысходности по Чехову, в моей памяти следует небольшой провал, во время которого, возможно, я успеваю сходить покурить на лестницу и несколько раз убить себя.
А в жизни у меня все плохо, да. Ксюша кричит, а это значит, что я кричу тоже. Она что-то говорит, потом что-то говорю я, потом что-то говорит Ваня, а потом я каким-то образом оказываюсь у него на руках, я обхватываю его ногами и смеюсь. Лица Ксюши в этот момент не видно. Зачем?
А в жизни у меня все плохо, да. В "Танцах" в портвейне нет льда, и мне жарко. Леша на четвертый раз отзывается на Лешу, и после этого уже я на коленях у него. Зачем?
А в жизни у меня все плохо, да. В определенный момент я все-таки прихожу домой, дома все спокойно, дома можно спать или валяться, можно смотреть разные фильмы, можно строить планы о том, как выбраться еще на несколько дней, можно смотреть на письменный стол и думать о том, что одежду, оберточную бумагу и ненужные подарки можно разобрать завтра, а лучше послезавтра или через неделю. В холодильнике совершенно случайно обнаруживается кувшин со свежевыжатым соком, и это самое лучшее, что случается со мной за тот вечер.
If we still have time, we might still get by