Дождь скрывал. Дождь дарил белый туманный свет, кое-где уже мешавшийся со светом неона, и выбивал над улицей легкую дымку. Все поверхности, как ореолом, были окружены этой дымкой, она висела над мостовой, над крышами, карнизами, навершиями оград, подоконниками, над крышами автобусов и автомобилей, делая это вечер еще чуточку туманнее и таинственнее, чем он был. Вечер опустился на город серой пуховой накидкой, окутывая туманностью теней, залегших над глазами девушки с тонкой шеей, робкой вышедшей из ресторанчика под дождь. Капли висели в воздухе вуалью, посверкивая кое-где серебряными нитями. Кармилла стояла на мокрой графитовой мостовой захваченного города, сдавшегося, униженного, но все же прекрасного, как срезанный цветок или привычная к неволе наложница, так обыденно красящая губы перед зеркалом в номере, куда ее только что привезли. По мощеной улице, разбрызгивая воду, проносились черные и белые "Порше", джентльмен накинул на плечи своей хрупкой спутницы пальто, и она семенила к машине, повисая на его руке. Из освещенного подвальчика ресторана доносилась мелодия " Nostalji", или, как чаще пели здесь, «Натали» - густая, как аромат осени, больная, живущая сама по себе, как сердце трепещущейся птицы, независимо от слушателей. Кармилла стояла, прислонившись к углу дома и отперевшись о приклад калаша. Город продолжал жить своей жизнью, неописуемо-прекрасной, хрупкой, невесомой, как кисейная люстра вокруг слабой лампочки с оранжевым светом под потолком дешевого отеля, как сухой мотылек, запутавшийся в этой люстре и сохранивший навечно сою красоту. Войны как будто не было, она была где-то там, далеко, на фронтах, а город не стыдился, что посланные им бойцы не сумели выиграть бой, и продолжал звенеть бокалами в тумане табачного дыма. Печатал черно-белые полосы газет, выходил за муж, женился, слушал виниловые пластинки.
На другой стороне улицы, возле черного ажура витой ограды, стояла высокая тонкая девушка с короткой стрижкой. Ее волосы начинали уже намокать, но все так же топорщились, словно перья, венчая высокую беззащитную шею. Бледный свет сзади, украдкой, обнимал эту шею, этот тонкий стебель бархатной кожи, покачивающийся на острых, с ложбинками ключиц, плечах. ее глаза, огромные серые глаза были проникнуты туманом, а окружавшие их серые тени над черными штришками карандашных ресниц были пеплом осыпавшихся крыльев, были дымом, стекающим с тонких сигаретных пальцев, отразившиеся в зеркале ресторанного зала, были легкой пелериной серых небес. Она стояла, глядя на дождь, ожидая неизвестно чего, может быть, добычу, а может быть, кавалера, чистая колышущаяся тень от дерева, в листьях которого - кипение шумящего дождя. Но листьев не было - была теплая осень, и последние кроны облетели под ноги и были сожжены; усталая любовь одиноких пар, бродивших по опустевшим паркам, их тихая нежность была лишь отражением глаз той, что стояла перед черно-белыми строчками проносящихся машин под бьющуюся мелодию Nostalji.

посвящается Ане.
[600x470]