Тут вот что надумывается. В живом языке один и тот же падеж имеет несколько функций, перекрывающих друг друга. С таким напластованием борется литературный язык, отводя каждому падежу только его собственные роли. Но в том то и дело, что в живой речи все такие фишки являются по-своему маркированными, в то время как литературный язык – это только абстрактная норма, которую можно изменить, т.е., по сути, выкинуть на фиг, когда решаемый ею казус утратит актуальность. Более того, чем меньше в таких случаях литературная норма допускает компромиссы и чем ограниченней число таких казусов, тем быстрее эта актуальность будет утрачена, по принципу «чем сильнее упираешься рогом, тем быстрее тебе его снесут вместе с головой». Например, в русском языке можно сказать: «говорить о ком, чем либо» (с предложным падежом) и «говорить про кого, что л.» (с винительным). Литературный язык признает только 1й вариант, а 2й отвергает, как «просторечный»; в то время как на стороне второго – законы экономии языковых средств и больших чисел: если винительный умеет передавать и это значение предложного, то предложный в конце концов может его и утратить.
С другой стороны, есть и такая штука, которая литературному языку совсем не по силам: мелодика речи. Так, на Кубани выражаются: «пойти к Светы», «сказать Светы». Вначале я думал, что родительный подменяет здесь дательный потому, что в наших краях вместо «пойти к кому л.» говорят «пойти до кого л.» (из «до дому, до хаты»). Но фокус в том, что это подмена происходит лишь, если в ударном корне стоит «е» или «и»: «сказать Светы, Лены, Иры», но при этом: «сказать Тане, Кате, Маше» - местная мелодика речи такова, что 2е, заударное «е» тут просто не звучит в полную силу.