Война обещала быть тяжелой, напряженной и изматывающей, не прекращающейся ни на минуту. Но пока орудия все чаще скрываются за баррикадами штукатурки и щебня, прекращая чертить пылевые штрихи очередей по стенам и улицам. И наступает тишина. Тогда можно погулять по военному городу, превращенному в огромную сеть пещер и ущелий, откуда смотрят, следят и скалятся невидимые и оттого призрачные враги. Побродить под разрушенными стенами в пролежнях отпавшей штукатурки, под просевшими, как хребет рабочего фронтового коняги, креплениями балконов, истлевших, бурого, пыльного дерева, от которых, как бочкой выгнутые ребра, торчат балконные заграждения.

Посмотреть насквозь через пустые глазницы-окна взорванных домов, полюбоваться гниением трупов. Тишина такая окутывающая, что кажется, будто бродишь в тумане, или в  бреду, залитом алкоголем полусне. И мы настороженно, как ежи, как мерцающие вспышками тени, передвигаемся по дугообразным улицам, вперив в серую бесконечность неподвижный взгляд... И сколько радости в этом.

Радости тем больше, что даже в молчании не прекращается война, даже в неподвижности - она идет, крадучись, по телам друзей, по пятнам пролитой любви.

Стены в пролежнях опавшей штукатурки,

Стены - как бинты замытые, в крови.

Мы вдвоем с тобой ежи; нам место в дурке,

Мы идем по пятнfм пролитой любви.

А любовь таится в дуплах, на балконах,

Укоризненно глядит из-за углов -

Я ведь ей пообещала в страшных стонах

Ежечасно проливать из горла кровь.