Высокое пустое небо раскинулось высоко и глубоко во все стороны от земли, наполненное тишиной и тиканьем птиц. Перечеркнувший его крест истребителя разом вузил синее пространство от бесконечности в гудящую кастрюлю, надетую на голову. Наши войска занимали территорию, покрытую редким березовым лесом с проплешинами куцей весенней степи. А меня отправили сюда, чтобы командовать этой армией, подобной своре сабов с продетыми в нос кольцами. Теперь я стою на крыше танка, блестящего свежей краской под лучами низкого солнца, и смотрю на колонну, медленно ползущую вперед, подобно стаду бронированных омов. Солнце нагревает щеку, ветер обдуват голые ноги, и желтоватые блики на орудиях не означают жара, они отдают холодом, как отблеск зимнего солнца льдинках. Горизонт открыт километров на семь, лишь кое-где прозрачные рощицы лезут из-за холмов, как сухие губки, выброшенные на берег. Справа роща, стучит дятел-радист, и я слышу странный шорох в ветвях..
...По щеке со свистом проносится обжигающее, и колонна расцветает выстрелами. Я разворачиваюсь вслед исчезающей тени, провожая ее шквалом очередей. Кто-то кидает вслед гранату. Засада. Пехода стреляет по кустарнику, треск веток, треск пулеметов, треск огня... Спрыгивая с танка, успеваю подумать в последнюю минуту. Зачем? Зачем они это делают? их ведь так мало, мы выбьем их в считанные секунды... Рощу уже окружили, подожгли и ждут, когда оттуда, как на красные флажки, выбегут голодные волки-партизаны... Я становлюсь в оцепление, вскинув на плечо прохладную ключицу автомата. Я ведь так люблю охоту.
По обе сороны раскинулись бесконечные поля. До города шестьдесят километров, вокруг вздыхает холмами весенняя порбуждающаяся земля, и слабые гранатные взрывы растворяются в этой волнистой тишине. Самолеты уже далеко, и зажженная роща - лишь цветок, не более, чем первоцвет в этом застывшем прозрачном покое. Но эти первоцветы войны заставляют что-то во мне подтаять, подобно весеннему льду, и подгибают колени. Что это, что это за новое чувство - досады, прерванного праздника, вырванного из горла честно заработанного куска хлеба? Гулко разносится по лесостепи последнее эхо. В крошечной точке на карте пустой страны с шорохом перестраивается колонна. Свет огня рассеивается в солнечных лучах. И снова - крики, рычание моторов, где-то пулеметная очередь. И неожиданно под порывом ветра взревело пламя. Горячий клуб дыма метнуло прямо в меня.
Я подхожу ближе. Меня застилают клубы дыма, серые, как гимнастерка, как палаточное сукно. Лижет огонь влажную землю. Я двигаюсь медленно, осторожно, сзади мне кричат. Но я не слышу. Запах дыма.. Он так кружит голву. Я задыхаюсь, в глазах появляются сверкающие точки. Или это искры?.. Где я? Что я сдесь делаю? Я на охоте. В кустах спрятался волк. Он прижался к лемле, прикрыв впалое брюхо хвостом. Я схвачу его длинные челюсти, задеру голову назад, крикну: "Забыл, гнида, кто тебя из грязи вытащил?!" и вспорю это мягкое брюхо ножом, засунутым за голенище.
В дыму какая-то тень. Я не спешу стрелять - пусть волчара подойдет ближе. Тогда я смогу взглянуть в его яростные глаза и залить их своей яростью - холодной, спокойной, человеческой. Что, это.. Человек?.. Он выбежал из лесу, закрывая руками лицо, распрямился...
Так неожиданно.. выстрел.. прямо в сердце.. Сзади подбегают, меня подхватывают, что-то кричат.. Мне наверное в уши забился этот дым, как грязная, серая вата. Я ничего не слышу. Вижу перед собой только голубое небо между клубов серого. И вместе с небом внутри вспыхивает момент прозрачной, прохладной ясности. Я ведь не должна умереть? Это же глупо, это пустяковая операция?..
Почему-то постепенно стихают все мысли. Их уносит чистый, прозрачный поток. Почему-то только одно остается в голове, бесконечно повторяясь.
Не скули, мой Фюрер, это знак.
Целый год
Тебя любил автопилот.