Поворачиваясь к стене лицом
сирены заводов орут
словно определённый сорт
девушек, которые дают
наглая пасть банка
(в нём делают представителей мидл-класса)
медленно раскрывается а потом
на улицу выползает зараза
утро размазанное по глазам,
словно серийный убийца
работающий по часам
лица людей просто сводят с ума
одинаковостью реакции,
в районе депо тюрьма
трясётся от мастурбации

До зари проливали слёзы
и шептали смешные угрозы
миру денег и чистогана.
Превращались в дешёвый признак
социальной системы.
рано стены вытошнило,
это круче, чем хуйня из зелёных бутылок
или ЛСД, или ебучий
смысл существования,
или отчаяние
выволокли на распродажу.
Секонд-хэнд открывается,
Надо-же!

...Значит просто не надо верить
и Загадывать в октябре.
два ноля разорвали время,
отражаясь в календаре.
потому что не надо слушать
рёв дождя (это всё пиздёж),
всё равно мы его задушим
или пустим под финский нож.
притворяйся и хлопай дверью,
если даже сорвался зря,
два ноля разорвали время
в отражении календаря.

Плюшевый оранжевый медвежонок на одеяле в зелёную клетку -
Так редко
тебя можно видеть и гладить по яркому плюшу,
впрочем эта игрушка
существует в сознании ровно столько, сколько я обращаю внимания
на многоточие или на этикетку бутылки вина или на то, что с
тех пор, как Позволено это помнить, мы живы.
есть эффект застывания времени в цепи случайностей, кроме,
разумеется, Шивы,
окружающих каждого, даже меня,
поэта, в сиянии судорог ночи -
в таких игрушках дети рабочих
разбираются лучше, чем вы или я.


Разноцветных вкладышей мишура
(испорченный вечер скис)
на одном занимательная игра,
на другом нарисован приз.

Крошится воздух под потолком.
на фоне отвесных штор
я поворачиваюсь виском.
я выхожу в коридор.

Девочка смотрит в разбитые стекла,
от слёз тетрадка совсем размокла.
приходят подруги, зовут гулять...
девочке хочется спать.
она одевает ночную рубашку
(за ней наблюдают, глаза нараспашку,
медведи, куклы, сиамский кот)
на улицах ветер целуется в рот
с пьяными шлюхами, их сутенёры
пьют фиолетовые ликёры.
дети трахаются в подвалах,
в простуженных танцевальных залах
старшеклассники хлещут портвейн,
слушают амбиент или хардкор,
рассказывают всякий вздор.
Думают мир в кармане
(запатентованный миф)
венозной кровью в глубокой ране
прячется финский залив.

Погода упрямая дура
выстудила совсем.
температура сердца
выше чем 37
осень течет слюной,
глаза выражают юг,
тёмно-зелёной волной
дёргается Петербург,
время стреляет в упор,
плюнь и ползи в зарю,
сердце играет хардкор
судорогой, не люблю
видеть такие дали.
разрывы косых дождей
горячую слякоть втоптали
в диаметры площадей.

плюётся дождём рассвет.
вертится, тащит, крутит
то чего больше нет,
не было и не будет


Я встаю в три часа. Опять.
Я всегда знаю сколько время,
только шрам горизонта, деревья
я вижу уже в пять.
в пунктире видений
ветер визжит - раненый волк.
пустоту невозможно разрушить,
здесь деревья с кровавыми пятнами душат
в объятиях солнца кусок.
закончилось лето и скоро
зима залезет в термометры
и отопительные системы.
я на это давно плюнул.
даже осень кончается.
все мы увидим, как сдохнет ноябрь -
случайные свидетели самоубийства.
а пока, понимая, что край,
я пинаю ногами листья -
золотые флаеры в рай.

Закат сломался на пять углов.
Воняет вечностью от этих слов.
на руки просятся,
играют в страх
и снова лапают
на всех углах.
Глазами трезвые,
хоть сердце ад
Блестящим лезвием
дрожит закат.

Ложись на холодный пол,
угадывай верные знаки,
смотри на последний укол
глазами больной собаки.
крутится небо волчком,
слева поёт рассвет -
сузившимся зрачком
расстреливает.
в лихо закрытую дверь,
в россыпь замученных глаз,
в искренность слов поверь -
это последний раз.
тысячу раз подряд,
это такой развод.
мой снисходительный взгляд
хуже удара в живот.
звёздочки в юбку спрячь,
глаз убери поводок,
солнце (кровавый мяч)
катится на восток.
запад кольцом огня
прячет. в который раз,
выплюни на меня
тысячу синих глаз.
хватит, прошу, отстань,
приступом смертной тоски.
рифмы такая дрянь.
я ненавижу стихи.

В грязные праздники
небо кровавится
сгустком бордовых туч.
тянется, льется, плавится
еле заметный луч,
врывается в гул прилива
и попадает точно
туда, где сердце залива
медленно кровоточило,
когда же дождей ограда
срывается желтой пеной,
на дыбе больного заката
мучается изменой.

Или по финскому радио слушать музыку из страны, где
шлюха стоит всего лишь доллар, солнце всегда и везде.
не то, что здесь. Оно вроде и
притворяется солнцем, даже, блядь, светит сквозь облака,
только от этого света холодно. ни фига
не тепло, а блядь холодно, холодно, холодно, холодно, просто жуть -
спрятаться в тёплой кухне, курнуть
и по финскому радио слушать музыку реггей
пиздец, это всё невозможно
из-за того, что ты
опаздываешь. Неужели так сложно
вовремя быть на свидании?
рядом орут коты
от холода и любви - это для них оправдание.
я тоже хочу кричать,
только ментовский "уазик" на перекрёстке внушительно светит фарами
и заставляет молчать,
согласен, рифма кошмарная.
так ведь и я
не Крученых, и даже уже не Лёха
Никонов. Ни хуя.
Я замерзаю, мне плохо.
Не любишь морозы? Бля!
я ненавижу их больше

Шёл разговор об ангине,
он превратился в реакцию.
к вопросу о первопричине -
они отложили менструацию
до нового века, который
увидит себя изнутри.
Другими словами, каждого
заклинаю стихами: наври про себя.
Настоящего нет. Ему лучше быть
падалью, мразью, конвейерной куклой, продажною
девкой. Неважно
зачем любить,
хотя бы затем, что страшно.
...поэтому просто откроем
капканы любой пустоты,
зная, что всё под контролем,
и в зеркале отражаешься именно ты.

Мир предложением выразив:
Идите все на хуй,
Междугородным вызовом
Я тебя, всё равно, трахнул.
Твои одноклассники видели б,
Как ебались в парадной. С грязью
Мешаю, уже, не верлибр.
В окне, захарканном провинциальной мразью,
Твои одноклассники видели б
Вселенной пизду, распластанную,
Между кривыми рамами,
Тебя невозможную, грязную,
Вымаранную
Моими самыми точными
Прогнозами революций,
Они бы тогда закончили
Тысячами поллюций.

Я так люблю твой город, что боюсь
своих, как липкие конфеты,
облизанных и выброшенных чувств.
вчерашние газеты
врут... положишь руку - лампа, дверь,
очерченный неровно контур,
дрожащий в зеркале - теперь
порнографические фильмы уже не в моде -
на подходе
аукцион невинности,
когда презервативы продаются
быстрее, чем твоя любовь.
Глаза, накрашенные синей тушью
внимательно оценивают тень.
В соседних окнах жёлтый свет
и ничего такого нет,
обычный день,
придуманный за нас
двенадцать тысяч лет назад.
Парад разбитых слов
кончается, как номер телефона.
я повторяю:
Нет закона, который я не нарушал.
когда стихи всего лишь повод с тобою переспать;
читать стихи и трахаться - одно и тоже -
кровать, как чистый лист,
чернила - сперма.
Какие двери открывает простое допущение,
Весь мир сошёл с ума.
Сама
Хотела

Казалось что время, а это сироп
Холодные пальцы ложатся на лоб.
я знаю, что завтра нет,
оставьте хотя бы свет.
Я знаю, что всё обман.
пусть дёргается экран
холодным искусственным льдом.
я знаю, что будет потом.
Я чувствую этот взгляд.
слёзы (химический яд?)
из бешеных глаз текут,
на сердце завязан жгут.
Шепчу: отвяжись, отстань,
выключи эту дрянь...
потом пошел дождь, разорвавшись на части,
свидетель обмана и деепричастий,
я тихо лежал, представляя что болен,
холодный кинжал уже был приготовлен
и был ещё час до короткого мига,
я чувствовал, слышал инерцию крика,
и воздуха тихо дрожащий оскал,
и жуткую плёнку зеркал.
Утро. Почти полшестого.
стоя у края окна,
я повторяю два слова -
Реальность защищена.

(Ты плохая. Зима пройдёт)
Раздевалась в разрезе штор,
а потом - о, двухтысячный год
сдохни! - размазала рот
невозможной, чужой улыбкой,
слишком липкой
для этих губ.
время пиная,
как арестанта конвойный,
вечность вступала в права
и любая попытка возврата
была бесполезна;
на словах
пел запрет,
а рассвет
лез в окно
(это место я вычеркну)
только одно неизвестно:
как попала в подстрочник любовь.

Моя война никогда не кончится,
бешеной похотью вызверев,
апрель перед объятиями мая корчится
луж фиолетовыми брызгами.
зрачков, испуганные дрожащие зайчики,
бегают, систему в толпе выискивая,
город издевается и подначивает,
подсовывая рекламные вывески.
стесняются приставаний улицы.
стихи, изнасилованные, брошены.
От вечной бессонницы тихо хмурятся
Невыспавшиеся прохожие...

Секс это молодость мира.
Открыла глаза, поняла, что не дома -
луч солнца вскрывал мои вены
и долго отыскивал твой бюстгальтер.
на улице детские крики и визг
влипали в асфальт или стены домов.
Если б это вернуть -
поймать бы тебя в настоящем,
очередном неделимом отрезке времени,
говорящей опять о любви.
Всю в пятнышках солнечных зайчиков.
Голую. В разрыве абзаца и простыни.

Я это уже видал...
кулак пустоты достал,
очередной поэт
несёт окаянный бред.
а хочешь, стихи послушай:
из "ящика" лезут в душу
слюнявыми, грязными ртами,
и многоэтажки достали;
до радуги руки тянут,
но скоро они застрянут
в куске ожидаемой тучи.
Никто ничему не учит,
а только имеет власть,
которую могут украсть
поэты. Но эти бухают,
торчат, а другие икают
от дорогой жратвы -
крутые поэты Москвы.
помоями обливаясь,
лезет в глаза реальность.
Весна начинается поздно
и прыгают в слякоть звёзды.
В промзоне ревут моторы,
какие-то режиссёры
реальности подменили - вот дверь,
для которой не надо ключей -
форму и ход вещей.

Бессмысленно и скоро
вычёркивал слова
растёт трава
над нею горы
и облака на одноцветном небе
рисуют сложные узоры
все ангелы давно ослепли
разгадывая правила игры
стрекозы мухи комары
терзают опустевший воздух
и кажется что снова вечер
уже ползёт навстречу
солнцу прозрачная луна
а у чердачного окна
застыл пропавший день

Вот эти, вот, разговоры... именно эти, блядь, разговоры,
как русская бижутерия, хуёвые
(настолько, что в силу своей хуёвости уже привлекательные)
Сверхновые русские буквы
выстраиваются старательными
приёмами улиц
В омуте улиц
в омуте этих, блядь, улиц
в ёбаном уличном омуте -
культура культуре - миф
улицы, омут, хули... далее предполагается взрыв

Вечности больше нет,
мне наплевать:
я помню
штормовой ультрафиолет
в глазах заливавшихся кровью.
слёзы врали... мой дождик лей,
расскажи, как она ушла
отражением фонарей
на прозрачной фактуре стекла
Через рвоту застывших слов,
упираясь в плохой размер,
повторяю: моя любовь
всего лишь одна из химер,
моя жизнь, разноцветные ленты,
разрывается на фрагменты.
На изнанке ворованных фраз
верю в последний раз
и шепчу (равнодушные взгляды,
отражаясь, застыли) смотри,
какие чужие обряды
сворачивались внутри.

Ни дня без строчки
ночью, в этом городе без заточки
и глотка
коньяка,
разве можно гулять?
главное, не подцепи заразу -
сказал мой друг
и скрутил папиросу,
в ней далёкая южная страна,
где стреляют и удивляются, как
сочетания красного и зеленого
закручивают косяк.
Начало зимы
обещает обычную пьянку,
полумесяц на изумруде пивных бутылок,
долги, которые ненавижу.
Сюда бы, сейчас, лесбиянку
с подружкой и что бы они…
все равно денег нет,
мы курили траву одни,
то есть я и мои друзья,
в середине планеты
и тем самым оправдывали её назначение,
в комнате с голубыми обоями.
где вы, бляди в прозрачных сорочках?
за это ни дня без строчки,
пусть они даже будут помоями.

Это рисунок со стороны
некоторые места
в мокром узоре еле видны
хоть линия чиста
свободна а это плен
перечень разных дней
рваный периметр стен
на раме фальшивых огней
чистой страницы сонет
видимость в небо лаз
хочется рифмы - нет
это всего лишь рассказ
зарезали девки выли
криком жутким постылым
необходимость жестокого стиля
мылилась жидким мылом
это всего лишь осколок но
увидишь кривой оскал
прошлое выкинутое в окно
красивый цветной журнал

Эту грязь, вылитую на современников оправдают,
и даже добавят
чувство вины, вокзал и тот самый
проспект, упомянутый в тысячах сочинений,
рекламы нажравшийся,
в универсамы блюющий.
Моё поколение
это тираж малобюджетного фильма. О, наркотический бум девяностых,
бывший всего лишь началом, просто
началом малобюджетного фильма,
время в котором (читай внимательно) не растворилось, а только застыло...
в общем-то текст оказался про это
Смотрите, как для поэта
вечность танцует стриптиз